И Дружинин невольно опять вспомнил тех, с кем сводила его судьба в годы войны, когда он работал в армейской контрразведке. Среди тех, кого ему довелось допрашивать в особом отделе, попадались и такие, что приходили с той стороны, прикидываясь своими, пострадавшими от гитлеровских оккупантов, они только и ждали, чтобы им поверили, отпустили, дали возможность делать их черное дело.

Эти мысли Дружинина были прерваны очередным вопросом следователя:

— Теперь, Сологубов, расскажите о вашем задании.

— У меня, по сути, было двойное задание, — сказал Сологубов. — По линии «Службы-22» я должен был посетить ряд районов Урала, чтобы выявить там заводы, которые, по мнению американской разведки, выполняют заказы атомной промышленности СССР, и вскрыть систему ПВО этих заводов. Кроме того, мне было приказано добывать советские документы: паспорта, военные билеты, трудовые книжки, удостоверения личности. Причем добывать любыми путями, вплоть до убийства их владельцев.

— Это все? — спросил следователь.

— Нет. Я имел еще задание от НТС, в частности от Околовича.

— Расскажите об этом задании.

— Я должен был собирать данные об образе жизни, связях, поведении в быту видных партийных и советских работников, офицеров и генералов Советской Армии, их адреса.

— С какой целью?

— Это делается для компрометации советских людей. На основании таких данных НТС совместно с американской разведкой фабрикуют тексты клеветнических и провокационных анонимных писем в руководящие советские органы.

Следователь посмотрел на часы, потом перевел вопросительный взгляд на Дружинина, и тот понял, что капитан приглашает его продолжить разговор в нужном ему направлении.

— Скажите, Сологубов, — начал Дружинин, по привычке постукивая карандашом по столу, — что, на ваш взгляд, отличает кадровый состав разведшколы, где вы обучались, и в целом «Службы-22» в смысле конспирации?

Сологубов внимательно посмотрел на Дружинина. Несомненно, он принял его за начальника, которому был подчинен сравнительно молодой следователь. Однако ничто в его поведении не изменилось, и он по-прежнему на вопросы отвечал обстоятельно и не спеша, без тени заискивания. Дружинину это понравилось.

К числу отличительных черт конспирации в «Службе-22» Сологубов прежде всего относил ее общий высокий уровень. В частности, он сослался на то, что при работе широко используется схема «кто кого знает»: на каждого агента и резидента заводится карточка, где сказано, кого из агентов и резидентов он знает. Чтобы не допустить проникновения в свою агентурную сеть агентов противника, «Служба» в контакте с органами контрразведки (отдел безопасности) ведет постоянное изучение собственных агентов, устанавливает слежку за курьерами и резидентами. Что касается самих сотрудников «Службы-22», то они, как правило, имеют по нескольку псевдонимов, каждому сотруднику присваивается порядковый номер, которым пользуются в служебной переписке, общение между сотрудниками не поощряется.

— Значит, — сказал Дружинин, когда Сологубов закончил ответ, — каждому сотруднику «Службы-22» мало что известно о других?

— Да, — подтвердил Сологубов.

Однако, вопреки такому утверждению, сам Сологубов, судя по его показаниям, знал о «Службе-22» и заведенных в ней порядках не так уж мало, хотя был связан с нею всего около года. И Дружинин сказал, что это обстоятельство кажется ему противоречивым, нуждается в дополнительном пояснении.

Сологубов вскинул голову. В его больших синих глазах на мгновение вспыхнули злобные огоньки, уступившие место растерянности, которая, впрочем, тоже не была продолжительной — он скоро овладел собой, и голос его прозвучал по-прежнему твердо:

— Со мной — особая статья. — Он чуть помедлил. — Но если вы думаете, что меня специально снабдили секретными сведениями, чтобы заинтересовать вас, то вы ошибаетесь. Моя осведомленность иного рода.

— А именно?

— Я сам стремился узнать то, что не положено было знать никому из лиц моего круга. И узнать как можно больше.

— Зачем?

— Затем, чтобы прийти к вам сюда не с пустыми руками.

— Резонно, — заметил Дружинин. — В таком случае я хотел бы воспользоваться вашей осведомленностью для разрешения еще одного вопроса. Меня интересует Мальт, о котором вы показали на одном из первых допросов.

— Мальт? — Сологубов взял из пачки, лежавшей на столе, сигарету, закурил. — К сожалению, о нем я почти ничего не знаю.

— Ну, а все же?

— Мне лишь известно, что он русский, настоящая его фамилия Мишутин, бывший генерал Советской Армии, в войну переметнувшийся на сторону немцев.

— А как зовут этого Мальта — Мишутина? Его имя, отчество?

— Не могу сказать. Впрочем, постойте... — Сологубов прикрыл ладонью глаза, что-то припоминая. — Незадолго до моего отъезда из Мюнхена Мальт во главе группы инспекторов проверял постановку учебы в школе «Службы-22». Я в то время выполнял функции помощника инструктора и в числе других инструкторов и преподавателей школы был ознакомлен с замечаниями проверочной комиссии — страниц пятнадцать, отпечатанных на машинке. На последней странице внизу стояла подпись Мальта: имя, фамилия, звание... Нет, хоть убейте, не помню.

— Ну, бог с ним, с его именем, — махнул рукой Дружинин. — Лучше расскажите, как выглядит Мальт внешне. Дайте словесный портрет.

— К сожалению, и этого не смогу сделать.

— Почему?

— Мне ни разу не приходилось видеть Мальта.

— Да-а? — удивленно протянул Дружинин. И, не скрывая своего разочарования, добавил: — Жаль! Очень жаль.

Питать такие надежды на этот разговор и не получить от него самого важного и нужного! Стоило ли в таком случае лететь сюда из Москвы, доказывать необходимость этой поездки генералу?!

Немного помолчав, Дружинин начал расспрашивать Сологубова об обстоятельствах, при которых ему стало известно, что Мальт является бывшим генералом Советской Армии Мишутиным.

Оказывается, все это Сологубов слышал от преподавателя школы «Службы-22», изменника Родины, члена НТС Жменькова. Разговор об этом в комнате для преподавателей зашел в связи с поступившими в школу замечаниями комиссии Мальта по учебному процессу. Жменьков был не согласен с некоторыми из этих замечаний и сказал, что их мог сделать только сугубо военный человек, не знающий по-настоящему, что такое агентурная разведка. В подтверждение своих слов он сослался на известные ему факты из биографии Мальта, который, прежде чем стать разведчиком, много лет был кадровым военным, дослужившимся в Советской Армии до генерала, командира стрелковой дивизии. Настоящая его фамилия не Мальт, а Мишутин, и он, по словам Жменькова, в ближайшее время должен занять вакантную должность заместителя начальника «Службы-22», одновременно став шефом ее школы.

Этот запомнившийся Сологубову разговор в преподавательской комнате происходил примерно неделю спустя после его возвращения из Западного Берлина, где Сологубов был на стажировке. По времени стажировка как раз совпадала с инспекторской миссией Мальта в школу. Поэтому Сологубову и не довелось видеть его лично.

— У меня пока все, — сказал Дружинин следователю.

— Сделаем перерыв! — объявил капитан и снял телефонную трубку, чтобы вызвать конвоира.

Через несколько минут пришел сержант.

Сологубов встал, пошел впереди сержанта к дверям... И вдруг остановился, повернулся к Дружинину, сдержанно улыбаясь, сказал:

— Вы знаете, я, кажется, вспомнил.

— Что такое?

— Мальта зовут Пауль... Пауль Мальт.

— Хорошо, — кивнул Дружинин. — Можете идти. Как только за Сологубовым закрылась дверь, следователь нетерпеливо спросил:

— А как имя вашего Мишутина?

— Его звали Павел Семенович, — задумчиво сказа; Дружинин.

По возвращении из Закавказья Дружинин решил посетить семью Мишутина — поговорить с его женой и домочадцами. Со слов Воронца, он знал, что жена бывшего комдива живет вместе с дочерью и зятем в Москве, в Текстильщиках. По телефону Дружинин договорился с ней о встрече.