На фига ему вообще-то к бандитам идти за собственной смертью? Слава Богу, две «помпы» сюда привезли. С патронами. Сунуть ствол под подбородок — и жахнуть! Мозги — в облака, проблем — ноль.
Неожиданно откуда-то сзади сквозь тьму прорезался узкий пучок не очень яркого света, и красноватый, неправильной формы световой овал обрисовался на кустах впереди Тарана. Из-за его спины послышались шаги. Таран обернулся.
— Не скучно одному гулять? — спросила Даша, поигрывая карманным фонариком. За спиной у нее висели ружья.
— Где фонарь нашла? — удивился Таран.
— В «бардачке» лежал. Сигареты искала.
— А ты разве куришь?
— Когда хреново.
— Что-то случилось? — хмыкнул Юрка. — А то, когда я уходил, ты веселая была…
— Я и сейчас веселая. Взял бы одно ружьишко, а? Тяжелые они все-таки.
— Могла бы вообще не брать. На охоту собралась, что ли?
— С ними спокойнее. Вдруг волк из-за дерева выскочит? И съест меня, бедную, как Красную Шапочку.
— Нужна ты ему… — буркнул Таран. — Ты ж ядовитая, как гадюка, тобой любая зверюга отравится.
Но ружье у нее взял и пошел рядом с ней. Молча, дав себе слово не отвечать на все глупости, которые она будет произносить.
Конечно, он и не подозревал, что именно это больше всего зацепит Дашино самолюбие. Не прошло и минуты, как она нарушила тишину.
— Какой мне веселый спутник достался! — произнесла она преувеличенно бодро. — Идет, молчит, сопит… Наверное, думает над сущностью бытия или сучностью баб как класса.
Таран промолчал.
— «Ну о чем с тобою говорить? Все равно ты порешь ахинею! А лучше я пойду к ребятам пить, у ребят есть мысли поважнее!» — Даша иронически продекламировала эти незнакомые Тарану стихи Высоцкого. — Презрением решил меня убить? Нормально! Уже на последнем издыхании. Вот-вот сдохну!
Юрка молча шагал. Пусть эта стерва болтает что хочет. Комары вон тоже пищат, может быть, тоже хотят ему, Тарану, чего-то сказать, но он на них внимания обращать не будет и диалог вести — тоже.
Даша приостановилась, вытащила из кармана сигареты и зажигалку — видно, все-таки нашла их в «бардачке»! Закурила и пошла позади Юрки. Слава Богу, замолчала…
Пять минут Юрка видел только свет фонарика, рассеянно мотавшийся из стороны в сторону, и слышал только Дашины шаги да сопение. Потом услышал легкое шипение бычка, брошенного в лужу. А потом — что-то вроде невнятного пения. Точнее, Даша пыталась, не разжимая губ, промычать какую-то мелодию. Таран еще не знал, что когда женщины это делают, то они пребывают в расстроенных чувствах и пытаются таким образом успокоить нервы. Впрочем, если б и знал, то особо не порадовался. Ему, в отличие от некоторых, никогда не было хорошо оттого, что другие страдали.
Так, под эту заунывную мелодию в Дашином исполнении, они протопали еще километра полтора вдоль ручья, который постепенно превратился в речку. Потом просека неожиданно вывела их к невысокой насыпи, по которой проходила неширокая, но ровная дорожка из хорошо утрамбованного гравия. Дорога эта пересекала речку по деревянному мосту, а затем поднималась в горку. Таран пошел через мост, Даша последовала за ним.
Двигаясь вверх по дороге, они вышли из оврага, а пройдя еще метров двести, оказались на опушке леса. Дальше дорога шла между двумя загородками из жердей и кольев, а впереди, всего в сотне метров от леса, одиноко светился огонек в окошке какого-то строения, контуры которого угадывались очень неясно. Попахивало сеном, коровами, еще чем-то сельским. Деревня, что ли?
Таран остановился. Прежде чем идти дальше, стоило бы подумать. Если б эта дура еще не взяла с собой ружья! Можно было бы постучаться, сказать что-нибудь насчет того, что ходили в лес гулять и заблудились, глядишь, какая-нибудь сердобольная бабка и покормила чем-нибудь. Жрать Таран очень даже хотел. Последний раз он пищу принимал у Даши на квартире, прошлой ночью, где-то около полуночи. Бутерброды какие-то лопали с чаем. А после этого только воду из ручья пили. Сутки без жратвы — это еще ничего, но уже слабость чувствуется.
Однако Юрка легко мог себе представить, каково будет бабке увидеть двоих с ружьями. На охотников они с Дашей по одежде не похожи, да и кто сейчас, летом, охотится? Ясное дело, она им просто-напросто дверь не откроет. Да еще и визг поднимет, несмотря на все разумные увещевания. Или собаку спустит. Поднимется шум, гам, могут мужики с колами прибежать, может, и милицию вызовут… Нет, надо эти ружья бросить куда-нибудь в траву около изгороди. Наплевать на них, одна обуза! Ну а если на них тут действительно покупатель найдется — за ночь не заржавеют.
— Чего встал? — проворчала Даша. — Пошли туда!
Вместо ответа Таран подошел к изгороди и сунул ружье в бурьян. Даша, ничего не спрашивая, уложила свое рядом, отошла чуть назад и посветила фонариком, оценивая, заметны они со стороны дороги или нет. Ружей видно не было, кроме того, возле места, куда их положили, была примета: можжевеловый кустик торчал. Имелись, правда, поблизости и другие кусты, но те все были лиственные.
По дороге, на которой лежало немало свежих коровьих лепех, двинулись в направлении огонька. Вскоре луч фонаря уперся в деревянный забор с воротами, за которым просматривался двухэтажный дом-коттедж из белого кирпича, какие-то деревья и хозяйственные постройки. Гравийная дорога тоже упиралась в ворота и на сем заканчивалась, а влево вдоль забора продолжалась истоптанная коровами и измятая тракторными колесами грунтовка. Там, куда она уходила, смутно белело какое-то явно недостроенное сооружение, не то коровник, не то свинарник.
Огонек светился в окне второго этажа. Окно было открыто, и когда Таран с Дашей находились еще в полусотне метров от дома, уже слышались долетающие из окна невнятные голоса. Правда, когда подошли поближе, с внутренней стороны забора загавкало сразу несколько собак. Стучаться сразу расхотелось — собаки, как известно, характером в хозяина бывают…
— По-моему, тут ферма какая-то, — произнесла Даша негромко. — Частная.
Таран вспомнил, как его папаша еще лет пять назад орал по пьяной лавочке: «Колхозы развалили, суки! Теперь вместо свиней фермеров разводить будем! Они вам накормят страну, держи карман шире! Кулачье поганое!» Конечно, в школе Тарану на уроках истории довольно толково объясняли, что зажиточные крестьяне были цветом русской нации, что большевики их ликвидировали как класс и тем самым уничтожили сельское хозяйство России. Он даже пытался спорить с отцом, помнится. Однако папаша, который уже после войны родился и, понятное дело, никаких кулаков, кроме тех, что в кино показывали, не видел, никаких аргументов не признавал. «Хрена ли ты эту училку слушаешь? Она небось от масонов деньги гребет, чтоб вам, недоумкам, мозги полоскать! А у меня дед на кулаков батрачил! Их народ «мироедами» звал, понял?! Сослали в Соловки — туда и дорога!» Насчет того, что училка от масонов чего-то имеет, Таран, конечно, сомневался, но ссылкам на своего прадеда как-то исподволь доверял. И сейчас, оказавшись перед воротами, за которыми надрывались собаки, как-то непроизвольно вспомнил папашины оценки. Тут и напиться не подадут небось, а вот собак спустить могут запросто…
— Ну, чего ты встал? — проворчала Даша. — Постучи…
Впрочем, стучать не пришлось. Должно быть, неутомимый собачий брех привлек внимание хозяина. Разговор на втором этаже стих, через минуту открылась дверь коттеджа, и послышались шаги. Потом кто-то щелкнул выключателем, и рядом с воротами загорелась лампочка на столбе, осветившая Юрку и Дашу. Похоже, после этого их еще некоторое время рассматривали через «глазок» в крепкой, жестью обитой калитке, располагавшейся рядом с воротами. Потом лязгнул засов, и из калитки вышли два массивных немолодых мужика. Один из них, седоватый, в камуфляжке навыпуск и джинсах, не шибко приветливым голосом спросил:
— Вам кого, молодые люди?
Таран не успел рта раскрыть, как Даша, мигом преобразившись из приблатненной оторвы и проститутки в вежливую интеллигентную девушку, робким голосочком произнесла:
