Был на исходе шестой месяц, как Сологубов находился в Англии. Приехал он туда в начале октября.

В понедельник, когда съехались все шестеро подопечных Сологубова, начались занятия по расписанию. Руководил обучением агентов, прошедших предварительную краткую подготовку в бадгомбургской школе НТС, веселый толстяк майор Чарльтон. Кроме него, конспиративную квартиру посещали еще несколько английских инструкторов, которые обучали будущих шпионов радиоделу, шифровке, тайнописи, ведению разведки со специальной практикой составления донесений по оборонным объектам. Программа обучения была рассчитана на девять месяцев, по июль 1956 года включительно. Затем Сологубову предстояло пропустить через школу Чарльтона еще одну группу энтээсовцев, тоже из 5—6 человек, которую Романов обещал скомплектовать и переправить в Англию к первому августа.

Но тут произошло непредвиденное. В один из дождливых, туманных дней в середине апреля в рабочую комнату Сологубова заявился Чарльтон. Время было послеобеденное, и по своему обыкновению майор находился в легком подпитии.

— Хэллоу, Пит! — весело приветствовал он Сологубова, сидевшего за столом над очередным месячным отчетом руководству НТС. — Получен приказ сократить срок обучения ваших парней ровно на месяц.

— Для данного выпуска или вообще? — спросил Сологубов.

— Этот ваш выпуск будет последним.

— Вот как! Но почему, мистер Чарльтон?

— Наша разведка порывает с НТС.

— Ничего не понимаю. — Сологубов пожал широкими плечами.

— Мы не так богаты, чтобы без конца субсидировать вас, не получая должной отдачи. Отныне НТС будут содержать одни американцы, у них бюджет не чета нашему.

— А как было прежде?

— Вскоре после войны ЦРУ и СИС для более эффективных контактов с НТС образовали объединенный комитет. Расходы на содержание вашей организации мы и американцы несли на паях. Но теперь на такой практике наше руководство решило поставить крест.

— И как давно принято такое решение?

— Совещание представителей двух разведок по вопросу об НТС происходило в конце февраля. Выработан специальный документ на этот счет. Что касается приказа о сокращении срока обучения ваших подопечных, то я получил его от своего шефа лишь сегодня.

— Что же конкретно мы должны сделать во исполнение этого приказа?

— Чтобы не комкать финал учебы, которую мы теперь обязаны завершить к тридцатому июня, нам с вами велено переработать учебную программу — выбросить из нее все второстепенное, сосредоточив внимание курсантов в оставшееся время на самом для них необходимом.

В тот же день они приступили к этой работе.

Малоразговорчивый, сдержанный Сологубов, получив от Чарльтона неожиданное известие, стал еще более молчалив и сосредоточен. Любивший поболтать майор, перелистывая брошюру с программой, старался расшевелить его:

— А по-моему, Пит, то, что произошло, рано или поздно должно было случиться. — Он засмеялся, перешел на русский язык. Как это у вас в песне: «Была без радости любовь, разлука будет без печали...» Так, кажется?

— Правильно, — улыбнулся Сологубов. — Из песни слова не выкинешь.

И он опять склонился над столом, стоявшим поодаль от стола Чарльтона, делая вид, что пишет. Но он ничего не писал, а просто чертил на бумаге завитушки, весь отдавшись своим мыслям. У него не выходили из головы слова Чарльтона о документе об НТС, принятом на совещании представителей ЦРУ и СИС, — вот бы заглянуть в него хоть краем глаза! Надо полагать, там немало интересного для подполковника Дружинина. Но как заглянешь, если неизвестно даже, где, у кого из чинов английской разведки хранится этот важный документ. Остается одно — попытаться побольше выудить о нем, о его содержании у Чарльтона, который во всем, что связано с НТС, бывает хорошо осведомлен. Надо пригласить майора вечером поужинать в ресторане, благо предлог есть: предстоящее расставание. Впрочем, Чарльтону предлог не важен, было бы дармовое угощение — это проверено не раз. А когда он как следует захмелеет, у него появляется охота показать себя персоной, имеющей доступ к важной информации, майор становится настоящим хвастунишкой, и, если умело задавать вопросы, из него можно выудить немало интересного.

Над этим сейчас и размышлял Сологубов — как и с чего лучше начать вечером застольную беседу с Чарльтоном? Подобная внутренняя подготовка, как и сама встреча с Чарльтоном в ресторане, конечно, была бы излишней, если бы он знал, что через некоторое время упомянутый важный документ попадет к нему в руки и он сможет его прочесть от начала до конца.

В первых числах июля, после завершения сокращенного курса обучения в школе английской разведки, шестеро новоиспеченных шпионов НТС поодиночке были переправлены Сологубовым в Западную Германию, во Франкфурт-на-Майне, где их ожидал последний инструктаж перед заброской в Советский Союз. (Все эти агенты в войну активно сотрудничали с гитлеровцами на оккупированной советской территории. В их неизбежном теперь разоблачении Сологубов почти не сомневался: о каждом из шести он сообщил в Москву достаточно наводящих сведений.) Через день после отъезда своих подшефных покинул Лондон и сам «представитель центра НТС».

Отчитавшись во Франкфурте перед Околовичем и Романовым о проведенной в Англии работе, Сологубов наконец мог отправиться к месту своей основной деятельности — в американскую «Службу-22», в Мюнхен. На свою квартиру, к Марте, он прибыл десятого июля вечером.

А на другой день его навестил Кантемиров. Они давно не виделись, и встреча была очень теплой. После разговора за ужином о разных житейских мелочах Кантемиров с радостным волнением сообщил, что ему с помощью некоторых лиц, известных Петру Константиновичу, удалось наладить переписку со своими родственниками в Советском Союзе — братом и сестрой, которые зовут его вернуться на Родину.

— Хорошие, душевные письма прислали! Я их вам завтра обязательно принесу, — заключил свой рассказ Савва Никитич. И затем, расстегнув пиджак, стал доставать из внутреннего кармана какие-то разрозненные бумажные листки и складывать их на столе перед Сологубовым. — А сейчас я вам нечто совсем иное хочу показать.

— Что такое?

— Фотокопия с одного интересного документа. Думаю, вам пригодится.

Сологубов взглянул на заголовок на первом листке и не поверил своим глазам. Перед ним лежало то самое решение об НТС, принятое в Лондоне, о котором рассказывал майор Чарльтон.

— Где вам удалось это достать?!

— В хозяйстве самого Околовича.

— А если точнее?

— Там есть один многим обязанный мне человек... — Кантемиров вдруг озабоченно посмотрел на часы, встал из-за стола. — Петр Константинович, мне сейчас надо к Марте ненадолго, пока она не легла спать. А вы тем временем читайте. Потом обстоятельно об этом поговорим.

Все было, казалось, по-прежнему: чужая страна и чужие люди; чужой язык, непривычные нравы и обычаи. Но в этой тоскливо-знакомой обстановке, прежде обрекавшей Сологубова на внутреннее одиночество, он теперь чувствовал себя по-другому. Он как бы обновился душой. Это обновление шло от сознания того, что он здесь не сам по себе, а служит делу, важному и нужному для его родной страны, для своего народа. И поэтому он больше не испытывал той изнурительной страшной тоски, ощущения неприкаянности и отрешенности, которые сопутствовали его былым скитаниям на чужбине.

Эту новизну чувств Сологубов отметил в себе сразу же по возвращении в американскую «Службу-22» с заданием из Москвы в мае прошлого, 1955 года. С тех пор эти чувства постоянно жили в нем, давали ему зарядку энергии и инициативы — едва ли не самых важных качеств разведчика, без которых он даже при высоком уровне профессионализма просто балласт, ничто.

По приезде из Англии Сологубов снова был зачислен в группу капитана Холлидза. Вернее, прикомандирован туда. Из разговора с капитаном он понял, что в перспективе, вероятно, ему предстоит новая разведывательная «ходка» в Советский Союз. А пока Холлидз в первый же день засадил его за разработку очередной инструкции для разведчиков, дав ему отпечатанный на машинке набросок, исходные тезисы, которые надо было развить в небольшое учебное пособие с поучительными примерами из разведывательной практики.