Стебельки рассматривают меня со всех сторон, словно кожу прощупывают множество электрических разрядов.

— Ты не турист, путешественник во времени, — уверенно заявляет оно.

— Допустим, — стараюсь говорить непринуждённо, но дрожь сотрясает тело.

— Такие как он, меняют реальность.

— Это плохо? — спрашивает существо само у себя.

— Не знаю, но лучше его съесть.

— Ага, тогда реальность пойдёт другим путём, он путешественник, — не соглашается оно само с собой.

— А если оставить как есть?

— Реальность тоже поменяется, но в будущем.

— Что же нам делать?

— Может, его спросим?

Стебельки вытягиваются в мою сторону, из пасти льётся жгучая слюна. — Если хотите знать моё мнение, то накормить, обогреть, рассказать, — нагло заявляю я.

— Что ты хочешь знать?

— Куда я попал?

— Куда он попал?! — брюхо колыхнулось от безудержного смеха. — Турист, мать его! Это Отстойник!

— Какой отстойник? — выдыхаю пламя, но на фоне чудовища оно не больше искры. — Место, где концентрируются души людей, после потери своих тел.

— Ад что ли? — пугаюсь я.

— Что ты, это другое, хуже! Здесь квасятся все и добрые и злые, и тупые и гении.

— А ад и рай где? — не верю я.

— Отпали за ненадобностью. После потери Земли, потерялись и тела. Вот, подобрали души, кинули в общей связке всех сюда. Создатель думает, что с ними теперь делать, может, новую программу запустит, или распылит всё ко всем чертям. У нас есть мнение, придумает некую альтернативу человеку. Может души людей в пауков запустит, или в ангелов — ему решать.

— И как скоро он решит? — всё услышанное не укладывается в голове, настолько оно дико и не реально.

— Вероятнее всего с Вечность, а вот после неё будет Нечто.

— Ты сам понял, что сказал? — хмыкаю я. — Вечность бесконечна!

— Вот мы об этом и говорим, — согласно колышутся стебельки, — Вечность бесконечна, но у Вечности есть свои Реальности и их бесконечное множество, глядишь, в какой-то из них, человек спасётся.

— А ты кто такой? — бесцеремонно спрашиваю чудовище.

— Мы, то? Пастухи, у нас ещё и собаки есть. Следим, чтоб души не разбежались.

— А что, могут?

— Всякое бывало. Иные сами находят объекты для своих тел, затем, через десяток степеней триллионов лет эволюционируют и вступают в единоборство с самим Создателем. Иногда одерживают победу, а иной раз сливаются с ним в единое целое. Этот процесс бесконечен и крайне болезненный.

— Неужели здесь покоятся души всех умерших людей? — ужасаюсь я.

— Умерших тел людей, — поправляет меня чудовище, — только те, кто потерял свои планеты.

— Мне можно заглянуть туда? — кидаю взгляд на пропасть с клубящимся дымом.

— Безусловно, только твоё тело могут отобрать, — содрогнулось от смеха безобразное брюхо чудовища, — даже мы, в одиночку туда не спускаемся. Человек — страшное существо!

— Ты милое, — съехидничал я.

— Очень может быть, — поспешно соглашается чудовище. — Мы можем тебе показать дорогу обратно.

— Я что, сам её не смогу найти? — панически пугаюсь я.

— Отсюда дорог нет — Отстойник.

— Тогда, как же? — теряюсь я.

— Для нас очень просто, — голос словно растворяется в моём сознании.

— Сынок, ты просил разбудить в двенадцать, — врывается в сон родной голос матери.

Никогда я с таким удовольствием не просыпался — чудовищный сон, нечеловеческий! Как хорошо, что это лишь сон. Выпрыгиваю из-под одеяла, шарю глазами, где сапфир. Нет его, вот только, когда потёр пальцами о пальцы, сорвались синие искры, словно камень растворился во мне. Бред какой-то, бегу умываться. Будет время, поищу под кроватью, наверное, туда закатился.

— Кирюша, где так одежду изодрал? — без претензии спрашивает мать.

— Со спелеологами по скалам лазил, — обманываю я.

— Какой ж ты ещё ребёнок, с трудом залатала, словно крючьями её драли, — качает она головой.

На этот раз, на завтрак, мать приготовила сырники. Они всегда получаются у неё невероятно вкусными, нежными, с золотистой кожицей, и обязательно много сметаны. Как всегда работает телевизор, в основном он служит для фона, кто-то, что-то монотонно бубнит, ему так же, монотонно поддакивают, расслабляет, сплошная релаксация.

Осторожно отхлёбываю горячий чай, заедаю сырниками со сметаной. Вот интересно, в магазине лишь один вид сметаны, один вид молока, один вид кефира и можно долго продолжать сей список, и не нужно разнообразия, так как всё натурально, вкусно и безопасно. Подходишь к прилавку: «Мне сыра сто пятьдесят грамм», и не обязательно говорить какого, это просто сыр. В нём нет сои, всяких добавок, он безупречен. Что удивительно, варёная колбаса делается из мяса! А ещё, воду можно пить просто из-под крана, без риска что-нибудь словить непотребное. В овощных можно купить яблок, и знаете, они часто червивые(!), значит, в них напрочь отсутствуют нитраты. Под осень арбузами забиваем пол балкона, объедаемся так, что кажется, сейчас арбузные семечки из живота полезут и опять же, без ущерба для здоровья. Удивительно, за пару десяток лет, всё резко изменится: за продуктами идёшь как на войну, если неправильно выберешь товар, в лучшем случае, больничная койка. Народ травят все кому не лень, и всё почему? Деньги! Палёная водка, нитратные овощи и фрукты, генно-модифицированные продукты, а самое страшное, из крана нельзя будет пить воду.

Один из провидцев, как-то сказал: «У человека есть шанс, но до той поры, пока не отравит воду. Если это произойдёт, он обречён».

— О чём задумался, сынок? — мать замечает моё состояние.

— Да так, мама, всё наесться не могу, сырники во рту таят, — не хочу огорчать её своими размышлениями.

— Опять куда-то собираешься? — с грустью произносит она.

— Схожу, недолго, с друзьями встречусь, в кантору одну заглянуть надо, — вспоминаю, что меня ждут в КГБ.

В Камышовую бухту приехал рано. Зная, что Катя, как всякая нормальная женщина обязательно опоздает, спокойно прогуливаюсь по аллее, где обитает «фарца». На меня косятся, иногда подходят, спрашивают, что продаю. Задаю встречные вопросы об итальянских очках. Через некоторое время подносят пару великолепных оправ, называют цену, охаю, за такие деньги можно на самолёте в Норильск слетать. В уме, считаю, сколько у меня в кармане денег, не густо, пятьдесят рублей. Вся надежда на Катины командировочные, главное, чтоб не успела их истратить.

Катя появляется ровно через двадцать минут от условленного срока, в своём неизменном пальто, рыжие волосы сияют золотом, веснушки вызывающе горят, на шее серебристый шарф, на ногах импортные сапожки.

— Привет, Кирилл! — она приоткрывает ресницы, при свете Солнца её глаза просто насыщенно зелёного цвета, почти нормальные, вот, только зрачки вытянутые как у дикой кошки.

— Привет, Катюша. Вот, оправа, как тебе?

— Вполне прилично. Сколько?

— Слушай, тебе уступлю, — шёпотом говорит фарцовщик, — сто двадцать пять рублей.

— Офонарел.

— Чистая Италия! — возмущается он.

— За восемьдесят возьму, — Катя специально смотрит ему в глаза.

Парень отступает, бледнеет, затем радостно улыбается:- Знаю, это контактные линзы, недавно появились, очень клево! Где достала?

— Да, пошёл ты! — с разочарованием ругнулась Катя.

— Хорошо, за сто двадцать отдам, — вздыхает фарцовщик.

— Сколько у тебя? — оборачивается ко мне Катя.

— Пятьдесят наскребу.

— У меня шестьдесят. Нет, эти оправы нам не подходят, — Катя разворачивается, чтоб уйти.

— Подожди, — хватает за руку фарцовщик, — сто пятнадцать.

— Ты что, глухой? Не слышал, у нас на двоих сто десять рублей.

— Нет. В убыток мне будет, — вздыхает парень.

— Как знаешь, — Катя берёт меня под руку и тащит прочь.

— Катя, может, я наскребу ещё пять рублей.

— Идём! — тащит меня прочь.

— Эй, ребята! — слышим возглас фарцовщика.