– Виноград растет быстро. Смотритель пишет, что через три недели, к началу лета, уже будет произведено шестьдесят бочек вина.

– Целых шестьдесят! А они отправят их в Мемфис?

– Разумеется. А еще я попросила прислать свои льняные платья. В спешке перед отъездом я забыла уложить их.

Мы улыбнулись друг другу в неярком утреннем свете, думая о родном Ахмиме. Разве что улыбка матери была шире и искреннее, поскольку отец сумел сохранить от нее в тайне вещи, которые не счел нужным скрывать от меня, и она еще не знала, что мы обменяли спокойствие и безопасность на тревоги и заговоры.

– Расскажи мне о Нефертити, – попросила мать. – Она счастлива? – Скатав свиток, она сунула его в рукав платья.

– Счастлива настолько, насколько это вообще возможно. Но вчера вечером фараон отправился к Кие. – Я устроилась поудобнее на прохладном камне и вздохнула. – Значит, теперь мы переезжаем в Мемфис.

Мать кивнула.

– Иначе Аменхотеп окончательно сойдет с ума от беспокойства в ожидании смерти Старшего. А может, и не только в ожидании, – с испугом добавила она.

Я быстро посмотрела на нее:

– Ты же не думаешь, что он намерен ускорить кончину своего отца?

Мать окинула дворик внимательным взглядом, но мы были в нем одни.

– Ходят слухи, что это он повинен в безвременной гибели Тутмоса. Но это – всего лишь разговоры, – поспешно добавила она. – Слуги сплетничают между собой.

– Вот только обычно они оказываются правы, – прошептала я.

Мать побледнела:

– Да.

Тем вечером мы ужинали в Большом зале, но он был полупустой, так как множество придворных принимали участие в похоронах посланника Родоса. Туда же отправились и царица, и мой отец, тогда как Старший предпочел остаться во дворце со своими женщинами и вином. За ужином он вел себя крайне непристойно, во весь голос распевая песни и шумно отрыгивая. Я видела, как он ухватил за грудь служанку, наклонившуюся, чтобы подлить ему вина, а когда Нефертити села по левую руку от мужа, Старший фараон предложил ей пересесть к нему поближе. Она спокойно проигнорировала его предложение. От обиды за нее я залилась краской негодования, и фараон перенес свой взор на меня.

– В таком случае пусть компанию мне сегодня вечером составит твоя зеленоглазая сестра.

– Довольно! – Аменхотеп Младший с размаху ударил кулаком по столу. Придворные стали вытягивать шеи, стараясь понять, что происходит. – Сестру старшей жены царя вполне устраивает ее нынешнее место.

Старший фараон с угрожающим видом отставил кубок и встал, с грохотом опрокинув стул на пол.

– Я не позволю, чтобы мной командовал какой-то сопляк, пусть даже он и приходится мне сыном! – взревел он и потянулся за мечом, но, шагнув вперед, запнулся и с грохотом обрушился на плиты пола, одурманенный вином, и добрая дюжина слуг бросилась ему на помощь. – Ни один из моих сыновей не посмеет учить меня манерам! – продолжал бушевать он.

Муж Нефертити вскочил на ноги и скомандовал слугам:

– Унесите его отсюда! Он перебрал вина.

Слуги растерянно переводили взгляды со Старшего фараона на его сына.

– Уносите его немедленно! – заорал сын.

Слуги поспешили выполнить его приказ и понесли Старшего к двери. Но тот вырвался и устремился обратно.

Аменхотеп Младший потянулся к своему короткому мечу, и сердце бешено забилось у меня в груди.

– Нефертити! – вскрикнула я.

Стражники бросились к молодому фараону, дабы остановить его, а Старший взревел:

– Ни один принц, который пишет стихи, вместо того чтобы сражаться на поле брани, не будет управлять моим царством! Ты меня слышишь? Избранным принцем Египта был Тутмос!

Слуги поспешно повлекли его к двери, и он в ярости выкрикнул:

– Избранным принцем!

Двери захлопнулись, и в Большом зале неожиданно воцарилась тишина. Гости, собравшиеся на ужин, обратили свои взоры на Аменхотепа Младшего, который сунул меч в ножны и швырнул свой кубок об пол. Кубок разлетелся на мелкие куски, и фараон протянул руку Нефертити:

– Идем.

Ужин в Большом зале завершился.

В прихожей, перед нашими покоями, Аменхотеп дал волю своему гневу.

– Он ведет себя как свинья, накачиваясь вином и предаваясь утехам с женщинами. Я никогда не стану похожим на него! – выкрикнул он. – Девчонка-служанка интересовала его больше, чем я! Будь Тутмос жив, отец умолял бы того рассказать очередную байку. «Кого ты застрелил сегодня? – с издевкой подражая голосу Старшего, принялся кривляться он. – Вепря? Нет? Ты победил крокодила?»

Аменхотеп в ярости метался по комнате. Если так пойдет и дальше, с мозаичной плитки пола сойдет вся полировка.

– Почему это Тутмос – избранный? – проревел он. – Потому что я не отправляюсь в глушь и не стреляю во все, что попадается мне на глаза?

– Никому нет дела до того, охотишься ты или нет, – уверила его Нефертити. Она погладила его по щеке и взъерошила ему кудри. – Успокойся и забудь об этом, – мягко сказала она. – Уже завтра мы начнем подготовку к отъезду, и ты станешь настоящим фараоном, неподотчетным никому.

На следующий день во дворце начались суматошные приготовления. Мои родители всецело были заняты паланкинами и осликами, а Нефертити постоянно громко окликала меня по любому поводу. Стоит ли ей брать с собой старые парики или лучше заказать на месте новые? Что ей надеть в дорогу до Мемфиса и поедут ли с нами Ипу и Мерит? Во всем дворце никто не сидел без дела. Даже армия пребывала в полном смятении, поскольку Старший отбирал, кто из воинов останется с ним, а кто отправится в путь. Военачальникам предстояло сделать этот выбор самостоятельно.

Я вышла во дворцовый сад, куда не добралась всеобщая суета, и зашагала по аллее, обсаженной платанами, блестящая ярко-зеленая листва которых бросала уютную тень на вымощенную галькой дорожку. В одном месте я свернула с тропинки, остановившись полюбоваться цветущим миртом, заросли которого оказались особенно густыми подле оливковой рощицы. Его пышные белые цветы можно было использовать для лечения кашля, неприятного запаха изо рта и простуды. Да и вообще вокруг дворца росли в основном растения, способные либо исцелить, либо погубить. Я спросила себя, а известно ли царскому садовнику о том, что жасмин хорошо помогает при усталости, и случайно ли он посадил виноградные лозы рядом с белой и желтой ромашкой или же знал, что придворные лекари используют ромашку для снятия напряжения.

Я могла просидеть в саду весь день, и никто бы ничего не заметил, если бы только Нефертити опять не понадобилась моя помощь. Подняв камешек, я бросила его в воду, и вслед за всплеском вдруг услышала жалобное мяуканье. Сначала один, а за ним и второй котенок выскочили из кустов, привлеченные шумом падения гальки в воду. Одна из дворцовых кошек недавно произвела на свет целый выводок, и теперь котята гонялись за своей матерью, гладкой черной кошкой, кусая друг друга за хвосты и кувыркаясь в траве. Я подозвала одного из них, похожего на зеленоглазый комочек, и он доверчиво прыгнул мне на колени, мяуканьем требуя накормить его.

– Готова поспорить, что тебе нравится здесь, в саду, – с легкой завистью проговорила я, почесывая котенка под подбородком. – Никто тебя не дергает и не спрашивает, какой схенти ему надеть.

Котенок, не обращая внимания на мои слова, вскарабкался по моему платью и умостил свою крошеную мордочку на моем плече. Рассмеявшись, я оторвала его от себя.

– Проказник!

Он растопырил свои маленькие лапки и выпустил крошечные коготки, ища, за что бы уцепиться.

– Давай лучше так. – Я усадила его на сгиб руки, и он уютно устроился там, глядя на стрекоз и очарованный их порханием.

– Мутни! – донесся до меня с другого конца сада голос Нефертити. Как всегда, ей явно что-то срочно понадобилось. – Мутни, ты где? – Вот она показалась из-за деревьев и двинулась в обход пруда с лотосами, чтобы подойти ко мне. Глаза ее были полны слез, но она не плакала. Она вообще никогда не плакала.