— Это верно. Но выделение молекулы дезоксирибонуклеиновой кислоты из миллиардов других нуклеотидов — это только начало, малая часть. А потом нужно изучить её и сравнить с каким-нибудь стандартом. Кроме того, учтите, хотя у нас есть полная документация по ряду геномов, это всего лишь капля в море по сравнению с тем числом вариантов геномов, которое существует на самом деле, а поэтому мы не можем судить, насколько те, что имеются у нас, могут служить стандартами.

— Но почему же их так мало? — спросил Селдон.

— По ряду причин. Во-первых — цена. Мало кто согласен выкладывать кучу кредиток на обследование, за исключением тех случаев, когда оно требуется по жизненным показаниям. А если это не так, люди отказываются от обследования, потому что боятся, что у них обнаружат что-то нехорошее. Ну, так я у вас спрашиваю, уверены ли вы, что хотите, чтобы ваша внучка подверглась генетическому обследованию?

— Да. Это очень важно.

— Почему? Есть какие-то признаки отклонений от нормы?

— Нет-нет. Совсем наоборот… вот только какой же будет антоним к слову «отклонение»? Понимаете, она очень необычная девочка, и мне хотелось бы узнать, что делает её такой необычной.

— В каком плане необычная?

— В умственном, но подробностей я вам объяснить не могу, поскольку сам не всё понимаю. Может быть, сумею объяснить, когда исследование будет завершено.

— Сколько ей лет?

— Двенадцать. Скоро исполнится тринадцать.

— В таком случае мне понадобится согласие её родителей.

Селдон кашлянул.

— Это будет не просто сделать. А моего согласия недостаточно? Я — её дед.

— Для меня вполне достаточно. Но вы же понимаете, тут речь идёт о законе. А мне бы не хотелось потерять лицензию на практику.

Так вышло, что Селдону пришлось ещё раз обратиться к Рейчу. Тот снова принялся наотрез отказываться. Манелла вторила ему с удвоенной яростью: «А вдруг геном окажется с патологией? Тогда её затаскают по лабораториям и будут обращаться как с подопытным животным?» Каких только упрёков не наслушался Селдон — он, дескать, из-за своей фанатической преданности Психоисторическому Проекту хочет лишить Ванду нормального, здорового отрочества, засадить за работу, которая не даст ей общаться со сверстниками… Но Селдон не отступал:

— Верь мне, Рейч. Я никогда не сделаю Ванде ничего плохого. Но обследовать её нужно непременно. Мне нужен её геном. Если всё будет так, как я предполагаю, значит, мы на пороге смены подхода к психоистории, ко всему будущему Галактики.

Доктор Энделецки — седая, но с моложавым лицом — встретила их у дверей своего кабинета и посмотрела на девочку, глядевшую на неё с любопытством, но без страха. Обращаясь к взрослым, врач с улыбкой спросила:

— Мама, папа и дедушка, верно?

— Совершенно верно, — ответил Селдон.

Рейч выглядел подавленным, а у Манеллы покраснели и распухли веки и вид был невыспавшийся и усталый.

— Ванда, — обратилась доктор к девочке, — тебя, кажется, так зовут?

— Да, мэм, — бойко кивнула Ванда.

— Ванда, я расскажу тебе, в чём заключается обследование. Скажи, ты правша?

— Да, мэм.

— Ну вот, значит, я на твоей левой руке сделаю кляксу — капну туда обезболивающее лекарство. Покажется, словно холодный ветерок подул. Вот и всё. А потом я сниму с твоей руки кусочек кожи — совсем маленький. Тебе не будет больно, и кровь не потечёт, и даже царапинки потом не останется. В конце я смажу это место дезинфицирующим средством. На всё уйдёт несколько минут. Ну как, не страшно?

— Ни капельки! — мотнула головой Ванда и протянула руку.

Когда процедура была закончена, доктор Энделецки сказала:

— Теперь я помещу материал под микроскоп, выберу клетку и запущу компьютеризованный генный анализатор. Он всё исследует до последнего нуклеотида, но их там миллиарды. Так что на работу почти весь день уйдёт. Нет, конечно, всё автоматизировано, но я всё равно буду сидеть рядом и следить за приборами. А вот вам это совершенно ни к чему.

Как только геном будет подготовлен, начнётся самая длинная часть исследования. Если вы хотите, чтобы работа была проделана до конца, потребуется несколько недель. Именно поэтому процедура столь дорогостояща. Работа трудная и потребует много времени. Как только результаты будут у меня в руках, я вам сообщу.

Она отвернулась, словно дала понять, что посетители свободны, села и склонилась над сверкающим прибором, стоявшим перед ней на столе.

Селдон, немного помявшись, спросил:

— Не могли бы вы сразу сообщить мне, если обнаружите что-то не совсем обычное? То есть, если вы что-то найдёте сразу, не ждите окончания исследования и меня не заставляйте ждать.

— Шансы обнаружить что-либо в первые часы совсем невелики, но обещаю вам, профессор Селдон, я с вами сразу свяжусь, если что.

Манелла взяла Ванду за руку и гордо вышла из кабинета. За ними проследовал Рейч. Селдон склонился к врачу и сказал:

— Это намного важнее, чем вы думаете, доктор Энделецки.

Доктор Энделецки кивнула.

— Какова бы ни была причина, я сделаю всё, что смогу, профессор.

Селдон сжал губы, попрощался и вышел. Он был расстроен. С чего он взял, что через пять минут он будет знать ответ на мучивший его вопрос, он и сам не понимал. А теперь нужно было ждать несколько недель, а каков будет ответ — неизвестно.

Селдон скрипнул зубами. Будет ли его задуманное детище — Вторая Академия — когда-нибудь основана или так и останется недостижимым миражом?

Нервно улыбаясь, Гэри Селдон вошёл в кабинет доктора Энделецки.

— Вы же сказали — пару недель. А уже целый месяц прошёл, доктор.

Доктор Энделецки кивнула.

— Простите, профессор Селдон, но вы же хотели, чтобы всё было сделано досконально, и я именно этим занималась всё это время.

— Ну, — взволнованно спросил Селдон, — что же вы обнаружили?

— Около ста дефектных генов.

— Что?! Дефектных генов? Вы шутите, доктор Энделецки?

— Я говорю совершенно серьёзно. Что тут удивительного? Геномов, в которых не было бы как минимум сотни дефектных генов, просто не существует, а как правило, их гораздо больше. Сказать честно, всё не так страшно, как звучит.

— Да, конечно, я же не специалист.

Доктор Энделецки вздохнула, поерзала на стуле.

— Вы ничего не знаете о генетике, профессор?

— Нет, не знаю. Человек не может знать всё.

— Вы правы. Я, например, ничего не знаю об этой вашей… как же она называется? Ах да, о вашей психоистории. — Доктор Энделецки пожала плечами и продолжала: — Если бы вы взялись объяснять мне суть вашей науки, вам пришлось бы начать с азов, но даже в этом случае я бы вряд ли поняла вас. Ну так вот, что касается генетики…

— Да?

— Дефектный ген, как правило, ничего не значит. Существуют дефектные гены — настолько дефектные, настолько патологичные, что вызывают серьёзные заболевания. Но это — большая редкость. Большинство дефектных генов просто-напросто работают плоховато, вроде разболтавшихся колес. Машина всё равно едет — дрожит, правда, немного, но едет.

— Именно так обстоит дело с Вандой?

— Да. Более или менее. В конце концов, если бы все гены были в идеальном состоянии, мы все были бы как две капли воды похожи друг на друга и вели бы себя совершенно одинаково. Именно различия в генах делают людей разными.

— Но не ухудшается ли положение с возрастом?

— Да. С возрастом все мы чувствуем себя хуже. Я заметила, вы вошли, прихрамывая. Что с вами?

— Ревматизм… — смущенно пробормотал Селдон.

— Вы всю жизнь им страдаете?

— Нет, конечно.

— Ну так вот, кое-какие из ваших генов сильно разболтались с возрастом, и теперь вы хромаете.

— А что случится с Вандой, когда она повзрослеет?

— Не знаю. Я не умею предсказывать будущее, профессор. Похоже, это как раз ваша специальность. Но если бы я решила угадать, я бы сказала, что с Вандой ничего необыкновенного не случится, то есть ничего, кроме того, что она в своё время состарится.