Самый милый предметный мир — у Кушнера.
Самое милое жеманство — у Ахмадулиной.
На двух полюсах ломанья — Мориц и Глушкова.
13.7. Мы бы хотели, чтобы раскачка, заданная после 1953 года, остановилась в «разумных» пределах, т. е. в фазе доброго либерализма с его нравственными понятиями.
Отталкивание неминуемо должно было пойти дальше, чтобы на все прежние pro объявились новые contra.
Интернационализм — шовинизм, космополитизм — почвенность, демократизм — монархизм, безверие — суеверие, восстание — реформизм, Петр 1 — Аввакум и т. д.
Чего мы хотим, сами начавшие это? «Подморозить»? Значит, и мы входим в круг тех же дилемм.
Раскачка задана еще на два поколения. Потом пойдет обратное.
Для этого образуются и условия: конец урбанизации, оформление сословий и их сознания.
Нельзя бояться.
Противники революционизма идеализируют русскую власть. Между тем русский революционизм заимствовал методы у русской власти: узурпация, террор, отъем, непризнание закона
Возрождение русского стиха началось с Анненского и Сологуба, чему немало способствовали французы. Поначалу явление нового стиха не было замечено.
Анненский открывал дорогу гениям. Впрочем, Блок возник независимо. Дуновение мировой литературы он ощутил у немцев.
Белый — почти гений. У него огромное количество мыслей (столько не нужно), но нет внутреннего звучания, внутренней идеи, ритма, музыки. Он всю жизнь этого ищет, пытается слепить из внешнего материала. Ритм остается внешним.
Следующий — Хлебников. Блок прислушивался, Хлебников искал. От них идут две струи, сошедшиеся в зрелом Пастернаке.
Гумилев внес «английское» начало, энергию.
Середина 10–х — середина 20–х годов — пора гениальности. За десятилетие явились Ахматова, Пастернак, Маяковский, Есенин, Мандельштам.
Тут же «меньшие»: Цветаева, Ходасевич, Асеев.
20–е годы — начало упадка.
Идет «освоение». Но еще высока культура стиха. Тихонов, Сельвинский, Багрицкий, Кирсанов.
Формируется Заболоцкий.
В 30–е годы стих падает.
«Остаточные явления» — Тарковский, Петровых, Мартынов.
Как и в XIX веке, после падения пушкинского стиха, упавшая культура порождает некрасовскую школу, так и здесь являются «в чем мать родила» П. Васильев, Смеляков и Твардовский. Все трое — таланты «нутряные».
Самое крупное явление— Твардовский, который умеет широко мыслить.
1979
25.1. Лучше понятия без ума, чем ум без понятий. Ум без понятий не выполняет подлинной своей функции, он тратится на соображения, на мысли, а не на понимание истины. Самородки тратят много сил на обретение понятий. Интеллигенты, которым понятия даны средой, мыслят, как правило, более результативно.
Постоянно происходит диффузия прозы и поэзии. Пушкин назвал «Онегина» романом, Гоголь «Мертвые души» — поэмой.
Некрасов вводит прозу в поэзию, Тургенев — поэзию в прозу.
Ахматову производят от прозы.
То же думал о себе Твардовский.
«Деревенская проза» идет не от Овечкина и Яшина, а от Твардовского.
Твардовский написал последнюю былину — «Теркина». Не знаю, будут ли его читать через сто лет. Может быть, и будут, если «всеобщее» сознание мало продвинется и высокое будет постигаться народом только путем подвига и самоотречения, то есть путем самоуничтожения. Эту черт}' России Твардовский выразил очень точно.
Высокие понятия не в материи жизни, а в предсмертном порыве.
7.3. От чисто фашистского образа мыслей нас спасает привычка к брехне, идеализм лжи. В нас есть десятилетиями воспитанный сентиментализм, мешающий все жестко додумать до конца, до голой схемы.
Наверное, до поры до времени правящему слою невыгодно, чтобы в любую сторону было додумано до конца.
28.6. Мысли умного человека, с которым несогласен, не раздражают. Раздражают мысли глупого человека, с которым согласен.
30.9. В современной российской мракобесной мысли, которая воистину завладела массами, антисемитизм играет непомерно большую роль.
Свидетельство скудости этой мысли.
Но, кажется, дело дошло уже до стенки.
Отрезвляющееся общество, естественно, должно задать себе вопрос: неужели нация настолько ничтожна, что кучка иудеев могла разложить царизм, другая кучка произвести революцию в великой стране, а третья — устроить тридцать седьмой год или коллективизацию, разрушить церковь и так далее и до сих пор разрушает экономику, традицию, культуру, нравы и так далее.
Что же это за нация?
Англичане или французы никогда не позволят себе думать так.
1980
22.4. С образованием Израиля, то есть с осуществлением сионистской идеи, окончилась профетическая миссия еврейства.
Породив идею избранности, иудейство погибнет от нее. Сейчас все нации — избранные.
Последняя роль, которую может сыграть иудейство, — отказаться от идеи национальной исключительности.
Перед ним — два пути — моральное и физическое истребление либо присоединение к молодым нациям, ассимиляция.
Ассимиляция — примат идеи культуры над идеей нации. За этим будущее. Или человечество закостенеет и погибнет в национальной жизни. И утеряет вселенское.
6.5. Право — вещь неудобная. Гораздо удобней — бесправие.
7.5. Булат Окуджава весь построен на неточности слова. Точно его состояние. Поэтому его песни невозможны в другом исполнении.
8.5. Материализм требует гораздо больше неразумной веры, чем идеализм. Ибо приходится верить, что цивилизация, культура, поэзия, любовь происходят из тупого стремления белковой молекулы сохранить свое устройство. Стоит ли мыслить ради этого?
Процесс ассимиляции неизбежно болезнен. Отказавшись от исключительности, евреи должны принять низовую, самую бесславную роль в обществе, роль низшей касты. Этим страданием, этой дискриминацией они искупят идею исключительности и докажут, что принадлежность к культуре и есть принадлежность к нации.
Все, у кого есть амбиции, должны отказаться от этой роли и стать евреями Израиля. Или никем.
30.6. Надо возвращаться к непритязательности Блока. Форма придет сама собой. Форма — это всеобщая идея.
3.7. В поэзии М. курица лжи заклевывает цыпленка правды.
Смерть Гидаша — ужасная смерть материалиста. В его предсмертных стихах ничто не располагает к сочувствию.
В них нет высокого таинства смерти.
10.7. Провинциальность— форма жизни; провинциализм— способ мышления.
11.7. Марксизм— грубое соединение позитивизма с ницшеанством посредством грубо же понятой гегелевской диалектики.
8.8. Декабристы «покаялись», потому что почувствовали, что подвиг их только начался 25 декабря и что им нужно покаяться в намерении стать на место власти.
25.8. Ошибка в том, что путают науку со знанием. Наука лишь часть знания. Мы знаем больше, чем наука!
21.12. Время на демократизацию «сверху» было безнадежно упущено в конце 50–х — начале 60–х годов. Времени было отпущено мало, 4–5 лет. «Новый класс» еще не вкусил непосредственность власти. Его «посредствующей инстанцией» был сталинизм, который мог пресечь слишком грубую жажду хорошей жизни. Диктатура Сталина в известной мере сдерживала претензии «нового класса».
В пору, когда органы «нового класса» — аппарат, ГБ, армия — были растеряны натиском Хрущева, возможен был «переворот сверху» в пользу демократии.
Хрущев не выполнил своей исторической миссии, ибо не поверил в интеллигенцию.
После него настала диктатура расхитителей и безнадежная эволюция.
Изучая эволюцию чего угодно, даже зажигалок, мыслящий человек может предсказать ближайшее состояние общества.
Ближайшая проза исходит из Платонова, Булгакова, Фолкнера и Сэлинджера.
Поэзия в упадке. Ее новый взлет возможен лет через 15.
1981
29.1. Главное свойство жизни — самосохранение.
Поэтому жизнелюбивые натуры эгоцентричны. В смерти мы боимся утраты нынешнего состояния, не думая о состоянии грядущем.
