Она выразительно приподняла брови и сдержанно проговорила:

– Ага… Я слыхала, что новый фараон – очень своеволен и упрям.

Я подалась вперед:

– А еще?

Ипу опасливо оглянулась на дверь, ведущую в приемную и личные покои царя за нею.

– И что новая царица очень красива. Другие слуги называют ее Неферет, Красавицей.

– А Мемфис? – продолжала я расспросы. – Слугам уже сообщили, когда готовиться к путешествию?

– О! – На щеках у Ипу заиграли ямочки. – Вот что вас интересует!

Она подалась ко мне, и темные волосы каскадом обрушились ей на плечи. Она была красивой молодой женщиной и хорошо сложена; парик ее щедро украшали фаянсовые бисерины, а на веках лежали блестящие малахитовые тени.

– Царица Тия заказала сегодня три новых паланкина, а главный конюший заявил, что были куплены еще шесть новых лошадей.

Я откинулась на спинку стула.

– И когда же они будут готовы?

– Через шесть дней.

На следующий день меня загодя пригласили в Зал приемов, еще до того, как его заполонили придворные, желающие услышать об отъезде Аменхотепа в Мемфис. Едва я вошла в двойные двери, как мое внимание привлек целый лес колонн в виде закрытых бутонов папируса, буквально выросших на приподнятом и ярко раскрашенном возвышении. Когда я подошла к позолоченным тронам, закрытые почки на вершинах колонн медленно раскрылись, а последние две превратились в искусно вырезанные цветы, символизирующие, как я решила, широко распахнутые руки фараона для объятия всего народа Египта.

В Зале приемов, на специальном помосте для тронов, находились только Тия и мой отец; они сидели на скамье из черного дерева, а между ними были разложены свитки папируса. Ниже помоста виднелись изображения связанных пленников, хеттов и нубийцев, так что фараон, поднимаясь к трону, неизбежно попирал бы ногами своих поверженных врагов.

– Ваше величество. – Я поклонилась. – Папа.

Царица Тия даже не соблаговолила предложить мне присесть. – Твоя сестра переселилась в личные покои моего сына. – Лицо ее было непроницаемым, и я ответила, тщательно подбирая слова:

– Да. Она очаровала нового царя, ваше величество.

– Она очаровала весь дворец, – поправила меня царица Тия. – Слуги только о ней и говорят.

Я вспомнила, как Ипу назвала мою сестру Неферет, как и то, что сказал мне военачальник Нахтмин.

– Она красива и бесстрашна, ваше величество, но при этом верна и преданна.

Царица пристально разглядывала меня.

– Верна – да, вот только кому?

Мой отец прокашлялся:

– Мы хотим знать, что было сказано за завтраком сегодня утром.

Только теперь я сообразила, что происходит, – меня используют в качестве шпионки. Неловко переступив с ноги на ногу, я ответила:

– Они еще не завтракали. Слуги накрыли подносы с едой в приемной, но после того, как я поела, блюда унесли.

– Чем же они занимались в таком случае? – настойчиво поинтересовалась царица.

Я заколебалась, и отец строго проговорил:

– Мы должны знать такие вещи, Мутноджмет. Если об этом не узнаем мы, то непременно узнает кто-нибудь другой.

«Например, Панахеси», – подумала я и сказала:

– Они планировали возведение храмов в честь Атона.

Эйе быстро спросил:

– Рисовали схемы?

Я кивнула.

Повернувшись к сестре, он поспешно проговорил:

– Пока Старший жив, Аменхотеп ничего не сможет сделать. У него нет ни золота, ни ресурсов, необходимых для возведения храмов. Это всего лишь пустые разговоры…

– Опасные разговоры! – вспылила царица. – Которые будут продолжаться до тех пор, пока он не станет фараоном Верхнего Египта.

– Но к тому времени он поймет, что править без поддержки жрецов – не так-то легко. Без их золота он даже не сможет собрать армию. Ни один фараон не может установить единоличное правление.

– Мой сын думает, что сможет. Он полагает, что способен бросить вызов богам и возвысить Атона надо всеми, даже над Озирисом. Даже над Ра. Предполагалось, что твоя дочь сумеет заставить его передумать…

– Она так и сделает…

– Она слишком своевольна и амбициозна! – выкрикнула царица. Выйдя на балкон, она отчаянно вцепилась пальцами в перила. – Пожалуй, я совершила ошибку, выбрав в старшие жены не ту дочь, – сказала она.

Отец оглянулся на меня, но прочесть по его лицу, о чем он думает, я не смогла.

– Отправь его в Мемфис, – предложил он. – Там он быстро поймет, что противиться воле Маат себе дороже.

В полдень в Зале приемов царица возвестила о том, что двор фараона Нижнего Египта отправляется в Мемфис. В путь мы должны были выступить двадцать восьмого фармути. До отъезда оставалось пять дней.

На сей раз, когда мы собирались отправиться на арену посмотреть, как Аменхотеп Младший ездит верхом, он предварительно пригласил нас на конюшню и поинтересовался у Нефертити, какая лошадь нравится ей более всего. Кия наверняка бы жеманно захлопала ресницами и заявила, что ей по нраву кобыла с самой роскошной гривой. Но Нефертити сначала внимательно осмотрела лошадей: их поступь, ширину груди, силу мышц под шелковистой кожей, огонь в их глазах и только потом решительно ответила:

– Вон та, темная. Гнедая лошадь, что нетерпеливо гарцует у ворот.

Аменхотеп кивнул:

– Подведите сюда гнедую!

Кия обернулась к трем дамам, что всегда сопровождали ее, высоким женщинам, на целую голову возвышавшимся над моей сестрой, и одна из них громко проговорила, постаравшись, чтобы моя семья все хорошенько расслышала:

– В следующий раз он позволит ей выбрать для себя схенти. – Они дружно захихикали, но Нефертити решительно направилась к Аменхотепу, стоящему рядом с Панахеси и моим отцом, и стала смотреть, как он застегивает кожаные перчатки.

– Ты давно ездишь верхом? – поинтересовалась она.

Ей резко ответил Панахеси:

– С тех пор как фараон был еще мальчишкой в Мемфисе. Нефертити покосилась на группу молодых мужчин, застывших в ожидании. Это были сыновья других визирей, упражнявшиеся вместе с царем. Аменхотеп проследил за ее взглядом и уверенно добавил:

– Они уступают мне в скачках каждое утро вовсе не потому, что обязаны это делать. Верхом я езжу лучше любого солдата в армии моего отца.

Нефертити подошла к нему вплотную.

– И ты говоришь, что занимаешься этим с самого детства? Аменхотеп надел шлем и ответил:

– Я научился управлять колесницей раньше, чем твердо встал на ноги.

– А что, если я тоже хочу посоревноваться? – спросила она. С другой стороны конюшни до нее долетел резкий ответ Кии:

– Женщины не ездят на арене!

– А я ездила в Ахмиме, – провозгласила Нефертити.

Я взглянула на отца, но лицо его оставалось непроницаемым. Он ничего не сказал, и Нефертити взяла шлем с ближайшей полки и вызывающе надела его на голову.

– Я хочу, чтобы ты научил меня всему, что умеешь сам.

Аменхотеп помолчал, оценивая серьезность ее заявления. А она жизнерадостно добавила:

– Я хочу испытать восторг от езды на лучших боевых скакунах Египта. А учиться хочу у лучшего наездника страны.

Аменхотеп рассмеялся.

– Приведите главного конюшего! – крикнул он, и Панахеси с Кией тут же заметались.

– Она же разобьется! – вскричал Панахеси.

Разумеется, на самом деле его волновало вовсе не это, он был раздосадован тем, что его дочь оказалась недостаточно умна или сообразительна, чтобы предложить на эту роль себя. А теперь на арене будет властвовать Нефертити. Даже наш отец не подумал об этом, хотя, в сущности, это было очевидно. Безупречный ход. Если Нефертити сумела запустить коготки в личную спальню Аменхотепа, в его политику, а теперь и в его любимое развлечение, то что тогда их сможет разлучить?

– Но, ваше величество… – протянул Панахеси.

Аменхотеп обернулся, и взор его был мрачен:

– Ни слова более, визирь! Моя царица желает прокатиться верхом, и я научу ее.