LXIV Сперва он тешился над ней; потом Привык к ним ездить; наконец — женился; Увидев дочь под свадебным венцом, Старик отец умильно прослезился — И молодым построил славный дом, Обширный — по-старинному удобно Расположенный… О друзья мои, Поверьте: в жизни всё правдоподобно… Вы, может быть, мне скажете: любви, Ее любви не стоил он… Кто знает? Друзья, пускай другой вам отвечает; Пора мне кончить; много я болтал; И вам я надоел, и сам устал. LXV Но — боже! то ли думал я, когда, Исполненный немого обожанья, Ее душе я предрекал года Святого, благодатного страданья! С надеждами расставшись навсегда, Свыкался я с суровым отчужденьем, Но в ней ласкал последнюю мечту И на нее с таинственным волненьем Глядел, как на любимую звезду… И что ж? я был обманут так невинно, Так просто, так естественно, так чинно, Что в истине своих желаний я Стал сомневаться, милые друзья. LXVI И вот что ей сулили ночи той, Той летней ночи страстные мгновенья, Когда с такой тревожной быстротой В ее душе сменялись вдохновенья… Прощай, Параша!.. Время на покой; Перо к концу спешит нетерпеливо… Что ж мне сказать о ней? Признаться вам, Ее никто не назовет счастливой Вполне… она вздыхает по часам И в памяти хранит как совершенство Невинности нелепое блаженство! Я скоро с ней расстался… и едва ль Ее увижу вновь… ее мне жаль. LXVII Мне жаль ее… быть может, если б рок Ее повел другой — другой дорогой… Но рок, так всеми принято, жесток; А потому и поступает строго. Припомнив взгляд любимый, я бы мог, Я бы хотел сказать, чем, расставаясь С Парашей, вся душа томится… но — На серебристом снеге разгораясь, Блестят лучи; скрипит мороз; давно Пора на свежий воздух, на свободу… И потому я кланяюсь народу Читателей — снимаю свой колпак Почтительно и выражаюсь так: LXVIII Читатель мой, прощайте! Мой рассказ Вас усыпил иль рассмешил — не знаю; Но я, хоть вижусь с вами в первый раз, Дальнейшего знакомства не желаю… Всё оттого, что уважаю вас, Свои ошибки вижу я: их много; Но вы добры, я слышал, и меня По глупости простите ради бога! А вы, мои любезные друзья, Не удивляйтесь: страстию несчастной С ребячьих лет страдал ваш друг прекрасный. Писал стихи… мне стыдно; так и быть! Прошу вас эти бредни позабыть! LXIX А если кто рассказ небрежный мой Прочтет — и вдруг, задумавшись невольно, На миг один поникнет головой И скажет мне спасибо: мне довольно… Тому давно — стоял я над кормой, И плыли мы вдоль города чужого; Я был один на палубе… волна Вздымала нас и опускала снова… И вдруг мне кто-то машет из окна. Кто он, когда и где мы с ним видались, Не мог я вспомнить… быстро мы промчались — Ему в ответ и я махнул рукой — И город тихо скрылся за горой. Разговор
Один, перед немым и сумрачным дворцом, Бродил я вечером, исполненный раздумья; Блестящий пир утих; дремало всё кругом — И замер громкий смех веселого безумья. Среди таинственной, великой тишины Березы гибкие шептали боязливо — И каменные львы гляделись молчаливо В стальное зеркало темнеющей волны. И спящий мир дышал бессмертной красотой. Но глаз не подымал и проходил я мимо; О жизни думал я, об Истине святой, О всем, что на земле навек неразрешимо. Я небо вопрошал… и тяжко было мне — И вся душа моя пресытилась тоскою… А звезды вечные спокойной чередою Торжественно неслись в туманной вышине. Июль 1844 I В пещере мрачной и сырой Отшельник бледный и худой Молился. Дряхлой головой Он наклонялся до земли; И слезы медленно текли По сморщенным его щекам, Текли по трепетным губам На руки, сжатые крестом. Таилась в голосе глухом Полуживого старика Непобежденная тоска… Тот голос… много зол и мук Смягчили прежний, гордый звук… И после многих тайных битв, И после многих горьких слез Слова смиренные молитв Он, изнывая, произнес. Бывало, пламенная речь Звенела, как булатный меч, Гремела, как набат, когда Во дни покорности, стыда Упругой меди тяжкий рев В народе будит ярый гнев И мчатся граждане толпой На грозный, на последний бой. Теперь же — с бледных губ — едва, Беззвучно падают слова, Как поздней осенью с вершин Нагих и трепетных осин На землю грустной чередой Ложится листьев легкий рой. II |
