– Что случилось? – я вскочила на ноги, забыв про котенка. – Кто тебя обидел?

Взяв меня под руку, она подвела меня к каменной скамье.

– У меня началось кровотечение, – призналась она.

Я с недоумением уставилась на нее.

– Но ведь ты стала его женой всего пару дней назад…

Ее ногти впились мне в руку.

– Кия уже на четвертом месяце беременности! – воскликнула она. – На четвертом! Ты должна дать мне что-нибудь попить, Мутни. Ты ведь изучала травы вместе с Ранофером.

Я покачала головой:

– Нефертити…

– Пожалуйста! Вспомни, что говорил тебе учитель. Ты всегда слушала его очень внимательно.

И хотя Ранофер был влюблен в Нефертити, его наставления и перечисления лечебных трав терпеливо выслушивала именно я. Мне хотелось улыбнуться, но в глазах сестры стоял страх, и я вдруг поняла, насколько осложнятся наши дела, если у Кии родится сын, а Нефертити даже не забеременеет. Я попыталась сосредоточиться.

– Можно взять корень мандрагоры.

– Отлично. – Она выпрямилась, и на щеках ее заиграл слабый румянец. – Что еще?

– Мед и растительное масло.

Она быстро кивнула:

– Я смогу их достать. С мандрагорой, естественно, будет несколько сложнее.

– Попробуй сначала мед, – посоветовала я, понимая, что бесполезно обращать ее внимание на то, что Кии понадобился почти год, чтобы забеременеть.

Двадцать восьмого фармути все дворы в Малкате были сплошь заставлены паланкинами. Тяжело навьюченные ослики громко кричали, а сбивающиеся с ног слуги то и дело натыкались друг на друга, изрыгая проклятия. Поскольку близился сезон шему и уровень воды понизился повсеместно, наше путешествие в Мемфис должно было занять много дней. Я попросила Ипу поискать на базаре какие-либо трактаты о травах, которые я могла бы прочесть, пока мы будем плыть под парусом.

– На корабле? Вы хотите читать на корабле?

От неожиданности она застыла на пороге моей комнаты, опустив на пол пустую корзину, которую держала в руках. К полудню она будет заполнена доверху всем тем, что я сочту необходимым. Сегодня – наш последний день пребывания в Фивах, и кто знает, какими базарами может похвастать Мемфис? Все были взвинчены, без конца бегая в город в поисках масла лотоса, сурьмы и кокосового бальзама.

– Но разве сможете вы читать во время качки? Или вас совсем не тошнит?

– Я возьму с собой имбирь. – Встав с постели, я сунула несколько медяков ей в ладонь. Мы вместе вышли, и я рассчитывала присоединиться к своей сестре. – Ищи какие-нибудь хорошие манускрипты, в которых есть все, что касается трав.

В наш дворик вышел Старший фараон, чтобы проконтролировать сбор вещей для отъезжающего сына, и придирчиво принялся наблюдать за их погрузкой. Дважды он заметил то, чего не хотел отдавать, и оба раза приказал слугам выгрузить предметы обратно.

– Эта золотая ваза, инкрустированная кобальтом, – дар нубийцев. Она останется в Малкате.

Слуги безропотно подхватили тяжелую высокую вазу и потащили ее обратно на свое место в покои, которые прежде занимал Аменхотеп Младший. В другой раз Старший фараон заметил рабыню, к которой испытывал особенную привязанность, прелестную, совсем еще юную девушку, с длинными волосами, девственным румянцем на щеках и маленькой грудью. Он сразу потребовал, чтобы и ее вернули во дворец. Царица с нескрываемым презрением смотрела на происходящее.

– Я бы никогда не потерпела в мужьях похотливого развратника, – прошипела Нефертити.

Мы с нею стояли под навесом, глядя на разворачивающийся на наших глазах спектакль.

– Она позволяет ему это, поскольку подобное занятие не оставляет ему времени для других дел, – заметила я и даже сама не сразу поняла, насколько оказалась права. – Если он торчит в спальне, то не может одновременно находиться и в Зале приемов.

К нам присоединилась моя мать, мы нашли для себя укромный уголок и стали наблюдать за всеобщей суетой. Слуги с опахалами обдували нас прохладным ветерком на изнуряющей жаре, которую Нефертити, похоже, попросту не замечала. Она вышла из-под навеса, чтобы лично проинспектировать погрузку всех тех вещей, которые вскоре станут принадлежать ей, и, пока слуги глазели на нее с открытыми ртами, она властно раздавала короткие приказы. Они так и не привыкли к ее редкой красоте, миндалевидному разрезу глаз и длинным, пушистым ресницам. Кроме того, они принимали ее красоту за умиротворенное благодушие, еще не сообразив, что она обладает неистощимой энергией и тягой к перемене мест.

«Царица Нефертити, правительница Нижнего и со временем Верхнего Египта», – подумала я. Затем представила себе: «Царица Мутноджмет», – и содрогнулась. Нет, ни за что. Чей-то негромкий голос вывел меня из задумчивости, и я вдруг поняла, что рядом с нашим навесом оказался Аменхотеп. На нем был надет длинный схенти с золотым поясом, а его руки украшали серебряные браслеты. Сурьма вокруг его глаз выглядела совсем свежей. Военачальник Хоремхеб стоял всего в одном шаге от него, но этих двоих разделяла пропасть, и я ничуть не удивилась, вдруг осознав, что Хоремхеб не питает к новому царю ни малейшего уважения.

– Семьдесят человек должны идти за мной и еще пятьдесят – впереди. Возможность покушения следует исключить полностью. Если какой-либо крестьянин проскользнет на корабль незамеченным, наказанием ему должна стать немедленная смерть, – приказал Аменхотеп.

Беглые рабы иногда присоединялись к царским караванам, чтобы проникнуть во дворец, где могли стать слугами, живущими в роскоши.

Военачальник предпочел промолчать.

– Мы будем двигаться от рассвета до заката. До тех пор пока не стемнеет настолько, что стремнина станет неразличимой, – продолжал фараон. – Мы направимся прямиком в Мемфис, не заходя в другие порты.

Впервые по лицу Хоремхеба скользнула тень некоего чувства.

– Ваше величество, – твердо прервал он царя, – людям будет нужен отдых.

– В таком случае пусть они сменяют друг друга на веслах.

– В дневную жару люди могут и умереть. И обойдется это дорого…

– Все должно быть исполнено любой ценой! – выкрикнул Аменхотеп.

Шум и суета во дворе моментально стихли. Аменхотеп знал, что глаза всех присутствующих устремлены на него, и кровь прилила к его щекам. Он шагнул к Хоремхебу, на лице которого не дрогнул ни один мускул.

– Ты ставишь под сомнение волю фараона? – угрожающим тоном спросил он.

Хоремхеб без страха встретил его свирепый взгляд.

– Никогда, ваше величество.

Аменхотеп опасно прищурился.

– Это все? – спросил Хоремхеб.

На мгновение мне показалось, что Аменхотеп не ответит. Но он все-таки ответил:

– Все.

Военачальник решительным шагом направился к своим людям, а Аменхотеп зашагал в противоположном направлении. Нефертити посмотрела на мою мать, а потом перевела взгляд на меня.

– Что случилось?

– Аменхотеп рассердился на военачальника, – сказала я. – Мы будем двигаться к Мемфису без остановок. А тот возразил, что люди могут начать гибнуть от жары.

– В таком случае пусть меняются на веслах, – отозвалась Нефертити, и мы с матерью обменялись многозначительными взглядами.

Праздник Прощания перед нашим отбытием в Мемфис устроен не был. Солнце все выше карабкалось по небосклону, и время нашего отплытия приближалось. Во дворе появился Панахеси, и мы с сестрой увидели, как он что-то прошептал Аменхотепу на ухо. Они стояли рядом в самом дальнем углу, вдали от шума и суеты, криков осликов и перебранки слуг. Нефертити зашагала через двор, потянув меня за собой, и Панахеси приветствовал ее поклоном и поспешно ретировался.

– Что он хотел? – недоверчиво спросила Нефертити.

Аменхотеп, явно испытывая неловкость, переступал с ноги на ногу:

– Паланкин.

Моя сестра отреагировала стремительно:

– Для Кии?

– Она беременна. Ей понадобятся шесть носильщиков. Нефертити крепко сжала мою руку:

– Она что, так растолстела, что ее должны нести шестеро мужчин?