По небу медленно ползли низкие тучи, застилая утренний свет. Вершины кипарисов гнулись от порывов ветра словно в прощальном поклоне.

Университетский капеллан закончил поминальную проповедь, сотворил крестное знамение и глубоким, проникновенным голосом начал распевно читать «Отче наш».

Дона Граса тихо плакала, прикрывая лицо кружевным платочком. Томаш крепко обнимал ее за плечи.

Гроб из полированного орехового дерева стоял на сырой земле у отверстой могилы. Вокруг компактной группой расположились родственники, друзья, знакомые, студенты и ученики Мануэла Нороньи, пришедшие проститься с усопшим. В торжественной тишине звучали слова молитвы: «Отче наш, иже еси на небесех. Да святится Имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Аминь».

Из уст присутствующих нестройным хором вырвалось ответное «аминь». Священник осенил гроб крестным знамением. Могильщики приподняли гроб и медленно опустили в могилу. Мать громко зарыдала. Томашу стоило большого труда держать себя в руках. Перед глазами у него встал образ отца — ученого мужа, в уединении кабинета занятого решением загадок Вселенной. Великого при жизни и теперь обратившегося в ничто.

Ему неоднократно приходилось слышать, что мужчина становится мужчиной только после смерти отца. Однако в тот миг Томаш не почувствовал прилива мужественности. Более того, услышав, как падают комья земли на крышку гроба, он ощутил себя осиротевшим ребенком, оставшимся во враждебном мире без покровительства того, кто своей любовью надежно ограждал его от невзгод.

К нему подходили люди в темных траурных одеждах, со скорбными лицами, растрепанными ветром волосами. Ему пожимали руку, выражали соболезнования, говорили подобающие случаю слова утешения и ободрения. Кое-кого он знал — приехавших издалека двоюродных братьев и сестер, дядьев и теток, некоторых коллег отца по университету, но большинство были ему незнакомы.

У выхода с кладбища внимание Томаша привлек запаркованный поодаль черный лимузин с дипломатическим номером. Скользнув взглядом в сторону, он увидел мужчин в темных костюмах и неуместных в ненастный день солнцезащитных очках. Незнакомцы, томясь бездельем, переминались с ноги на ногу у садовой скамейки. Приметив Томаша, они повернулись к нему и замерли. За их спинами Томаш различил стройную женщину в голубом, которая неотрывно, словно гипнотизируя, смотрела на него медовыми глазами, маня к себе как магнит.

Ариана.

Они медленно приблизились друг к другу и крепко обнялись. Томаш гладил ее черные волосы, плечи, спину, целовал бархатистые щеки, нежные уста, глаза. Почувствовав, что она заплакала, сильнее прижал к себе, ощущая тепло ее трепещущего тела, жар волнующейся груди.

— Я соскучился по тебе, — прошептал он ей на ухо.

— А я по тебе, — тихонько всхлипнув, ответила она тоже шепотом.

— Они не обижали тебя?

— Нет. — Ариана, отстранившись, с сочувствием посмотрела на него. — А ты как? Такое горе…

— Ничего, я справлюсь.

— Hi, Томаш, — послышался рядом знакомый голос.

Это был Грег.

— Да, добрый день…

— Сожалею по поводу кончины вашего отца… понимаю, вам сейчас не до того… но у нас с вами есть одно незаконченное дело, не так ли?

Томаш выпустил Ариану из объятий.

— Да, это так.

— Надеюсь, вы понимаете, я пошел на большой риск, отменив вылет борта ЦРУ в Исламабад. Когда вы мне позвонили, мы уже направлялись в аэропорт…

— Чего вы ждете? — сухо спросил Томаш. — Что я брошусь благодарить вас?

— Нет, ничего подобного я не жду, — ответил Грег, сохраняя сугубо деловой тон. — Я жду, что вы сообщите мне содержание зашифрованного фрагмента рукописи Эйнштейна. Мистер Беллами уже дважды звонил и интересовался результатом.

На землю упали первые, пока еще робкие капли дождя. Томаш оглянулся по сторонам, ища, где бы укрыться от надвигавшегося ливня.

— Послушайте, нам бы найти укромное местечко, чтобы спокойно сесть и…

Американец указал на огромный посольский «кадиллак».

— Пройдемте в машину.

В просторном салоне были удобные, во всю ширину лимузина сиденья, посредине — маленький столик. Томаш и Ариана сели, плотно прижавшись друг к другу, спиной к длинному боковому стеклу, по которому извилистыми дорожками стекали капли дождя. Грег устроился рядом и захлопнул дверцу. Другие американцы, видимо, из службы безопасности посольства, остались мокнуть под уже неистовыми потоками воды.

— Виски? — предложил Грег, открывая минибар.

— Нет, спасибо.

Грег плеснул себе «бурбона» в стакан со льдом и повернулся к историку.

— Ну? Где же текст?

Томаш достал из кармана измятый листок.

— Вот.

Взглянув на листок, Грег увидел только уже знакомые слова: «See sign /!уа ovqo».

Томаш указал на первую строчку.

— Это анаграмма. Поменяв буквы местами, мы получаем «Genesis». То есть Эйнштейн тем самым хотел сказать следующее: «see the sign in Genesis». Смотри знак в Книге Бытия.

— Какой знак?

— В том-то и проблема. Ответ, очевидно, должна была дать вот эта буквенная комбинация. — Он указал на «!уа ovqo» во второй строчке. — В данном случае, однако, речь шла уже не об анаграмме, а о подстановочном шифре, что серьезно затрудняло задачу, поскольку для расшифровки требовался ключ. Мне подсказали, что ключом является имя Эйнштейна, то есть что мы имеем дело с разновидностью шифра Цезаря. Тем не менее попытки сломать его, используя в качестве ключа слово «Эйнштейн», оказались безрезультатными.

— А какая же попытка дала результат?

Томаш изобразил смущение.

— Видите ли… вообще-то никакая.

Лицо американца побагровело.

— Но вы же сказали, что нашли ключ!

— Да, нашел, не беспокойтесь! Просто у меня не было времени завершить расшифровку, и мы сделаем это сейчас, вместе с вами…

Томаш достал из кармана старый, допотопного образца конверт и, отогнув клапан со сломанной сургучной печатью, вынул из него небольшой листок. На пожелтевшей от времени бумаге на одной стороне значилось «Die Gottesformel» и ниже стояла подпись Эйнштейна, а на оборотной — чернильной ручкой было написано следующее:

— Что это? — спросил Грег, скорчив гримасу. — Ключ от шифра?

Томаш указал на слово вверху листка с ключом.

— Видите это имя?

— Альберти. И что?

— Человек непосвященный, попадись ему на глаза этот листок, подумает, что речь идет об имени Эйнштейна, написанном шутки ради на итальянский манер. Но специалист по криптографии сразу сообразит, что речь идет о Леоне Баттисте Альберти, флорентийском гуманисте XV столетия. Он был выдающейся личностью итальянского Возрождения. Философ, композитор, поэт, зодчий и художник, автор первого научного исследования о перспективе, а также, наряду с этим… трактата о домашней мухе. — Томаш улыбнулся. — По его проекту в Риме был построен первый фонтан Треви.

Грег оттопырил нижнюю губу и покачал головой.

— Никогда о нем не слышал.

— Это не суть важно, — махнув в сторону рукой, заметил криптоаналитик. — Однажды, гуляя по садам Ватикана, Альберти встретил своего друга, работавшего у папы. В дружеской беседе они коснулись в том числе и некоторых интересных моментов тайнописи, что побудило Альберти написать позднее труд, посвященный криптографии. Он так заинтересовался данной темой, что изобрел новый тип шифра. Альберти предложил использовать одновременно два шифроалфавита и по очереди брать из каждого буквенные символы, соответствующие буквам обычного алфавита. Это была гениальная идея, поскольку одна и та же буква обычного алфавита, повторяясь в тексте, не обязательно обозначалась в шифровке одним и тем же буквенным символом, что затрудняло взлом шифра и вводило в заблуждение дешифровщика.