Тогда камергер применил другую тактику, и тон составляемых кардиналом Бертраном де Бордом предписаний изменился: камерарий, по наущению Мариньи; при каждом удобном случае сообщал папским посланникам при дворе Генриха VII о том, что если бы Филипп Красивый изъявил такое желание, Франция могла бы оказать помощь гвельфским городам! Представители итальянских городов, писал он, приехали в Париж, чтобы узнать, следует ли им оказывать сопротивление Генриху VII; они настаивали на встрече с королем или с Мариньи; многие из них с этой же целью находятся в Авиньоне и пытаются добиться аудиенции у Ангеррана де Мариньи. Но членам Курии было достоверно известно, что ни Мариньи, ни один из принцев и ни один из членов Совета короля Франции не захотел их принять и выслушать. [1082]
Эти высказывания имеют под собой реальную основу: 1 апреля 1311 г. представители Флоренции отправили своим агентам в Авиньоне письмо, в котором говорилось о необходимости действовать во Франции в интересах этого города, не забывая также о сотрудничестве с Луккой и Сиеной. [1083]Лизеран выдвинул достаточно правдоподобное, но бездоказательное предположение о том, что Мариньи и аббат Сен-Медара поддерживали отношения с агентами Лукки. [1084]
Таким образом, это послание уже не было ложью, как предыдущее, но тем не менее его составители хотели оказать давление на Генриха VII: он должен был понять, что французы могли без всякого труда доставить ему множество неприятностей и что в его интересах было как можно быстрее выслать требуемые документы. Кардинал-камерарий показал себя ловким политиком, а сноровка Мариньи просто беспримерна: начав переговоры с гвельфами, Мариньи вызвал бы недовольство римского короля и спровоцировал бы окончательный разрыв, что вынудило бы Францию, ради достижения политической выгоды, оказывать итальянским городам финансовую или военную помощь в весьма сомнительном предприятии; а поставив себя в положение снисходящего, он вынудил Генриха VII опасаться нависшей над ним нешуточной угрозы, причем не было никакой необходимости ни порывать с гвельфскими городами, ни прекращать переговоры с Генрихом. Кроме того, этот маневр никак не отразился на государственной казне… Уверения кардинала де Борда в том, что Мариньи не встречался с флорентийцами, вероятно, подобны прозвучавшим в марте заявлениям, но хлопоты представителей гвельфских городов, без всяких сомнений, не возымели никакого результата.
Эти едва завуалированные угрозы, само собой, предваряли просьбу выслать ратификационные грамоты, составленные по заранее высланному образцу, к подготовке которого французская сторона имела непосредственное отношение. Но камерарий предусмотрел также возможность формального отказа Генриха Vil, которую, безусловно, обсуждали вовремя многочисленных этапов подготовки к. высылке мартовских инструкций. Так, в инструкции папским посланникам от 5 апреля объяснялось то, что им следовало сказать по секрету Генриху VII в том случае, если всякая надежда на ратификацию договора будет потеряна: римский король подвергает себя огромной опасности, исходившей со стороны Франции; папа ожидает ратификационных грамот от Филиппа Красивого; король Франции не будет брать в расчет интересы Генриха, если тот не хочет заключения мира, и сам папа более не будет снисходителен к римскому королю, поскольку у него вызывает раздражение тот факт, что коронация Генриха и его чествование (!) при дворе понтифика задерживают начало крестового похода; поэтому совесть подсказывает понтифику необходимость порвать отношения с римским королем. [1085]
На этот раз угроза исходила от папы и от короля Франции, которые объединились против Генриха VII, чтобы вынудить его дать согласие, благодаря деятельности французских посланников в Авиньоне, причем из самого текста предписаний, составленного кардиналом-камерарием, становится понятно, что самым активным, самым заметным участником этого движения, наконец, его реальным руководителем, был Ангерран де Мариньи. [1086]Несомненно, это объединение было связано с тем, что. в феврале прекратились разбирательства по делу Бонифация VIII. [1087]Уступив в вопросе, очень важном для Филиппа Красивого и тем более для Ногаре, но, по мнению Мариньи, хотя и не безнадежном, но абсолютно бесперспективном, французская сторона добилась того, что папа стал сторонником имперской политики Мариньи, проводя которую он ставил перед собой цель отложить коронацию и с помощью угроз, поскольку убеждения не приносили должного результата, добиться ратификации договора от июня 1310 г.
Генрих VII был вынужден прибегнуть к крайним средствам. Он сделал несколько оговорок относительно условий договора, то есть отказался оставить Арльское и Вьеннское королевства, о чем Климент V предупреждал Филиппа Красивого. [1088]Затем 8 мая в Кремоне он ратифицировал договор, [1089]подготовив публичную грамоту, которая соответствовала представленному образцу лишь частично и была составлена по абсолютно другой форме. Папа немедленно потребовал ратификации с французской стороны, и 14 июня Филипп Красивый подписал документы в Пуасси, в присутствии Людовика д'Эвре, Мариньи, Латильи, Ногаре и Мальяра; [1090]со своей стороны, он практически полностью воспроизвел образец. [1091]
В Авиньон документы отвез не Мариньи, а Плезиан. [1092]Речь уже шла не о переговорах, а об обмене ратификационными грамотами, и в отправке посольства не было необходимости. Кроме того, Плезиан наравне с Мариньи и остальными получил от короля доверенность на ведение этого дела 14 февраля 1311 г. Во время обмена он обнаружил, что составленный Генрихом VII документ не соответствовал образцу [1093]и, заподозрив, что по этой причине в будущем договор не будет соблюдаться, отказался его принять. Затем он потребовал вернуть акт Филиппа Красивого, который ранее уже вручил папе. В булле от 29 ноября 1311 г., из которой Филипп Красивый узнал об этом происшествий, ни слова не было сказано о Мариньи, а вся вина за случившееся возлагалась на Плезиана; следовательно, Лизеран допустил ошибку, написав: «Поэтому, когда в Авиньоне начался обмен ратификационными грамотами, Ангерран де Мариньи обнаружил это расхождение и потребовал, чтобы ему вернули документы его господина», [1094]причем в своем высказывании он основывался именно на фактах, переданных этой буллой, в которой не упоминается никто, кроме Гильома де Плезиана, рыцаря и посланника короля Франции. [1095]
Папа отказался вернуть ратификационный документ французской стороны во избежание полного и окончательного разрыва отношений, но попросил Генриха VII выслать как можно скорее грамоту, соответствующую образцу. Булла «Magnificantes» от 18 декабря 1311 г., адресованная римскому королю, свидетельствует о том, что к тому моменту грамота все еще не была выслана. [1096]Возможно, что такая же просьба содержалась и в другом, ранее написанном письме. Авиньонский инцидент произошел до 18 сентября, последнего дня пребывания Климента V в этом городе. Так, 23 сентября 1311 г. Генрих VII составил ратификационную грамоту, в точности соответствовавшую образцу. [1097]Можно считать, что на принятие этого решения влияние оказали первое укоризненное замечание Климента V и настойчивые просьбы кардинала Арнольда де Фальгюера, епископа Сабинского, папского легата при дворе римского короля. Эти документы, о подписании которых папе стало известно уже 18 декабря, не были немедленно отправлены по назначению. [1098]В конце марта 1312 г., когда Мариньи находился рядом с папой, присутствуя на Вьеннском церковном соборе, грамоты наконец попали к Клименту V, [1099]который, получив документы от обеих сторон, заявил о своей готовности начать обмен. Никаких свидетельств этого обмена не осталось, но, поскольку ратификационная грамота Генриха VII содержится в Сокровищнице хартий Франции, [1100]мы можем быть уверены в том, что Ангерран де Мариньи добился своего.
