— Номер видел? — морщась от боли, спросил Глеб.

Олег только покачал головой, кусая губы.

— Не надо стрелять, — устало бросил Соломатин. — Потом мы же окажемся виноватыми. Пошли, — кивнул он Мышке и, не оборачиваясь, захромал к служебной машине.

— За что?! — взвизгнула вдруг протрезвевшая Мышка. Видимо до нее дошел смысл происшедшего.

Олег, как мог, успокоил ее. Мышка напряженно морщила лобик, пытаясь уразуметь: чего хочет странный милиционер, вытащивший ее из-под колес? Зачем ему понадобился Жорка-Могильщик? Нет, если он так нужен, она всегда пожалуйста. Он ей с боку-припеку, этот Жорка, не ясно только, отчего с ним живет ее подруга, хотя, если подумать, можно понять — у них ребенок. Дети — это такая штука! Ей лично, хоть задаром, хоть с самыми большими деньгами давай сейчас младенца… Лучше удавиться! Да, Жорка наверняка у своей дуры, за городом. Нет, адреса Мышка не знает, к чему ей адрес, она объяснит, как ехать. Нарисовать? Нарисует — это же не деньги рисовать, за это не посадят?

— Спасибо, — убирая в карман порванного на плече пиджака бумажку с корявым рисунком Мышки и именем подруги, сказал Глеб. — Иди…

Мышка неловко выбралась из машины, пошла в сторону мотеля, прихрамывая и волоча за собой по асфальту зажатый в кулаке блестящий шарф. Остановилась, словно задумавшись, потом вернулась, рывком открыла дверцу:

— Слушай, начальник! — Мышка обняла за плечи Соломатина. — Ты настоящий мужик, не то, что эти… Мразь! Сегодня с тобой поеду, хочешь? Ну нет, правда, ты мне нравишься. Я тебе служить буду, как раба… — и, поймав руку Глеба, попыталась прижать ее к бедру.

Почувствовав его теплую упругость через тонкую, шелковистую ткань платья, Соломатин отдернул ладонь, словно обжегшись. Только этого еще не хватало!

— Сегодня не могу, — как можно мягче сказал он, с трудом отрывая ее от себя. — Иди, Мышка.

Она отшатнулась и, зябко кутаясь в шарф, поплелась на свет окон мотеля.

— Отправь ее домой, — попросил Глеб Олега. — И вообще пригляди за ней… Заодно проверь, там ли еще парни, сидевшие с ней за одним столиком. Думаю, они и были в тех «Жигулях».

Вывеска «Почта» попалась Юрке на глаза совершенно случайно. Он даже приостановился от внезапно поразившей его мысли — написать письмо! Толкнув обитую «вагонкой» дверь, он вошел на почту, взял тонкую пачку голубовато-серых листов.

Выведя «Дорогая Света!», Фомин надолго задумался, покусывая кончик ручки. И тут пришло еще одно решение — торопиться все равно некуда, поэтому можно написать несколько писем и отправлять по одному ежедневно. Потом они будут приходить к ней по очереди, как приветы от него, приветы-напоминания, что еще ходит по земле Юрка Фомин, ничего не забывший из случившегося между ними в тесной стандартной квартире душными летними ночами, короткими и длинными одновременно.

Решено! Он расскажет ей о любви, расскажет о скитаниях по городу, подробно опишет встречи с Сакурой, Икряным, Виктором Степановичем и Жоркой-Могильщиком, напишет о сальном Леве, заведующем шашлычной…

Стоп! Голова садовая!

Фомин хлопнул себя ладонью по лбу — как он мог забыть! Жирненький волосатый Лева — это же прямая нитка к Виктору Степановичу, Жорке и их приятелям! Если не пожалеть времени, которого у Юрки предостаточно, чего нельзя сказать о деньгах, можно пешком повторить путь, проделанный в автомобиле Виктора, найти двор, куда выходит заветная дверь кухни шашлычной, поболтаться там пару дней и подкараулить кого-нибудь из Витиной команды. Вряд ли они прекратили сбор дани.

И тогда выбить из получателя адреса и телефоны. Если никто не может или не хочет заниматься, то кому же это делать, кроме Юрки Фомина? Сумел вляпаться в дерьмо, сам и отмывайся от грязи! Написать об этом Светке или не стоит? Пожалуй, можно написать, поговорить с ней хотя бы в письме. Так редко бывает, что женщина становится частью души мужчины…

Проснувшись, Борис Иванович долго лежал в постели — не хотелось вставать, начинать привычные дела, крутиться в надоевшем водовороте событий. Таисия Романовна отдыхала в санатории, и Усов блаженствовал на полухолостяцком положении. Подняться заставил песик, жаждавший излить накопленное за ночь под кустиком во дворе. Чтобы не мучить бедное животное, пришлось встать, накинуть на себя плащ и выгулять собачку. Потом Борис Иванович завтракал в одиночестве, просматривая за чашкой кофе вчерашние газеты.

По оконному стеклу текли мутные капли дождя.

Отключив телефон, Усов прилег на диван. Незаметно он тихо задремал.

Проснулся внезапно от резких звуков, не сразу поняв, что это звонки в дверь. Поматывая тяжелой со сна головой, пошел открывать.

Увидев Нину Николаевну, он почувствовал, как его мгновенно охватило раздражение от ее бесцеремонности, прилипчивости, бесстыдства и всего-всего, позволяющего в любой момент не давать ему покоя.

— Прости, но у тебя не отвечает телефон, я была вынуждена заехать сама, — не снимая плаща, она прошла в кабинет и опустилась в кресло у стола.

— Скоро вернется из санатория Таиса, тогда не примчишься, — недовольно буркнул Борис Иванович, разглядывая набухшие под глазами Нинки мешки. «Стареет, как ни хорохорится, стареет». — Поэтому я тебя хочу попросить…

— Боря, Ирина ушла к отцу, — перебила его Филатова. — А вчера отнесла заявление Соломатину.

— Я хочу попросить не устраивать налетов на мой дом, — невозмутимо, словно не слыша ее, закончил Усов. — И потом, это просто неприлично, в конце концов!

— Неприлично! Великий моралист! — презрительно скривила губы Нина Николаевна. — Тебе было прилично спать со мною при живом муже и считать себя его другом? И свою воблу Таису обманывать всю жизнь, прилично? Разве ты не понял, что я сказала? Не понимаешь, что произошло? Если раньше я считалась жертвой трагических обстоятельств, то теперь становлюсь женой висельника и ворюги… Ну сделай что-нибудь!

— А что?! — ернически скорчил рожу Борис Иванович, заглядывая в ее наглые глаза. — Что ты можешь мне предложить? Опять себя? Или полагаешь, что я позвоню министру внутренних дел и попрошу не давать хода заявлению твоей дочери? К сожалению, не знаю его телефона.

— Борис! Прекрати. Все слишком серьезно. Я говорила с Ириной, оказывается, она подслушивала телефонные разговоры Коли и написала о своем подозрении на убийство. — Филатова плаксиво сморщилась, выхватила из рукава маленький кружевной платочек, прижала к густо подведенным глазам.

«Какой фарс!» — неприязненно покосился на нее Усов.

— Убийство! — фыркнул он. — Кому надо его убивать? За такое к стенке поставят, а жить любому охота. Разберутся, там тоже не дети сидят на должностях, профессионалы. И вообще, чего ты от меня хочешь?

— Подлец ты, Боря… — устало сказала Нина Николаевна, поднимаясь с кресла. — Мелкий подлец, вот кто. Ничего я не буду объяснять, не буду больше ничего просить.

— Помилуй, голубушка, — сделал обиженное лицо Борис Иванович. — Ты приехала оскорбить меня в собственном доме? И еще говоришь о каких-то просьбах? Довольно, я устал от тебя, от твоих угроз, от твоих бесконечных проблем, которые почему-то должен разрешать именно я. Езжай, милая, с Богом!

— Не пожалей потом… — Филатова пошла к выходу.

— Хватит! — не выдержав, хлопнул по столу ладонью Усов. — Вон отсюда! И не смей звонить или приезжать! Не то я действительно вспомню, что еще кое-что могу и тогда…

— Ну что тогда?! — повернулась она. — Слизняк! — плюнула ему под ноги и вышла.

«Вот и все, — Усов вынул из кармана трубочку с нитроглицерином, бросил под язык маленькую таблетку. — Так и должно было случиться, и хорошо, что раньше, чем позже. Высказывать ей накопившееся, бросать в лицо обидные слова, разъярить эту мегеру?»

Вздохнув, Борис Иванович снял трубку телефона и набрал знакомый номер. Мысленно представил, как по проводам бегут невидимые глазу электрические сигналы, достигают другого аппарата, установленного в старой, большой квартире, и заставляют его вздрогнуть, издав дребезжащий звонок. Грузный лысоватый человек поворачивает голову на звук телефонного зуммера, откладывает в сторону недочитанный журнал и, привычно перебирая большими руками по блестящим ободам колес инвалидной коляски, подкатывает к трезвонящему аппарату…