Члены церковного капитула Экуи хотели воздвигнуть основателю церкви памятник, достойный его и коллегии. Пятнадцатого июля 1475 г. в Экуи Людовик XI дал разрешение на строительство [1568]при условии, что в эпитафии не будет ни слова о приговоре, вынесенном в 1315 г. Эта оговорка свидетельствует об официальной позиции властей в XV в. в отношении истории с Мариньи: король отнюдь не гордился тем, что основатель ветви Валуа добился вынесения несправедливого приговора. Если бы Людовик XI и его окружение считали принятое в прошлом веке решение справедливым, что бы они могли иметь против надписи, напоминающей о нем? Когда Людовик XI дал согласие на установление памятника и одновременно запретил любые намеки на ход судебного процесса, он тем самым, сам того не зная, оправдал камергера Филиппа Красивого.

Надгробие располагалось в нише напротив южной стены хоров в коллегиальной церкви Экуи. Памятник в виде лежащей фигуры представлял собой изображение вооруженного рыцаря с непокрытой головой. Он представляет очень малый интерес. [1569]Что же касается эпитафии, выгравированной на плите справа, над ногами статуи, мы приведем ее вариант, предложенный Луи Ренье [1570]на основе списка, который еще при Людовике XI сделал Жан Панье, [1571]поскольку список, сделанный Милленом, [1572]неверен. Вот эта эпитафия:

Несмотря на это, Ангерран де Мариньи так и остался для одних злодеем, для других жертвой. Хронисты Средневековья – мы более не говорим о современниках Мариньи – порой были снисходительны к камергеру, как, например, автор «Хронографии королей франков»,по мнению которого такой приговор Мариньи вынесли не из-за совершенных им злодеяний, а из-за зависти и ненависти обвинителей. [1573]Историки нового времени, то есть периода Старого порядка, считали амбициозность Мариньи преступлением против королевской власти. Кроме того, они, во многом греша против системы, обвиняли Мариньи в том, что он узурпировал власть, а также поработил самого короля. «Он был, – писал Жермен де Сен-Фуа, [1574]-

Только критическая мысль историков XIX в., Ж. Мишле, Е. Ренана и П. Клемана, наряду с другими, помогла персонажу Мариньи обрести свои истинные очертания. Но вместе с произведением последнего из названных авторов появился и новый взгляд на этот исторический сюжет, суть которого прекрасно передает название его работы: «Три драмы в истории».Мариньи отныне представал только лишь в качестве жертвы судебной ошибки. Суд становился основным эпизодом в его жизни, а на первый план вместо рассказа о его политической, дипломатической и финансовой деятельности выходила история его соперничества с Карлом Валуа, истоки которого находили чуть ли не в 1300 г. Фигура Мариньи едва виднелась за грандиозным силуэтом виселицы в Монфоконе. Лишь занимавшиеся различными историческими вопросами, к которым так или иначе имели отношение Ангерран де Мариньи и те, с кем он общался, современные исследователи – Ришар, Пти, Фанк-Брентано, Борелли де Серр, Лизеран и Артонн – выявили всю важность деятельности Мариньи. Оставалось лишь проанализировать, каким образом он подходил к решению личных проблем и общественных задач, проводя необходимые сопоставления, что можно было сделать только путем подобного исследования; именно это мы и хотели сделать.

Подведем краткий итог. В конце глав, посвященных рассмотрению внутренней и внешней политики государства, мы уже говорили о значимости фигуры Мариньи, а также упомянули о том, какими, на наш взгляд, были причины его падения и обоснованность его обвинения. Поэтому мы уже не будем возвращаться к подведению итогов и к оценке роли Ангеррана де Мариньи в сфере управления и дипломатии.

В заключение мы еще раз обратимся к вехам эволюции его власти, к хронологии, которую необходимо учитывать, чтобы вынести справедливое суждение. Начиная с 1307–1308 гг. его влияние распространилось на все ведомства королевского отеля, а затем и на некоторые вопросы внешней политики, а именно о пожаловании доменов и различных милостей. Лишь в 1311 г. он приобрел авторитет в сфере дипломатии и господствовал в ней в 1313–1314 гг. Взяв в свои руки руководство королевскими финансами, что стало возможным, в некоторой степени, благодаря его дипломатической сноровке, Мариньи добился еще более обширных полномочий в государстве в последние годы правления Филиппа Красивого.

В конечном счете, кем же был Ангерран де Мариньи? На вопрос, поставленный нами в самом начале книги, мы можем теперь ответить с достаточной долей уверенности. Прежде всего Мариньи был скромным рыцарем, который действительно быстро возвысился как в феодальной иерархии, так и в политической реальности, но не чрезмерно, как можно было бы подумать. Подобное вознесение свидетельствует о гибкости социальной системы того времени, которую часто считали абсолютно закостеневшей.

Простой королевский советник, он сумел распространить свое влияние на большинство областей государственных дел и стать главным советником Филиппа Красивого. Так, в сфере политики Мариньи располагал гораздо большими полномочиями, чем принцы королевской крови и великие коронные чины, причем находился вне существовавших правительственных учреждений и не обладал никаким официальным званием. Как это часто случалось в истории Франции, королю служил и давал советы человек, обязанный своей властью и своим положением только одному монарху. Образование лиги феодалов стало естественным следствием такого положения вещей, и советник потерпел поражение сразу вслед за исчезновением того, кому он был всецело обязан своим возвышением.

Мариньи основывал свою деятельность исключительно на личном опыте. Мы уже говорили об отсутствий у него политических взглядов. и предвзятого мнения. Важно отметить, что в правительственной деятельности финансовые реалии всегда стояли для него на первом плане, финансовые возможности были наиглавнейшим условием.

Мариньи можно упрекнуть в том, что он проводил собственный политический курс, и принцы увидели в этом лишь то, что болезненно отражалось на их тщеславии. Это стало серьезной проблемой, когда возникла необходимость если не поставить королевские интересы на второй план, то, по крайней мере, постараться сочетать их с целями и задачами личной политики камергера. Можно даже задаться вопросом, не был бы Филипп Красивый вынужден самостоятельно положить конец блистательной карьере своего советника.

Сказать, что Мариньи заменил собой Флота или Ногаре, было бы неверно. Их значение несравнимо. Но можно с уверенностью утверждать, что последние годы правления Филиппа Красивого прошли под знаком неординарной личности Ангеррана де Мариньи.