И тогда я со всех ног бросилась обратно, в покои Нефертити, позабыв о стихах Аменхотепа и расспросах Кии. Нефертити устремилась мне навстречу еще у дверей.

– Что случилось? – воскликнула она, увидев мое лицо, но я не могла произнести ни слова. – Мутни, что случилось? Тебе застукали?

Дыхание с хрипом вырывалось у меня из груди. Мысли мои путались, и я даже не могла решить, стоит ли рассказывать ей о Панахеси. Мы с ним оба оказались заговорщиками, застигнутыми врасплох в ночи. Я не должна ничего говорить, впрочем, так же как и он.

Она встряхнула меня за плечи:

– Тебя поймали?

– Нет, – выдохнула я. – Они читали стихи.

– Тогда почему ты бежала? Что случилось?

– Он сказал, что доверяет Панахеси так, как никакому другому визирю во всем Египте. Он пообещал Кии, что назначит ее отца на самую высокую должность при дворе!

Нефертити моментально подбежала к двери и приказала одному из стражников привести к ней визиря Эйе. Отец явился немедленно, и мы втроем уселись вокруг личной жаровни царя. Если Аменхотеп вернется, то застигнет нас замышляющими заговор против него.

Моя сестра выпрямилась.

– Я скажу Аменхотепу, что Панахеси нельзя доверять, – решила она.

– И рискнешь тем самым навлечь на себя его гнев? – Отец покачал головой. – Нет. Панахеси можно будет обмануть, – отозвался он. – Самая большая опасность растет в животе Кии.

– В таком случае мы, пожалуй, должны убить ее, – сказала моя сестра.

– Нефертити! – возмутилась я.

Но сестра с отцом лишь многозначительно посмотрели на меня.

– Нужную микстуру из трав можно подмешать ей в вино… – принялся размышлять вслух отец.

Но ничего этого я слушать не желала, как не хотела и принимать в этом какого-либо участия.

– Но она всего лишь забеременеет снова, – заключил он.

– А визирь преисполнится подозрений, – подхватила Нефертити. – Он расскажет обо всем Аменхотепу, что и станет нашим концом. Мне придется самой перехитрить ее.

– Продолжай делать то, что делаешь, – согласился отец. – Он влюблен в тебя.

Она выразительно изогнула бровь:

– Ты имеешь в виду, что я и далее должна восторгаться Атоном?

Отец без улыбки смотрел на нее.

– Это единственный способ удержать его, – быстро добавила Нефертити.

– Именно это и делает Кия, – заметила я.

– Кия не делает ничего подобного, – с жаром запротестовала Нефертити.

– Она слушает его стихи. А тебе он их даже не читал!

– Когда мы прибудем в Мемфис, ему придется вести себя осторожно со жрецами Амона, – прервал меня отец. – Он не сможет открыто выступить против них. Нефертити, ты должна позаботиться об этом.

Я ожидала, что сестра расскажет о сделке, которую Аменхотеп заключил в саду с Хоремхебом, но она промолчала.

– Если он обретет слишком большую власть, это грозит падением нам всем. У Старшего есть и другие сыновья, которые могут заменить Аменхотепа в случае его преждевременной кончины.

У меня перехватило дыхание.

– Жрецы Амона отважатся убить царя?

Сестра с отцом вновь посмотрели на меня и проигнорировали мой вопрос.

Нефертити спросила:

– Но что будет, если он действительно сумеет отобрать власть у жрецов?

– Не думаю, что это возможно.

– Почему? – раздраженно спросила она.

– Потому что тогда фараон обретет над Мемфисом полный контроль, а твой супруг недостаточно умен, чтобы распорядиться подобной властью.

– В таком случае получить ее сможешь ты. Ты станешь невидимой властью, – принялась подстрекать отца Нефертити. – Ты станешь неприкасаемым.

А вот это было уже нечто новенькое. Царский визирь мог обрести огромное влияние, если бы отвечал непосредственно перед фараоном, а не перед жрецами и знатью. Я увидела, что отец призадумался, а сестра продолжала:

– Именно этого он и хочет. Пусть он строит свои храмы Атону. А кто будет править лучше – ты или верховный жрец Фив?

Я поняла, что отец начинает склоняться к мысли о том, что она права. Если равновесие все равно будет нарушено, то почему бы не склонить чашу весов в свою пользу? Он ведь куда лучше разбирался в хитросплетениях внутренней и внешней политики, чем какой-нибудь жрец, запертый в стенах храма Амона.

– Тия будет недовольна, – предостерег ее мой отец. – Все это вилами по воде писано и может закончиться полной неудачей.

– А как еще я могу остаться фавориткой? – Нефертити драматически вскочила на ноги. – Сказать ему, что его ждет крах? Но он все равно пойдет до конца, поддержу я его или нет.

– А ты не можешь отвлечь его от Атона?

– Он только о нем и думает.

Отец встал и подошел к двери.

– Мы станем действовать не спеша, – заявил он. – При этом дворе есть люди, в лице которых наживать врагов не захочешь ни ты, ни твой муж.

Мы слушали, как эхо его шагов по каменным плитам пола удаляется в сторону его собственных покоев.

Нефертити обессиленно повалилась в кресло:

– Итак, пока Аменхотеп читает стихи этой шлюхе, царица Египта вынуждена проводить ночь со своей сестрой.

– Не злись, иначе он возненавидит тебя, – сказала я.

Она метнула на меня выразительный взгляд, но насмехаться надо мной не стала.

– Сегодня я буду ночевать с тобой, – решила она, и я не стала возражать.

В конце концов, мне бы тоже не хотелось, чтобы мой муж прокрался бы в мою постель и улегся рядом после ночи, проведенной с другой женщиной.

На следующее утро я проснулась на рассвете и быстро оделась, чтобы успеть поклониться Амону в его усыпальнице. Двигаться я старалась как можно тише, но Нефертити все равно проснулась и, перевернувшись на спину, устроила мне допрос.

– Ты ведь не собираешься в усыпальницу? – с подозрением осведомилась она. – Совсем необязательно молиться богам каждый день.

– Мне нравится разговаривать с Амоном, – защищаясь, заявила я.

Она возмущенно фыркнула.

– А когда ты в последний раз была в храме? – пожелала узнать я, и она тут же закрыла глаза, притворяясь, будто спит.

– Ты хотя бы знаешь, где находится святилище Амона? – продолжала допытываться я.

– Разумеется. В саду.

– Знаешь, тебе не помешало бы сходить туда. Ты – царица Египта.

– Зато ты таскаешься туда каждый день. И совершаешь подношения вместо меня. А я слишком устала.

– Чтобы поблагодарить Амона?

– Он знает, что я ему благодарна. А теперь оставь меня в покое.

Итак, я опять отправилась в сад в одиночестве, как и каждое утро после нашего переезда в Фивы, и нарвала букет цветов, дабы возложить его к стопам Амона. Цветы я старалась выбирать самые красивые: ирисы, пурпурные, как глубокая летняя ночь, и гибискусы с лепестками, похожими на кроваво-красные звезды. Когда я покончила с делами в усыпальнице, было еще рано и в саду появились одни лишь слуги, поливающие тамаринды из своих тяжелых глиняных сосудов. Нефертити наверняка еще спала, и потому я направилась во двор родителей. Мать, скорее всего, уже проснулась и совершала подношение богине неба Хатхор^*.

Во дворце, к полному моему удовольствию, еще царила тишина. По коридорам скользили одни лишь кошки, гладкие и черные, с бронзовыми глазами, но они не обращали на меня ни малейшего внимания. Они охотились за остатками вчерашнего ужина, недоеденным медовым инжиром, оброненным нерадивым слугой, или кусочками восхитительной жареной газели. Войдя во внутренний дворик матери, я застала ее сидящей в саду. Она читала свиток со знакомой восковой печатью.

– Новости из Ахмима! – радостно воскликнула она, завидев меня. Лучи утреннего солнца позолотили новое мамино ожерелье из ляписа.

Я быстро подошла к ее скамье и присела рядом.

– И что пишет смотритель? – спросила я.

– С твоим садом все в порядке.

Я вспомнила свою ююбу с ее оранжево-коричневыми плодами и прелестные гибискусы, которые посадила минувшей весной. Меня не будет рядом, когда они расцветут и созреют.

– Что еще?