Вера Васильевна утром, когда пошла гулять с Белочкой, заглянула в почтовый ящик. Письма не было.

«Что же он, каждый день будет писать? — подумала она. — Сильно много хочешь. Почтальонок не наберешь столько писем носить».

И вдруг одна мысль ударила ее, и словно дрогнуло все вокруг, как при землетрясении. (По данным лаборатории геофизики Северо-Восточного комплексного научно-исследовательского института, тоже находящегося в Магадане, один-два раза в год здесь регистрируются подземные толчки силой около трех баллов. Сильнейшее из наблюдавшихся в районе нынешнего Магадана за сто лет землетрясение в четыре балла произошло в 1871 году. За этот же период не зарегистрировано ни одного землетрясения, эпицентр которого был бы удален от Магадана менее чем на 100 километров. Однако, по воспоминаниям исследователя Севера И. В. Мушкетова, в 1851 году в Оле, в 43 километрах от Магадана, случилось землетрясение, от которого попадали на избах трубы — это примерно семь баллов. В целом тектоническая деятельность на территории Магаданской области, вероятно, постепенно затихает и является менее яркой, чем на соседней Камчатке. 10 марта 1973 года подземных толчков в Магадане зарегистрировано не было. Ближайшее по времени землетрясение состоится здесь лишь 15 июня). Паразитка Белочка крутилась вокруг, и не думая приниматься за свои дела. На искрящийся снег больно было смотреть.

«Это потому что тепло уже, — подумала Вера Васильевна, чувствуя, что под полушубком халат прилип к плечам, да и лицо горит. — Скоро с крыш капать начнет. Но пока еще не тает».

— Будешь ты садиться или нет? — крикнула она на Белочку, но та отскочила и оскалилась. Наверное, подумала, что хозяйка с ней играет. А потом понеслась — боком, боком, боком по сугробам, и тонюсенький лай ее, как колокольчик, зазвенел над улицей Чубарова. — Не дождешься тебя сегодня.

Виктор Степанович мотался по квартире как неприкаянный — третий день праздник, одуреть можно от безделья, кто только эти праздники придумал. Марии Гавриловне за что такая честь? Она гайку от шайбы до сих пор отличить не может, сидела бы сейчас, практиковалась, так нет ведь, наверное, тоже отдыхает на законном основании с газеткой в руках.

— Есть давай! — накинулся он на Веру Васильевну, словно она эти праздники придумала. — Мне на базу нужно.

— Это в праздники-то? — спросила Вера Васильевна. — Что там делать?

А сама подумала: «Скорее бы он уходил. При нем как я за письмами полезу? Но неужели все это обман? Не может быть!»

Позавтракал Виктор Степанович в полном расстройстве и даже применять свои ухищрения, чтобы выпить, не стал. Только когда одевался, забурчал: «Ландыши, ландыши, нежного мая привет…» Это означало, что настроение стало поправляться.

Письмо Вера Васильевна нашла сразу — где и положила, в чемодане. Правильно говорят: подальше положишь — поближе возьмешь. А где же открытка? В сумке нет. В карманах нет. А она на туалетном столике в передней, около которого только что Виктор Степанович топтался! Как после дежурства вчера бросила, так и валяется. Он, наверное, сто раз мимо проходил. Вот бы завалилась!

Но это все ладно, ладно — пронесло. А что пронесло? Ведь ни на открытке, ни на конверте ни одной печати нет. Штампов нету. Как же они могли без штампов прийти? Об этом Вера Васильевна и подумала, когда гуляла с Белочкой. И точно — нету. Вот вам и Антон Крафт, старший научный работник по литере «С», очень секретный, значит. Есть отчего земле под ногами закачаться.

Как в бреду она делала потом домашние дела. Покормила Белочку. Поставила варить мясо. Прибрала постель. А сил совсем нет. Словно она сутки дежурила. Одна радость была, и даже не была, а появилась только, замерцала, как в небе звездочка, — и той, оказывается, нет, и все это надувательство и срам один. За что же так бьет ее жизнь окаянная? Чем она хуже других? Другие живут в свое удовольствие — семья, дети или хоть любовник есть, подарки к праздникам делает. Та же Тонька как сыр в масле катается. А у нее все наперекосяк. Так и нужно дуре муромской, владимирской. Так все завихрения и кончаются — мордой об стол.

Она накинула пальто и пошла, обжигая голые ноги о сугробы, в соседний дом, к Тоне, — не с Белочкой же горевать. Что она, глупышка ласковая, в людских мучениях понимает?

А у Тони, конечно, с утра гулянка. У Пети-соседа дверь настежь и Высоцкий надрывается. Ленка, пухлая как булка, в коротеньком, школьном еще платьице (того и гляди резинки выглянут), в коридоре с Павликом крутится: «Смотри, тетя Верочка пришла! Помашем ей ручкой!», но из гостей только Петя — с утра в галстуке и белой рубашке — из кухни выглядывает: «Штрафную Вере Васильевне! С праздником!»

Вот такие они — в Магадане гости, без выпивки никак не обойдешься. Может, кто и правда собирается Бетховена слушать — видела она эти пластинки в «Восходе», около отдела женской одежды. Только пластинки все стоят на витрине, а за вином сегодня, наверное, уже с утра очередь. А водку вообще продавать не будут, раз завтра на работу.

— Нельзя мне, — сказала Вера Васильевна, а сама чувствует, что настроение такое — только и напиться с горя, хотя никогда она раньше себе такого но позволяла. А почему? Виктору Степановичу можно, а ей нет? К тому же, разве хорошие мужья так поступают? Убежал в праздник на работу, оказал ей уважение в выходной день; А на печень наплевать. Черт с ней, если жизнь такая. Вот только в халате она. Ну да ладно, люди свои.

— Да вы раздевайтесь, раздевайтесь! — суетился Петя и тянул руки, чтобы взять у нее пальто.

Тут и Тоня из комнаты вышла:

— А, невеста пожаловала!

Так прямо и заявила! А рядом Петя, Ленка с Павликом крутится. Вера Васильевна ей моргнула — мол, ты чего при людях-то? А Тоня только рукой махнула — ерунда все это, не поймут. Петю действительно чего стесняться — мальчик еще, техником во ВНИИ-1 работает, но умненький, в заочном институте учится, хороший парень кому-то достанется, а Ленка, сразу видно, что женщина — ушки топориком, как будто с Пашкой возится, а сама слушать нацелилась.

— Ты иди в комнату, — сказала ей Тоня, — дует тут от двери. Рано тебе еще с большими. И так я тебя раз» баловала, Сергей приедет — даст мне разгон.

— А он и не собирается приезжать, — обиделась Ленка. — сами говорили.

— Много ты знаешь! Иди, кому сказала!

Сели втроем на кухне. Петя дверь в свою комнату оставил открытой, чтобы магнитофон было слышно. Ленка от огорчения, что ее выставили, с Пашкой что-то сделала, потому что он через минуту заревел.

— Ладно, — сказала Тоня, — она свое получит. Давайте выпьем — и рассказывай.

— С праздником, дорогие, уважаемые женщины! — сказал Петя. Он давно поднялся и стоял теперь перед ними — торжественный, словно речь говорить собрался. — За женщин только стоя!

Вера Васильевна тоже выпила кисленького. И стало ей хорошо, хотя она и знала, что это вино для ее печени самое опасное. Но, с другой стороны, имеет она право хоть на какой-то праздник? Или ей только слушать про гадиков, а потом подушку подсовывать, когда он захрапит? Праздник у нее сегодня. И так хорошо солнце светит в окно. И сидят они очень хорошо — пусть и стол не шибко праздничный, ведь третий день уже. Но Петя — умница, хорошо сказал и даже встал, чтобы за них выпить. Чем не праздник?

И почему она должна про свои беды рассказывать? Разве ей уже совсем не может повезти? Везет же людям! Вон как Высоцкий про кого-то поет: «Дом хрустальный на горе для нее. Та-ра-ра-рам, так и рос в цепи. Рудники твои серебряные, золотые твои россыпи. Рудники твои серебряные…»

Действительно, а почему бы и не ее? Недра в нашей стране, как известно, были национализированы сразу же после революции. И, живя на Колыме, Вера Васильевна может с полным основанием считать себя совладелицей всех имеющихся здесь золотых и прочих кладовых. Так почему же она должна считать себя несчастной?

Воспользуемся этим моментом для небольшого Исторического экскурса. Первое колымское золото нашли в долине реки Среднекан в 1915 году два предприимчивых и упрямых татарина Бари Шафигуллин (вошедший в историю под именем Бориски) и Сафи Гайфуллин, бежавшие с сибирского прииска Меле Ленского расстрела (см.: Б. Русанов. Повесть о Бориске, его друге Сафи и первом колымском золоте. Магадан, 1971). Однако понадобилось еще десять лет, чтобы обнаруженное ими золото стали добывать старатели-одиночки.