Очень часто его влияние в экономической и финансовой сферах определяла его политическую и дипломатическую деятельность. Этим объясняется то, что он предпочел переговоры военным действиям, выступил против имперской политики короля в 1314 г., а также то, какое решение он для себя принял в отношении имущества тамплиеров и крестового похода. Несомненно также, что личные амбиции Ангеррана во многом определили неоднократно продемонстрированный им пацифизм, что нам a prioriдоказывает письмо к Симону Пизанскому текст которого не позволяет заподозрить его автора в малодушии. Ангерран стремился укрепить позиции короля, чтобы тем самым облегчить задачу посланникам, проводившим переговоры. При этом нужно было избежать необходимости начинать военные действия, которая на некоторое время предоставила бы командующим армией в первую очередь принцам, преимущество над дипломатами и, в частности, над Мариньи, что исключительно неблагоприятно повлияло бы на его политический вес. Мир, установить который было непросто, а поддерживать еще сложней, был все же предпочтительней войны, которая свела бы на нет все полученные преимущества и лишила бы Мариньи власти.
Описать в общих чертах процесс роста влияния Мариньи довольно легко. По воле обстоятельств и короля он занялся делами Фландрии, но, необходимо заметить, что он попал в эту сферу политики во многом потому, что ею в то время не интересовались те, с кем молодой камергер при всем желании не смог бы помериться силами, то есть легисты. Последовав, например, за Ногаре, Мариньи надолго остался бы безвестным исполнителем чужих приказов. Лишь отличившись в той политической области, которую на тот момент никто из власть имущих не считал своей «вотчиной», Мариньи смог увеличить свое влияние и чуть позже начать конкурировать с Ногаре.
Решение фламандских проблем привело Ангеррана к довольно плотному общению с папским двором, с которым он контактировал также и в качестве камергера. Именно тогда его заметил Климент V. Это, по всей видимости, произошло не только благодаря дипломатическому таланту Ангеррана, его блестящим умственным способностям, в которых он никогда не давал повода сомневаться, или внушаемой им симпатии. Папе также необходимо было поддерживать дружественные отношения со двором Филиппа Красивого, и союзников в этом деле он стал искать среди новых людей.
Итак, в начале своей политической деятельности, примерно с 1307 по 1310 г., Мариньи предстает перед нами пока еще в скромной роли королевского советника. Более того, он был всего лишь исполнителем, не обладавшим никакими полномочиями, помимо определенных миссией, и чаще всего ему представлялась возможность поучаствовать в самых незаметных делах.
Но вскоре осведомленность Мариньи и приобретенные им связи как при папском дворе, так и в Совете, позволили ему развить бурную деятельность в вопросах, не имевших никакого отношения к Фландрии. Речь идет о разбирательствах относительно имущества тамплиеров, коронации Генриха VII и заключении с ним договора. О Мариньи стали говорить. Теперь он уже мог предпринять попытку – причем удачную – превзойти и заменить Ногаре. Король в его лице получил дипломата, пользовавшегося особой милостью Климента V, следовательно, гораздо более полезного, чем Ногаре, Плезиан или Колонна, ожесточенность которых уже порядком надоела Филиппу IV, не говоря уже о том, что она не могла принести ему никакой пользы. Впрочем, у Мариньи была, по крайней мере, одна веская причина заняться хотя бы одним из вопросов, находившихся в ведении понтифика: дело об имуществе тамплиеров прежде всего, представляло собой финансовую операцию, для проведения которой он подходил гораздо больше, чем канонисты или казначеи, которые не имели никакого понятия о дипломатии. Наконец, напомним, что госпитальеры, несомненно, указали Мариньи на выгоду, которую он мог извлечь для себя из этого предприятия, и именно это повлияло на то, с какой ловкостью и как блистательно он завершил это дело, – впрочем, к огромному удовольствию короля.
Нужно отметить, что Мариньи никогда не занимался вопросами из сферы запиренейской политики. Двадцать девятого февраля 1312 г. арагонские посланники во Вьенне впервые сообщили своему господину о деятельности «некого рыцаря Ан Герра», [1336]а в документах, отражавших переговоры по поводу Аранской долины, которые завершились в пользу Арагона в 1313 г., ни разу не упоминались имена ни Мариньи, ни других привычных участников встреч с фламандцами или понтификом.
Камергер стремился утвердить свое превосходство в руководстве фламандскими делами. Ведь в 1311 г. для него уже и речи быть не могло о том, чтобы оставаться скромным советчиком короля и смиренно выполнять его приказы. В Турне, как и в Понтуазе, в Аррасе и близ Лилля Мариньи, пользовавшийся полным королевским доверием, несомненно, являлся главой французской дипломатии, обладая как правом поступать на свое усмотрение, так и широчайшими, порой неограниченными полномочиями. Мариньи на деле, даже если это не было зафиксировано юридически, выступал от имени короля. Политический курс, который он проводил во Фландрии, был утвержден не Советом, а королем, но это одновременно был и политический курс Ангеррана де Мариньи, проводимый от имени короля и с его согласия.
Неудивительно, что у Мариньи, насколько мы можем судить по редким документам неофициального характера, [1337]были собственные взгляды, личные интересы, свой дипломатический и политический подход, которые он ловко сочетал с государственными интересами.
Характеризуя участие Ангеррана де Мариньи в политике Филиппа Красивого, необходимо прежде всего выделить именно то, что в любых обстоятельствах он оставался верен королю и был достоин. его доверия. Безусловно, он был лично заинтересован в исходе дела о тамплиерах в пользу госпитальеров, но, в любом случае нет никаких сомнений в том, что передача имущества упраздненного ордена госпитальерам была наиболее выгодна для королевской власти. Сомнения, которые по рассмотрении всего шестилетнего периода деятельности Мариньи в сфере фламандской политики могли возникнуть только лишь по поводу событий лета 1314 г., развеялись, когда мы убедились в том, что интересы короля в данном случае были полностью соблюдены и что условия заключенного в Маркетте договора были выгодны для французского государя. Именно в этой связи Фанк-Брентано написал: «Сомнений в безукоризненной верности Мариньи просто не могло возникнуть». [1338]
В отношениях с Эдуардом II и Маго д'Артуа Мариньи действительно был абсолютно независим от своих обязанностей по отношению к Филиппу Красивому, хотя его поступки и в данном случае никогда не шли вразрез с ними. Правитель иностранного государства и крупный феодал просили у него, опытного советника короля Франции, совета и помощи присутствием или действием.
Наконец, отметим, что Мариньи мало-помалу стал наравне со своими коллегами занимать руководящее положение во время дипломатических миссий. До начала 1313 г. мы стали свидетелями того, как Мариньи стал вытеснять Ногаре, Людовика д'Эвре и, в меньшей степени, Плезиана. После смерти хранителя печати в апреле и Плезиана в ноябре 1313 г. Мариньи противопоставил себя двум группам дипломатов, время от времени выступавших в качестве королевских посланников: принцам, над которыми он приобретал все более явное превосходство, что, должно быть, вызывало их сильнейшее недовольство, и его сотрудникам, таким, как аббат Сен-Медара из Суассона или Ален де Ламбаль, которые согласились подчиняться ему или терпели его владычество.
В заключение исследования дипломатической деятельности Ангеррана де Мариньи необходимо подвести некий итог. Что осталось в 1315 г. от плодов его стараний? Что стало с ними потом?
Некоторые политические чаяния Мариньи не оправдались: заключенное в Маркетте соглашение, очевидно, не разрешило фламандский вопрос, и многие основные проблемы в дальнейшем очень часто замалчивались; не состоялось избрание Николя де Фревиля. Но нужно ли напоминать о том, что вины Мариньи в этих неудачах нет? Отчасти их причиной является преждевременный уход советника от дел. Своим избранием Фревиль был бы обязан королю и Мариньи, и вполне естественно, что он не был избран из-за смерти одного и политического краха другого. Что же касается фламандской политики, Ангерран не предполагал, что скажет в Маркетте последнее слово по этому поводу. Он хотел выиграть время и, конечно же, вынашивал множество других планов в отношении Фландрии. Нельзя забывать о том, что мы даем свою оценку незавершенному творению.
