В это время Алёнка мажет раны мазью, плотно перебинтовывает, и я испытываю невероятное облегчение.

— Спасибо. Где так научилась перевязки делать?

— У нас все умеют, мы же спелеологи, — она сдувает со лба светлую чёлку. — А ты, на каких самолётах летаешь? — с любопытством заглядывает в глаза.

Так мне хочется сказать, что на МиГах, но вздыхаю, не хочется ей врать:- Я не лётчик.

— Как же так, форма лётная? — она даже расстраивается, я обманул её ожидания.

— Технарь я, инженер.

— Жаль, — простодушно замечает Алёнка. — И с парашюта никогда не прыгал?

— И с парашюта не прыгал.

— Значит обычный связист, — вздыхает девушка.

— Это верно, — соглашаюсь я.

— А форма такая красивая…

— Алёнка, чего пристала человеку, — прикрикивает на неё Владимир Петрович.

— Ладно, я пошла, повязку не водой не мочите, — она с жалостью глянула на меня.

Тем временем Катюша прошла пол дистанции.

— Вправо не иди, там сложный маршрут, влево забирай! — кричат ей с земли. Это они зря так советуют, зная Катю, точно поползёт на самый сложный участок. Так и есть, резко заворачивает вправо, моментально натыкается на уступ, отрицательно выходящий из стены. Долго пытается взобраться на него, пока не получается.

— Вышла на маршрут высшей категории сложности, — с интересом говорит Владимир Петрович, — отчаянная, но всё равно сорвётся.

— Это опасно? — тревожусь я.

— Страховка верхняя, но маятник получится серьёзный. Проволочёт по скале, получит жёсткий массаж мышц, в следующий раз умнее будет.

Катя долго пытается найти обходные пути, всюду неприступная скала, отрицательно заваливающаяся к земле.

— Отцепляйся, я тебя удержу, — кричит Сашок, ему уже надоело стоять у дерева с концом верёвки.

Нет, теперь Катю можно содрать, разве, что с куском скалы, умирать будет, а завершит задуманное! Она находится у трещины в стене, перелезть её шансов никаких, но за этой трещиной удобные выступы и выбоины, по ним легко выйти наверх скалы.

— Ослабь страховку! — пискнула Катюша.

— Не понял? — удивляется Саша.

— Ослабь, тебе говорю!

— Зачем?

— Ты дурак, что ли? — Катя повисает на одних руках и начинает раскачиваться.

— Что она делает? — привстал Владимир Петрович. — А ведь у неё это единственный выход, раскачаться и перелететь на другую сторону, но это могут делать лишь с громадным стажем спортсмены. Вряд ли получится, оборвётся, сто процентов, а маятник здесь уже нешуточный, побиться может.

Народ весь собирается у Пионерки, такое они редко когда наблюдали.

— Ослабь страховку, — неожиданно соглашается Владимир Петрович.

Саша с удивлением смотрит на своего руководителя, скидывает пару петель и в это время Катя летит через широкую трещину, едва не промахивается, но успевает зацепиться пальцами за небольшой выступ. В потрясении от жёсткого рывка она несколько секунд висит на одной руке, но изгибается и словно сливается со скалой. Через некоторое время, без особых проблем, поднимается на вершину. Снизу раздаются восторженные вопли.

— Однако! — удивляется Владимир Петрович.

Оказавшись на земле, Катя, с прищуром оглядывает окруживших её спелеологов. Её поздравляют, знакомятся, предлагают записаться к ним в секцию, а она, улыбаясь, как королева садится у костра, где на прутьях жарятся голуби.

— Голуби городские? — насмешливо спрашивает она.

— Обижаешь, — хмыкает один из парней, — дикие.

— Тогда кусочек съем, — говорит девушка с таким видом, что делает этим им небывалое одолжение.

Вова садится рядом:- неплохо у тебя получилось, хвалит её, затем повёл носом, — голубей не пережарьте, сочности не будет, пусть уж лучше, чуток с кровью.

— Вова в своём репертуаре, — смеются ребята, — дай ему волю, вообще ел бы их сырыми. Катя глянула на нашего проводника, из-под ресниц вырывается зелёное пламя. Вова вжимает голову в плечи, глаза забегали, явно чувствует себя не в своей тарелке.

— Необоснованно рисковала, — делает замечание ей Владимир Петрович, — но выход был единственно верным, — добавляет он. — В секцию к нам хочешь?

— Я б с удовольствием, мне понравилось, но я с Кириллом в Москву уезжаю, — неожиданно говорит она.

— Жених твой? — ухмыльнулась Алёнка, окинув меня внимательным взглядом.

— Брат, — неожиданно заявляет Катя.

Я в удивлении вскидываю на неё глаза, а она, как ни в чём не бывало, получает слегка обгоревшую голубиную ножку, с наслаждением кусает, хрустя голубиными косточками.

— Пережарили! — недовольно хмыкает Вова, брезгливо нюхает воздух, сползает с камня и словно исчезает.

— Опять гулять пошёл, — замечают из толпы.

— И часто, он гуляет? — как бы, между прочим, спрашивает Катя.

— Под вечер всегда уходит. Лунатик! — ребята смеются. Судя по всему, его никто серьёзно не воспринимает.

Как хорошо около костра. Стемнело, ветер утих, на небе огромные звёзды, Владимир Петрович играет на гитаре, голос у него с хрипотцой, но очень приятный.

В основном песни о горах, о друзьях, совсем немного о любви. Ароматный дым струится вверх, на треноге подвешен закопченный казанок, в нём аппетитно булькает каша с тушёнкой.

Девушки по очереди помешивают кашу, парни из-под углей выгребают печёную картошку, кто-то поджаривает кусочки хлеба на прутиках.

Алёнка прижалась к крепкому парню, что-то говорит ему в ухо, тот только ухмыляется. Он мощный, грудная клетка как щит, на скуластом лице прогуливаются бугры лицевых мышц, его взгляд спокойный, несколько отрешённый.

— А мой Миша в десанте служил, — невпопад говорит Алёнка, видимо хочет показать своё превосходство над Катей.

— А у Кирилла орден Красной звезды есть, — ехидно парирует она.

— Катя! — я одёргиваю свою напарницу.

— Что, действительно орден есть, покажи? — удивляются спелеологи.

— Не одел, — улыбаюсь я.

— А почему? — с вызовом спрашивает Алёнка.

— Не захотел.

Алёнка хмыкает, но в рассуждения не стала влезать.

— В Афганистане служил? — баском спрашивает Миша.

— Нет.

— А за что дали? — слышится тоненький голосок Тани. Она миниатюрная, пухлые губки, но с хорошими формами девушка.

И тут я срываюсь! Рассказываю про бой, сравнимый, разве, что со Сталинградской битвой. В небе пикируют истребители, из-за кустов пуляют танки, я же, отбиваюсь от полчищ разъярённых диверсантов.

Первую минуту меня внимательно слушают, даже дыхание затаили, затем все гогочут как гуси за изгородью, они поняли мою шутку и, надеюсь, больше вопросов задавать не станут.

Когда все успокоились, с котелка стали накладывать по тарелкам душистую кашу, звучит голос Алёнки:- И всё же, за что тебе дали орден?

Грустнею от этого вопроса:- В засаду попали, в перестрелке меня ранили, — угрюмо говорю я.

Миша с понимание посмотрел на меня, прижал к себе Алёнку, шепнул её что-то на ухо, она поджала губы, вроде даже покраснела.

Ночь в самом разгаре, часть народа уже отдыхает в палатках, кто-то ещё возится у костра, Владимир Петрович рассказывает оставшимися немногочисленным слушателям о своей встрече с великим Кастарэ, французским спелеологом, в честь которого, на Караби яйле назвали одну из пещер. Катя ковыряет погоревшую кашу, взятым у кого-то плоским ножом.

— Второй час ночи, пошли спать, Катя, — я откровенно зеваю.

— Ты иди, я по своим делам схожу, — напарница встаёт и словно кошка скользит вдоль стены.

— Катя, подожди! — Алёнка срывается с места.

— Мальчики налево, девочки направо, — кто-то бросает шутку.

Девушки растворяются в ночи. Все вползают в палатки, я тоже лезу, но некое нехорошее предчувствие заставляет меня выползти обратно. Встал, вглядываюсь в темноту.

Давно должны прийти. Мне становится неуютно, оглядываюсь вокруг, костёр догорает, никого уже нет, вокруг темнота, едва виднеется древняя стена, впереди чернеет скала, сзади стоят молчаливые деревья.

Только собираюсь идти вслед девушкам, возникает знакомый силуэт. Катя неторопливо бредёт вдоль стены.