Литмир - Электронная Библиотека

Резюме: Аллу Константиновну извещаем постфактум, главная задача — нейтрализовать Кантора (только как?).

Ну для начала — перестать скрываться. Остаться вечером дома (одной, разумеется), свет — зажечь, телефон — не выключать. Как-нибудь да объявится, наверное. Только бы этот сладкий истязатель не явился без спросу. Но если придет, решительно вытурить, только мерзких сцен ей сейчас не хватает. Итак, сети расставлены, приманка — свет в окне — брошена, шагайте, Лев Моисеевич, да побыстрее, надо ведь наконец этот чертов узел разрубить. На каких условиях? Да ока сейчас на все согласна, лишь бы вы исчезли окончательно. Конечно, эту комнату она оставит. И никаких вещей ей не надо — ни ковра, ни телевизора. Разве что проигрыватель не отказалась бы взять, он недорогой, всего сорок рублей, к тому же она его сама и купила. Но, если вам так хочется, то берите и проигрыватель, и пластинки тоже. Все? Все, пожалуй. Через неделю ее тут не будет. До свидания. Или чаю попьете на дорожку?

Ну а если он так просто не уйдет? Если начнет торговаться? Свои условия выдвигать? Конечно, о близости уже и речи быть не может теперь, когда есть ненаглядный искуситель, — за кого вы ее, любезный Лев Моисеевич, принимаете! Скажете тоже! Но, может, он еще и какую-нибудь материальную компенсацию потребует, денег-то на нее он истратил все-таки порядочно. Вот и скажет: «Изволь, девочка, столько-то завтра вернуть. Иначе…» Ну, что «иначе» — понятно. Самый обыкновенный шантаж. Пойдет к его родителям и в очень доброжелательном тоне расскажет, что их замечательный сын связался с последней дрянью (что, коль скоро он в этом деле замешан, может с прискорбием констатировать). Конечно, полной уверенности, что он поступит так подло, у нее нет, но и исключить такой вариант нельзя. А это значит, что если он потребует какую-то сумму, то нужно заплатить или хотя бы расписку выдать, потому что денег у нее, естественно, нет, а это ведь не десятка и не сотня, а черт знает сколько. Но и другого выхода, кажется, нет.

Ну а если ответным разоблачением пригрозить? Раз вы так, то и я — так же. Пойти на Солянку или лучше в какую-нибудь общественную организацию, потому что едва ли подобное сообщение подействует должным образом на неземную Анну Павловну и такую же Таньку, — пускай эта общественная организация знает подлинное лицо почтенного деятеля и делает свои выводы. «А вы, — там могут спросить, — в этой истории кто?»— «Посторонняя, конечно. Как вы могли другое подумать?» Можно и вовсе не ходить — только письмо написать, ну и потом рассказать кое-что, когда будут проверять.

Господи, грязи-то сколько! Неужели все это пережить удастся? Все бы она тряпки — до единой — на куски разорвала, всю косметику в мусорное ведро отправила, если бы знала, что так будет, что за все это так платить придется. Но ведь знала, знала — вот что самое страшное, знала и не устояла! Сколько же должен человек в своей жизни ошибок совершить, пока до чего-то доберется?

— А у тебя глаза на мокром месте, между прочим, — сказал Лев Моисеевич, не очень-то к ней и приглядываясь, а только вошел — и сразу все определил. — Что такое случилось?

— Так, — сказала Нина, — грустно что-то.

— Ну уж это ты врешь, — не поверил хитрый Канталуп. — Ты в последнее время очень счастливой мне казалась.

— Я давно вам хочу сказать, — Нина поправила штору и попутно убедилась, что там никто не прячется. «С ума я схожу, что ли? — подумала она. — Когда здесь Славик, мне Лев Моисеевич мерещится, а когда он здесь, то боюсь, что Славик войдет». — Я давно хочу вам сказать, что не надо нам больше встречаться.

— И когда ты это решила?

— После Нового года. Когда я увидела, что вы уделяете мне слишком много внимания.

— Но это, положим, мое дело — сколько внимания тебе уделять. Я спрашиваю, давно ли это внимание стало ненужным тебе?

— Да, — сказала Нина, — давно. Вы же знаете.

— Ты что же — замуж за него собралась?

— Да. А что?

— Ничего. Я знаю, что ты девушка решительная. Но не рано ли?

— Нет. Он на последнем курсе.

— А, вот оно что! У него распределение. Поэтому вы так и форсируете. А ты не думала: сделал бы он тебе предложение, если бы ему ничего не грозило?

— Не знаю. Но сейчас-то это ничего не значит.

— Ты так думаешь? Странно, иногда я смотрю на тебя и удивляюсь: такая умная девочка, а бываешь просто дура дурой.

— Вы чаю хотите?

— Давай неси. Надеюсь, что на эту квартиру вы не рассчитываете?

— Нет.

— Уже хорошо. И на свадьбу ты меня, конечно, не приглашаешь?

— Лучше не надо об этом.

— А зря. Из меня неплохой бы посаженый отец получился. Может, я и какое-нибудь приданое подкинул бы, а?

— Спасибо, у меня все есть.

— Ах, какие мы гордые. Как это ты говоришь — уму нерастяжимо. Откуда только что берется!

— Я вам из термоса налью (магаданская еще привычка). Ладно?

— Откуда хочешь. Давай чифирнем напоследок. Так у вас, кажется, говорят?

Он так старается держаться, что жалко его особенно. Но только так, наверное, и надо проигрывать — с высоко поднятой головой. Совсем неплох этот Канталуп, право. Ну а с плохим бы она и не связалась, вкус у нее все-таки есть. Черт побери, выпить бы сейчас, но он ничего сегодня не принес, кажется. Ладно, она за него на свадьбе выпьет — отдельно, безо всех.

— Вы не сердитесь на меня, Лев Моисеевич, — сказала Нина, — Простите, если я вам сделала больно.

— Ничего, — сказал Канталуп, — что было — то прошло. Может, это к лучшему, что все так получилось, а то я за тобой бог знает куда бежать собрался. А такие марафоны мне уже противопоказаны, девочка. Выходит, что вовремя ты меня остановила. Но ты сама-то как? Ты ведь и не знаешь его совсем.

— Браки заключаются на небесах.

— Да? Ты так думаешь? Редко, очень редко. А в твоем случае, извини, это и вовсе не так.

— Зачем вы стараетесь меня обидеть? — спросила Нина. — Мы ведь, кажется, обо всем договорились.

— Ты меня не поняла. Зачем мне тебя обижать? Просто думать нужно. А сейчас это у тебя плохо получается.

Ну что ж, тут он прав, конечно. Но это каким змеем-горынычем надо быть, чтобы одной головой думать о Славике, растягивать, раскручивать в голове его сладкий образ, все до единой детальки перебрать, все его родинки мысленно пересчитать, другой головой рассчитывать, как не обидеть Льва Моисеевича, в третьей держать Аллу Константиновну с приблудным Лампионом, четвертой соображать, как сложатся отношения со свекровью, а в пятых, ей ведь еще и учиться надо, на свадьбу всего три дня дают, в шестых, она, собака, никого из девочек не пригласила, а хотя бы Антошкину и Лобзикову надо, может, и Пугачева через гордыню переступит и тоже придет… У змея-горыныча их, хорошо, семь было, а у нее-то одна. К тому же, и платье не нравится — чуть не до земли, она в нем — громоздкая тетя, комод купеческий. Но ведь не будешь свадебное платье мини делать? А почему бы и нет? Не для церкви ведь, а для «Метрополя» — там, вероятно, правила не такие строгие. Или тоже неловко — невеста с голыми ляжками? Но ведь это же современно, сейчас стиль такой! А с другой стороны, замуж ведь не на день и не на год выходят — чего же тут за сегодняшней модой бежать?

Ладно, оставим платье. Но девочек она все-таки пригласит — это обязательно. И хорошо, что Лев Моисеевич занял такую мужественную, даже несколько ироническую позицию и его утешать не надо — значит, еще одна голова освобождается для работы (мысленной, конечно) в этих нелегких обстоятельствах. Только Славика туда ни в коем случае не пускать — а то будешь сидеть в мечтательной полудреме и ждать, что все само собой произойдет, а так не бывает, конечно.

За два дня до регистрации и свадьбы Славик приехал вместе с мамой. Это была не первая встреча — Нина у них дома уже три раза была, а теперь — вроде ответного визита. Тамара Васильевна с благожелательной улыбкой огляделась, цепким взглядом обежала ее жилище и, кажется, осталась довольна.

95
{"b":"180983","o":1}