Строение новой нации может начаться только со знания.

История доказывает, что просвещение — единственный результативный путь развития народного самосознания.

Народ жаждет знания. Но знания без понятий — всего лишь образование, «образованщина», как любит говорить А. И.

Тягу к образованию превратить в тягу к знанию — такова первая задача нового русского просвещения.

Прежде всего это знание о себе, о своей истории, о значении нравственности в жизни нации.

Нужны правдознатцы.

И А. И. нужен тоже как правдознатец. Правда, сказанная в «Архипелаге», — часть великого просветительского дела. Вот тот реальный вклад, который внес А. И. в строение новой нации. А не его прожекты, отторгающие Россию от человечества.

Главная черта любого идеологического общества— нетерпимость. Качество идеологии здесь не играет роли. Любое идеологическое общество— марксистское, православное или фашистское— прежде всего нетерпимо.

Нетерпимость порождает множество следствий, из которых важнейшие следующие:

1. Смешение критериев оценки личности. Личность оценивается не по духовному качеству, а по принадлежности к идеологии. «Кто не ссыт, тот баба».

2. Неминуемая замена идеологии фразеологией. Ибо всеобщая идеология порождает всеобщую фразеологию, которая необходима и достаточна для принадлежности к идеологическому обществу. Навязывая идеологию всеобщую, это общество лишает человека идей приватных, личного мировоззрения.

Идеологическое общество обычно имеет лишь идеологическую форму, а не содержание. Это общество формы, а не сути. Общество всеобщей формы без индивидуального содержания.

3. Индивидуальное содержание каждой личности, входящей в общество, — свобода.

Идеологическое общество искажает само понятие свободы. Понятие личной свободы — продукт идеологического общества. Личность пытается добиться свободы, отчуждаясь от общества.

Одна из современных форм отчуждения — отъезд.

Отъезд от общества, в сущности, уродливая форма достижения свободы. Эта форма подходит лишь рабам идеологического общества, которые свободой называют освобождение от обязанностей перед обществом.

Понятие «личной свободы» есть в обществе, где личной свободы нет. В терпимом обществе есть понятие всеобщей свободы, потому и нет проблемы бегства от общества.

В терпимом обществе никто не путает идеологию с правами и обязанностями Гражданина.

Попытка заменить одно идеологическое общество другим — главная роковая ошибка А. И.

А. И. верит в слова, в названия и в своей одержимой ненависти к словам путает факты.

Ему кажется, что идет тотальное наступление коммунистической империи на мир. Если даже назвать нашу империю коммунистической, все равно никакого ее наступления нет. Оно невозможно по экономическим, военным, политическим, идеологическим, национальным и психологическим причинам, то есть по всем причинам.

Военные хунты в Африке к нам касательства не имеют. Они принимают нашу фразеологию — фразеологию социализма. — потому что это очень удобная и хорошо разработанная система, позволяющая оправдать любой режим насилия. Это режимы национальной консолидации, чисто политические, порой лишенные еще даже национальной основы.

Такого же рода режим — Куба, промежуточно ориентирующийся тоже то на нас, то на Китай, режим, который вынужден будет слиться с остальной Америкой и идти по ее пути.

Вопреки Исаичу мы больше потеряли в послевоенное время в своем политическом влиянии, чем обрели:

1. Мы потеряли Китай, который сам вырос в империю, чья потенция направлена теперь против нас.

2. Потеряли Корею.

3. Потеряли великую перспективу в Индокитае с уходом американцев, с их мудрейшей стратегической примочкой нам.

4. Под угрозой Индия, которая, конечно, качнется к Западу, страшась Китая и понимая, что мы не заручка.

5. Потеряли Иран (история с Иракским Азербайджаном. Даже Сталин проморгал).

6. Потеряли Югославию. Наголову потеряли Румынию. Потеряли базу в Адриатике — Албанию.

Балканы почти не наши.

7. Потеряли Крит.

8. Потеряли базы в арабских странах — ушли из Средиземного моря.

Кажется, довольно.

Мир советской империи сузился. Существовать она может только в контексте с Западом, а следовательно, с его политическими понятиями и правовыми нормами.

Ошибается А. И., говоря о нашей угрозе, о том, что с нами можно говорить только языком силы.

Силы у нас нет. Поэтому лучше не вынуждать власть из последних сил защищать моменты политического престижа.

Контакты — единственный реальный путь демократизации России. Остальное — убийство или самоубийство.

Другого пути нет.

Как надо бы понимать, современное неохристианство от Исаича и Максимова до Шифферса и Светова является из потребности любви после засилья ненависти.

Так понимал христианство неудобный старец Лев Толстой и так понимает его и сейчас прекрасный отец Сергий, Сергей Александрович Желудков, заштатный священник из Пскова, замечательный поп.

Видел я Желудкова раза три, и то мельком, но слова его слышал. И удивлялся подлинному приятию и прощению. Удивлялся нежеланию чего‑то чему‑то противопоставлять и что‑то осудить, кроме одного — возлюбить или понять, что одно и то же.

Если и возможна религия в наше время, то только такая: полюбить, понять и простить.

Остальное — либо метафизика — до чего она сложна! — либо политика — до чего она пуста!

Метафизика — для избранных; политика — для подлых.

А религия вроде как бы для всех.

Понятно, однако, что интеллигент или полуинтеллигент, вроде Исаича, хочет официальную, навязшую в зубах идеологию отринуть. Это функция его совести, барьер его отвращения. Он ведь повязан этим был (и Светов, и Светов!). Он ищет «анти». А это «анти» — христианство.

Христианство для него знак разрыва с прошлым, знак нового состояния.

Но возлюбить он не может.

Как можно возлюбить ближнего, который так слаб, гнусен и бездуховен! Ближнего, который готов того же Исаича распнуть! Нет, любить невозможно!

Как возлюбишь вертухаев, конвойных, сук, прокуроров, судей, чекистов; как возлюбишь Сталина и Берию, и всю клику, и всю партию? И все человечество, и всю систему? И все на свете?

Возлюби, попробуй!

И возникает христианство без любви

Христианство веры, а не прощения.

Христианство церкви, а не веры.

А мы‑то ведь еще и того воспитания.

Мы всю жизнь боролись. Мы всю жизнь отрекались, поносили и разоблачали.

С разоблачения и начинается «неохристианство». С разоблачения инакомыслящих.

Ну и, конечно, спектакли любит наша интеллигенция. Надо повыламываться, пококетничать, покрасоваться, покреститься, причаститься, помолиться.

Что вы знаете об этом? Что знаете об этом вы, прочитавшие десяток непонятых вами церковных трактатов?

Вы хотите ввести в России новое безбожие, крещение без благодати, венчание без святости, отпевание без прощения!

Новое идолопоклонство.

Религию без Бога.

Идеологию без смысла.

Забавляйтесь, неохристиане, бывшие комсомольцы, бывшие ортодоксы, дети бывших комиссаров, нынешние ломаки и актеры!

Не отмолите грехов своих во храмах нынешнего синода.

Веруйте! Я не верю вам.

С., может быть, и деист, но не христианин.

Месть, бунт и неподчинение власти, непомерная гордость — разве это подходит для религии кротости, смирения и подчинения.

С. призывает к насилию. Христианство — к ненасилию. С. и Толстой — антиподы.

Бог С. нечто вроде ЦК партии, спускающего директивы, право толкования которых взял на себя С.

Они ясны:

1. Он по темпераменту, по натуре — кулачный боец, мятежник, Пугачев; его стремление — месть, расправа; он откровенно всем этим любуется: насилие против насилия. А революцию отрицает.