– Не можешь. Но ты или доверишься мне, или загубишь свою карьеру, прислуживая фараону, который слишком стар, чтобы сражаться. Но помни, – в голосе Аменхотепа зазвучали предостерегающие нотки, – что в конце концов я стану фараоном и Верхнего Египта.
Хоремхеб взглянул на Нефертити, после чего перевел взгляд на меня:
– В таком случае мне придется положиться на ваше слово. Аменхотеп протянул военачальнику руку.
– Я не забуду твоей верности, – пообещал он.
Хоремхеб принял руку фараона, но во взгляде его сквозило недоверие.
– Что ж, прошу разрешения удалиться, ваше величество. Он поклонился, и я почувствовала, как по спине моей пробежал холодок, когда я представила, что произойдет, если Аменхотеп не сдержит своего слова. Мне бы не хотелось иметь во врагах такого человека, как Хоремхеб.
Аменхотеп проводил его взглядом и повернулся к Нефертити:
– Я никогда не склонюсь перед жрецами Амона.
– Ты станешь величайшим фараоном Египта, – клятвенно произнесла Нефертити.
– И вместе с прекраснейшей царицей Египта, – подхватил он, – произведу на свет фараонов, которые будут вечно восседать на египетском троне.
Он положил обе ладони на ее плоский упругий живот:
– Уже сейчас в тебе может расти будущий наследник.
– Скоро узнаем. Уверена, что к тому времени, как мы достигнем Мемфиса, это будет заметно.
Правда, при этих словах она взглянула на меня так, словно именно я должна была повлиять на богов, поскольку оставалась единственной, которая молилась по ночам и каждое утро поклонялась Амону в его усыпальнице.
Глава седьмая
Двадцать пятое фармути
– Что будет, если я не забеременею, а Кия через шесть месяцев родит мальчика?
Нефертити расхаживала взад и вперед по приемным покоям. Солнце уже зашло, но Аменхотепа рядом с нею не было. Он отправился нанести визит Кие.
– Кто знает, насколько он задержится в ее комнате сегодня ночью? Что, если он останется там до утра? – Она явно готова была удариться в панику.
– Не говори глупостей, – попыталась утешить ее я. – Фараон не спит в одной постели со своими женами.
– Со мной – спит! – завизжала она и прекратила метаться по комнате. – Но сегодня ночью он ложится в постель с другой женщиной. Или он полагает, что может порхать от одной жены к другой? Что я ничем не лучше любой из его рабынь? Вот как, значит, он полагает… – громко заявила Нефертити и присела перед зеркалом. – Кия ничуть не красивее меня.
– Разумеется, нет.
– Она хитрее меня?
Здесь мне сказать было нечего.
Нефертити резко обернулась, и я заметила в ее глазах блеск новой мысли.
– Ты должна сходить туда и взглянуть, чем они занимаются, – заключила она.
– Что? Ты хочешь, чтобы я шпионила за твоим мужем? – Я гневно тряхнула головой. – Если меня застукают, то стражники отведут меня к фараону.
– Я должна знать, чем они занимаются вдвоем, Мутноджмет.
– Зачем? Какое это имеет значение?
– Потому что я должна быть лучше, чем она! – Нефертити вскинула подбородок. – Как и все мы. Дело не просто во мне, а во всей нашей семье. Это нужно сделать ради нашего будущего.
Она подошла и положила руки мне на плечи:
– Пожалуйста, просто узнай, что он говорит ей.
– Это слишком опасно! – запротестовала я.
– Я подскажу тебе, как подобраться к их окну.
– Что?! Снаружи? Ты хочешь, чтобы я ползала в пыли? А что будет, если меня поймают?
– Под окнами вторых жен стражей не ставят, – ухмыльнулась она. – Прошу тебя, просто надень накидку, – взмолилась она.
Одолеваемая самыми мрачными предчувствиями, я набросила тяжелую материю и присела перед зеркалом, чтобы связать волосы узлом на затылке. Нефертити наблюдала за моими сборами со спины.
– Хорошо, что ты смуглая, – прокомментировала она. – Никто тебя не заметит.
Я одарила ее гневным взглядом, но она уже не смотрела в мою сторону. Все ее мысли устремились к Кие, и моя сестра вглядывалась в коридор с таким видом, словно знала наперед, чем занимается ее муж. Закончив сборы, я встала и остановилась подле двери. Мой отец наверняка бы хотел, чтобы я сделала это. Ради блага всей нашей семьи. Кроме того, Маат ничего не имела против шпионажа. Я ведь не хотела что-то украсть, я просто собиралась подслушивать.
– Я должна знать все, что он говорит ей, – заявила Нефертити. Закутавшись в длинную накидку, она вздрогнула. – Я подожду здесь. И еще одно, Мутни…
Я нахмурилась.
– Будь осторожна.
Сердце гулко колотилось у меня в груди, когда я выскользнула во двор. Воздух был теплым, и тростниковые циновки, раскачиваемые легким ветерком, негромко бились об окна дворца. Вокруг никого не было видно. В небе висел осколок луны и, если только кто-либо специально не искал меня, то ему не было решительно никаких причин покидать дворец посреди ночи. Я прошла через несколько внутренних двориков, считая их на ходу и стараясь держаться в тени, поближе к кустам и зарослям плюща. Добравшись до двора Кии, я замерла и прислушалась, но вокруг царила мертвая тишина. Я стала пробираться вдоль стены, пока не подкралась к третьему окну. Окинув двор внимательным взглядом и никого не заметив, я присела и стала слушать. За окном явно беседовали, и я буквально вжалась в стену, пытаясь расслышать слова фараона.
Когда ты заходишь в западном краю света, земля уходит во тьму, словно в смерть. Каждая тварь выходит из своей берлоги. Все змеи готовы укусить. Темнота окутывает землю, которая замолкает, пока создатель всего отдыхает за краем света…
Аменхотеп читал стихи.
Земля расцветает, когда ты восходишь в восточном краю света. Когда ты, Атон дневного света, сияешь, рассылая повсюду свои лучи, два края соединяются в празднестве. Пробужденные ото сна, они крепко стоят на ногах. Ты разбудил их!..
– Позволь мне дочитать остальное. – Это был голос Кии. Я услышала шелест папируса, а потом она начала декламировать.
Когда ты восходишь, открываются дороги. Пред тобой из реки выпрыгивают рыбы. Твои лучи пронзают глубины морей. Ты – тот, кто заставляет семя прорастать, кто рождает жизнь, кто кормит сына в утробе матери и кто успокаивает его, утирая ему слезы. О, Ревнитель во чреве, о, Даритель жизни. Ты лелеешь все, что порождаешь…
Значит, вот какими чарами Кия, обладательница гибких и длинных ног, опутывала его… магией укромного убежища поэта. Вдали от бесконечных планов и политических интриг Нефертити Аменхотеп и Кия вместе читали стихи. Притаившись под окном, я ощутила запах воскуряемого фимиама. Я стала ждать, о чем еще они будут говорить, и он начал рассказывать ей о том, какая жизнь ждет их в Мемфисе, где он родился и вырос.
– Мои комнаты будут располагаться в самом центре дворца, – сказал он, – а тебя я помещу по правую руку от себя и дам тебе все, чего только пожелаешь.
Я услышала, что Кия захихикала, как девчонка. Нефертити никогда не хихикала, она смеялась глубоко и свободно, как взрослая женщина.
– Идем! – Должно быть, он схватил ее, поскольку я услышала, как они тяжело повалились на постель, и я в ужасе зажала рот ладонью. Как он может заниматься любовью с беременной женщиной? Он же может навредить ребенку!
– Подожди, – прошептала она, и голос ее обрел несвойственную ей строгость. – А как насчет моего отца?
– Визиря Панахеси? Разумеется, он поедет вместе с нами в Мемфис, – сказал он с таким видом, словно по-другому и быть не могло. – А еще я дам ему наивысшую должность при дворе.
– Какую?
– Такую, какую он только пожелает, – пообещал фараон. – Тебе не о чем беспокоиться. Твой отец предан мне и моему делу. Никому другому во всем Египте я не доверяю так, как Панахеси.
Я вновь окинула двор взглядом, и в серебристом свете луны увидела визиря, который слушал все, что только что слушала я. Он стоял совершенно неподвижно, и мне показалось, что в тот момент сердце замерло у меня в груди. Увидев, что я узнала его, Панахеси улыбнулся.
