— Все это хорошо, — наморщил лоб Костыль. — Но на фига все-таки Жора туда помчался? Я ж точно помню, что он с Генрихом договаривался.

— Вот этого я, к сожалению, не знаю. Если б ко мне прошлой ночью шпионку не подослали, я бы на Вову и не подумал… Скорее на Самолета, конечно.

— Я могу пояснить… — с некоторой неохотой произнес Перфильев. — Генрих вчера сообщил, что Жора перезвонил ему еще раз и сообщил, что переносит встречу на другой день. Птицын считает, что у него в системе прошла утечка. Прошу учесть, что кейс пришел к нему вчера в середине дня. Так что Жорина смерть с появлением кейса напрямую не связана.

— Давайте немного отложим историю с Жорой, — предложил Мазаев. — Может быть, все-таки обсудим предложения Генриха?

— Вопрос назревший, — солидно произнес Костыль. — Перед лицом «дяди Вовы» надо сохранять единство. Иначе он нас всех перетравит.

— Я тоже не возражаю, — проворчал Самолет. — Доложи, Геннадий, будь другом.

— Исходные условия принять трудно, — произнес Перфильев. — Но есть пространство для маневра. Генрих просит выделить ему в распоряжение двадцать пять процентов средств, накопленных в известном фонде, то есть дать право подписи по доверенности. Ну, и в качестве дополнительных услуг лично от меня — максимально облегчить оформление бумаг в обладминистрации, а также подогнать организованную им школу частных охранников под указ об оборонно-спортивных организациях и снять с нее частично некоторые местные налоги.

— Губа не дура! — покачал головой Вася. — И что за это, чемодан в руки?

— В том-то и дело, что нет. Он сказал, что кейс — это в некотором роде гарантия его личной безопасности. Генрих еще до того, как пригласил меня на встречу, отправил кейс за пределы области. Он прекрасно понимает, что с ним ничего не может случиться, пока компромат под контролем его людей. По его утверждению, там, в кейсе, достаточно много сведений, касающихся не только меня лично, но и фонда, в существовании которого мы все до некоторой степени заинтересованы. У него есть номера счетов, могу показать список, который он мне вручил.

— Не может быть! — вскричал Самолет. Перфильев достал вчетверо согнутый листок и положил перед Васей.

— Это Крылов выкопал? — с явным волнением произнес Летунов. — Ни фига не поверю! Все засвечено…

— Я не знаю, взял ли он эти номера из кейса Крылова или из других источников, но они точные, верно? Уже этого хватит, чтобы нас сильно подставить. И копии с фиктивных договоров о переводе средств несуществующим фирмам у него есть. Он указал и страны, в которых фирмы зарегистрированы, и их названия, и реквизиты. Причем самое ужасное, с его точки зрения, если информация о фонде хотя бы частично попадет к Вове и тем, кто его поддерживает.

— Тут он прав, — произнес Костыль. — От ментов и полицаев еще можно отмазаться, а от братвы — никогда.

— Кстати, — прищурился полковник, — а Генрих еще, не предлагал Вове кейс?

— Пока нет. Но, если у «Антареса» есть утечка, разговор непременно будет. И Вова вряд ли поскупится…

— Тебе, Геннадий, случайно комиссионные не предлагали? — спросил Вася с плохо скрываемой неприязнью. — Что-то ты больно за интересы Генриха переживаешь. Тебе так не кажется, а?

— Комиссионные должен предлагать ты, Василий Петрович, — без ложной скромности произнес Перфильев. — Мне за скорейшее заключение сделки. Потому что иначе нельзя гарантировать, что завтра, даже сегодня вечером, ксерокопии этих бумажек не попадут к Вове. А завтра, как известно, вам с Костей назначена весьма ответственная встреча. Если Вова завтра будет в курсе дела, вы оттуда попросту не вернетесь.

— Блин, — рассердился Вася, — ты за фу-фу еще и бабки просишь? Ну, ты нахал, Гена! Я понимаю, если б еще кейс в полном объеме — за пять процентов, скажем. Башли туда — бумага сюда. Это ж он нас будет стричь по полной норме из года в год!

— Знаешь, корефан, — вздохнул Костыль, — я намедни сказал покойнику Жоре, когда он был еще живой, что лучше буду в лаптях по земле бегать, чем лежать под землей в ореховом гробу и белых тапочках. К тому же, если вернуться к вопросу о «дяде Вове», то при том, что мы нынче знаем, с ним надо что-то решать — и быстро.

— Быстро только кошки трахаются, — произнес Вася. — Я понимаю, что гражданину полковнику этот вопрос кажется вполне ясным. Тем не менее он что-то не дает команды ОМОНу, не поднимает по тревоге СОБР, чтоб мчались на всех парах освобождать пионерлагерь «Звездочка» и водружать над ним большой трехцветный флаг. Потому что покосить там всех не удастся, да и вообще умные люди в ментов не стреляют. И Вова так и так останется живым, ему даже вышку с исполнением нынче не дашь, да и ту надо помаяться, чтоб пришить без перекоса. А ведь Вова из вредности может и показания дать. Такие, что в Управлении собственной безопасности аж подпрыгнут от восторга, разоблачив полковника Мазаева как оборотня и двурушника. Вот почему ему бы очень хотелось замочить вора руками воров. Я уж не говорю, что, по понятиям, это то же самое, что для мусульманина насрать на Коран. Да, сейчас беспредел, эпоха гангстеризма и отмороженности, в которую многое делается не так, как завещали великие предки. Да, Вова сам повел себя хреново до невозможности, и любой приличный сходняк лишил бы его почетного звания и поставил бы на перо в натуре. Но все же многое требует предварительного обмозгования. Вова в области — смотрящий, господа хоршие и не очень. Если в тех местах, с которыми мы контачим по разным товарно-денежным делам, об этом узнают — жизнь сильно осложнится, Костыль. Придется много бегать и объяснять, что мы не ссучились, а права имели. Кстати, хрен объяснишь многим. Особо на югах, которые терпели нас только из уважения к Вове. А там мимо аксакалов и саксаулов не проедешь — не поймут. Зарубят товар — и те, кто нам под него авансы давал, поставят нас на счетчик.

— Васек! — с деланной проникновенностью произнес Костыль. — А тебе Вован случайно адвокатскую ставку не платит? Ты же вроде был уже вполне согласный. Что случилось, а? Или, может, думаешь, что мы все дурее тебя? Мне Жора покойный всю эту же систему сомнений пересказал втрое короче и вдвое понятнее. Но то, что завтра нас двоих могут вынести из «Маргариты» с инфарктом от какого-нибудь Вовиного снадобья или одного с инфарктом, а другого с инсультом, — это правда жизни. Или ты надеешься, что Вова учтет твою преданность? Зря! Замочит через месяц — крайний срок.

— Не нервничайте, молодые люди! — посоветовал по-дружески полковник Мазаев. — Не дай Бог сорветесь, а у меня тут собачка большая есть, видели, наверное. Она шум не любит, не так поймет — тяпнет…

— Да, — присоединился к этому увещеванию Перфильев, — нет нужды на такие повышенные тона переходить. Попробую подсказать, не сочтите за наивность. Не предложить ли уладить вопрос с Вовой господину Птицыну?

— Ты ж только что говорил, будто он с ним поторговаться не прочь?! — удивился Костыль.

— Да, он на это пойдет, если поймет, что мы тянем время и не можем между собой все утрясти. Но если мы покажем, что стали одной командой, он выберет нас, а не Вову.

— Сомневаюсь я что-то, — нахмурился Самолет. — Неужели у этого Птичкина хватит пороху на такое дело?

— Пороху у него больше чем достаточно, — сказал Мазаев, — и стволов тоже не занимать…

Первый денек солдатской жизни выдался для Тарана нелегким, но интересным. Команда, в которую его причислили, называлась не взвод и не отделение, а учебная группа. В группе было десять курсантов — все ровесники Тарана, а также сержант возрастом постарше. Все они обитали в небольшом отсеке казармы-барака. Как наскоро растолковали Юрке, в этой казарме три отсека, каждый со своим отдельным входом, в другой, за плацем, еще три, но там проживает другой возраст. Не призыв, как поначалу понял это Таран, а именно возраст. То есть ребята, уже отслужившие в армии по призыву и отобранные на контрактную службу. А в перемычке между этими бараками — штаб и женская общага, куда поместили Надьку. Впрочем, на долгие расспросы и разъяснения у Тарана времени почти не оказалось.