Кровь прилила у меня к щекам – она повысила голос на царя Египта.

– Я должен разместить Панахеси…

– Так кого в нем понесут, ее саму или Панахеси? Шесть слуг полагаются только царице! Или она уже стала ею? А я получила отставку?

Я почувствовала, как во дворе вновь воцарилась тишина, и краем глаза заметила военачальника Нахтмина.

– Я… Я скажу Панахеси, что она может рассчитывать только на пятерых носильщиков, – запинаясь, пробормотал Аменхотеп.

Я ахнула, но Нефертити лишь кивнула в ответ, глядя, как удаляется Аменхотеп, дабы сообщить Панахеси, что его дочери отныне полагается меньшее количество носильщиков. После ухода молодого фараона к нам небрежной походкой, лавируя среди всеобщей суеты, подошел Нахтмин.

– Я пришел проститься с царицей Египта, – заявил он, – и пожелать счастливого пути сестре старшей жены царя. Пусть ваши сады в Мемфисе доставят вам не меньше радости, чем здесь, в Фивах, госпожа Мутноджмет.

Нефертити выразительно приподняла брови. Было очевидно, что военачальник привлек ее внимание. Ей понравилось сочетание его голубых глаз и смуглой кожи. Он взглянул на Нефертити, и я ощутила неожиданный укол ревности.

– Похоже, ты на короткой ноге с моей сестрой.

Нефертити улыбнулась, и Нахтмин ответил ей тем же.

– Мы встречались несколько раз. Однажды это случилось в саду, где я, собственно говоря, и предсказал ее будущее.

Улыбка Нефертити стала шире.

– Следовательно, ты – не только военачальник, но еще и прорицатель?

У меня перехватило дыхание – только жрецы Амона знали, в чем заключаются желания богов.

– Я не столь высокого о себе мнения, ваше величество. Я – всего лишь внимательный наблюдатель.

Она шагнула к нему вплотную, так что при желании могла коснуться губами его щеки. Они затеяли какую-то игру, которая мне не нравилась. Нахтмин окинул взглядом ее невысокую, ладную фигурку и задержал его на прядке иссиня-черных волос, упавших ей на щеку. Ей не следовало позволять первому встречному разглядывать себя столь откровенно. Военачальник отступил на шаг – очевидно, от тяжелого аромата ее духов у него закружилась голова. Но тут вернулся Аменхотеп и их опасная игра оборвалась. Нефертити выпрямилась.

– Так ты не отправляешься с нами в Мемфис, военачальник?

– К сожалению, нет, – ответил он и посмотрел при этом на меня. – Но я буду ждать вашего возвращения здесь. Впрочем, я провожу караван вашего величества до гавани.

Нефертити игриво передернула плечиками.

– В таком случае мы скоро увидимся. – И она направилась к Аменхотепу, дабы расспросить его насчет носильщиков, а Нахтмин взглянул мне прямо в глаза.

– До свидания, военачальник, – я холодно простилась с ним и отвернулась, чтобы присоединиться к своей матери под навесом.

Караван был готов. Животные нетерпеливо переступали с ноги на ногу в душном дворике, и, казалось, сам воздух был насыщен нервным ожиданием. Лошади призывно ржали, и слуги поглаживали их морды, чтобы успокоить. Я упаковала свои растения в специально подготовленный для этой цели сундук, переложив горшки полотном, чтобы они не раскачивались и не бились друг о друга во время недолгого пути к гавани. А на корабле я достану их из сундука и расставлю так, чтобы на них падали солнечные лучи. Впрочем, растений набралось всего с дюжину. Остальные я оставила во дворце, отщипнув по нескольку листочков с каждого и уложив их в шкатулку слоновой кости с мягкой прокладкой. Листочков получилось довольно много, кроме того, в маленьких, плотно завязанных полотняных мешочках я хранила образцы самых полезных растений. Военачальник Хоремхеб провел смотр своего войска, после чего Аменхотеп преклонил колени перед отцом, прося Старшего о благословении.

– Ты будешь гордиться мною, – пообещал Аменхотеп. – Сегодня боги возрадуются.

Я увидела, как Старший повернулся к Тие, и по их глазам поняла, что оба они подумали о Тутмосе, который должен был сейчас стоять на коленях перед ними вместо Аменхотепа. Новоиспеченный фараон тоже догадался об этом и выпрямился во весь рост.

– Должно быть, вы жалеете Тутмоса, – резко прошипел он, – но именно я – тот сын, который правит Нижним Египтом. Я – тот, кого выбрали боги, а не он.

Царица Тия расправила плечи.

– Да хранят тебя боги, сын – холодно обронила она. Старший фараон только кивнул, но в глазах его не было любви.

Аменхотеп Младший бессознательно одернул тунику и, заметив, что солдаты и слуги внимательно наблюдают за этой сценой, яростно крикнул:

– Вперед!

Появилась моя камеристка и воскликнула:

– Живее в паланкин!

Я залезла внутрь. Караван двинулся в путь. Я ехала вслед за Аменхотепом и Нефертити, сидящими рядышком. Раздвинув занавески, я помахала Тие. Царица махнула мне рукой в ответ. Аменхотеп Старший, как мне показалось, выглядел торжественно-печальным. Недолгое расстояние до гавани мы проделали в клубах пыли. Блеск набегающих речных волн можно было заметить даже в щели между занавесками, защищавшими меня от солнца, и вскоре караван остановился перед впечатляющим египетским флотом, стоящим на якоре в порту. Нас высадили, и царская семья погрузилась на корабль. Поскольку теперь моя мать, отец и я сама стали также ее частью, то нам предстояло путешествовать на барке самого фараона, на мачте которого развевались золотые вымпелы. Панахеси с его семейством была предоставлена отдельная галера. Я была только рада этому – ни на одном корабле не нашлось бы места для Кии и Нефертити одновременно.

Каждая галера вмещала пятьдесят два гребца и еще двадцать пассажиров на палубе или же под нею. Внутри корабля были расположены двухкомнатные деревянные каюты, драпированные льном.

– Чтобы уберечься от жары, – пояснил отец.

– А где будут спать солдаты? – спросила я.

– На палубе. По ночам там достаточно тепло.

На фоне речной глади корабли выглядели очень красиво – на деталях из черного дерева, инкрустированных серебром, перемигивались солнечные зайчики. В небе над гаванью звучал протяжный крик ибиса, ищущего себе пару. Стоя на ступенях, я наблюдала за погрузкой сокровищ из дворца Старшего фараона: медных чаш, кедровых сундуков с париками, алебастровых статуй и гранитного алтаря, щедро усыпанного жемчугом. Рабы изнемогали под тяжестью многочисленных корзин с лучшими драгоценными каменьями и украшениями египетских царей, которые грузили на суда в последнюю очередь, а стража следила за погрузкой.

Когда корабли подняли паруса и снялись с якорей, я отправилась в каюту на поиски своих родителей. Мать играла в сенет^* с женой самого известного в Египте архитектора. «Значит, Аменхотеп все-таки убедил его покинуть Фивы», – подумала я.

– А где папа? – спросила я у матери.

Не отрываясь от игры, она кивнула подбородком в сторону кормы. Как и Нефертити, мать очень хорошо играла в сенет. Выйдя на корму, я услышала голос отца еще раньше, чем увидела его самого.

– Почему ты не рассказала мне об этом раньше? – спросил он.

– Потому что я знала, что ты рассердишься. Но Хоремхеб – на нашей стороне. Он понимает, что мы делаем, – прозвучал в ответ голос Нефертити.

Осторожно заглянув в их каюту, я увидела отца. Он покачал головой:

– Ты наживаешь врагов нашей семье быстрее, чем мы обзаводимся союзниками. Пески Мемфиса поглотят нас без остатка, а если еще и народ восстанет против тебя…

– Но он полюбит нас! – пообещала сестра. – Мы возведем для него столь величественные храмы, каких он еще никогда не видел. Мы будем устраивать для египтян больше празднеств, и мы будем щедро раздавать дары народу. Это – мечта Аменхотепа.

– А твоя?

Она заколебалась:

– Разве ты не хочешь, чтобы твое имя запомнили в веках?

– Чем? Введением налога на храмы?

На мгновение между ними повисло молчание.

– Ты станешь самым могущественным сановником в царстве, – взмолилась она. – Я позабочусь об этом. Пока он будет строить свои храмы, ты будешь править страной. Политика его не интересует. Вся власть окажется в твоих руках, и Панахеси рядом с тобой будет смотреться, как степной шакал рядом со львом.