Томашу не пришлось сверяться с планом города, чтобы понять, что он оказался на базаре Тумскхан. Среди традиционно белых тибетских домов с красивыми деревянными верандами по углам на площадь выходил фасад храма. Вход в него обрамляли красного цвета пилястры, на которые опиралась конструкция, украшенная полотнищами из шерсти яка. Сверху ее венчал блестевший в лучах солнца священный символ — две золотых лани, обращенных к дхармачакре — символ закона и гармонии.

Это был храм Джоканг.

Многие паломники, распростершись пред храмом и приникнув челом к каменной мостовой Баркхора, в один голос издавали сакральный звук «ом» — начало шестислоговой животворной мантры «Ом мани падме хум», что на санскрите означает «О, жемчужина в цветке лотоса». Это гортанно-глубокое «о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-ом», почитаемое в буддизме как основополагающее созвучие, от которого произошла Вселенная, протяжно разносилось над площадью, ритмично прерываясь лишь шумным, как хлопок, одновременным вдохом молящихся. Участники шествия шагали в ногу, а такт им отбивали молитвенные барабаны с начертанными на них золотом молитвами, расположенные батареей при входе в храм.

Протиснувшись сквозь море людей, Томаш переступил порог святилища. В обширном внутреннем дворе под открытым небом даже воздух, казалось, насквозь пропах прогорклым жиром. Верующие приносили в Джоканг куски желтого ячьего сала и ложками размазывали жирный продукт в преддверии храма. Спасаясь от неприятного запаха, португалец на пару секунд задержался у курившихся благовонных палочек и осмотрелся вокруг. Пространство двора заполняли паломники, преодолевшие, дабы приобщиться к святыне, сотни километров пешком. Одни молились лежа, прильнув лицом к полу; другие предпочитали вращать молитвенные колеса; третьи вдохновенно умащивали вонючим жиром алтари с небольшими изваяниями Будды.

К Томашу приблизился добродушного вида турист с болтающейся на животе фотокамерой.

— Прелюбопытнейшее зрелище, как вам?

Подошедший представился. Его звали Карлос Рамос, и он был мексиканцем, перебравшимся жить в Испанию. После обмена дежурными любезностями Карлос, взирая на верующих, покачал головой.

— Прочитав множество книг, я только сейчас окончательно понял, что такое буддизм, — поделился он. — Это типа игры, в которой набирают очки. Чем больше очков человек наберет своим благочестием при жизни, тем выше у него шансы на получение хорошей следующей реинкарнации. Те, у кого окажется меньше всего очков, обречены на возрождение в облике насекомых или, скажем, ползучих гадов. Другие, более набожные и сострадательные, получат больше очков и смогут возродиться людьми. А образцово-показательные… они перевоплотятся в богатых людей, а возможно, станут ламами. Понимаете? Это напоминает компьютерную игру.

— И как же, по-вашему, зарабатывают эти очки? — улыбнулся Томаш.

Мексиканец выбросил руку перед собой, указывая на переполнявших Джоканг паломников.

— Прилежанием! Видите? Чем ретивее и чаще они прикладываются к земле, тем больше очков получают. Есть умельцы, которые ухитряются проделать это более десяти тысяч раз за день. — Он поморщился. — А мне кажется, что и тысячи-то многовато, а? Ведь от этого же поясница должна разболеться… Большинство, однако, ограничиваются ста восемью припаданиями, ссылаясь на то, что это священное число, и тем самым сберегают силы, улавливаете? — Взгляд его упал на козу, кем-то приведенную в храм. — Но есть и другие способы. Например, можно пощадить жизнь животного. Это заслуживает дополнительных очков, как вы думаете? Или подать милостыню просящему, что тоже зачтется при подсчете результатов на соискание хорошей реинкарнации.

— А если кто проживет жизнь во всех смыслах совершенную?

— О, это — все равно что выиграть в лотерею буддизма! Максимальная сумма очков ведет к нирване, а нирвана означает, что счастливчик ломает порочный круг земного существования. И все, можно забыть о проблемах с реинкарнацией!

— Да и в христианстве нечто подобное, вы не находите? — заметил Томаш. — Чем добродетельнее мы, тем больше очков нам засчитывают на небе, и тем явственнее возможность получить местечко в раю.

— Пожалуй! — согласился мексиканец, пожав плечами. — Главное во всех религиях сводится в конечном итоге к количеству очков.

Обменявшись улыбками, они простились, и Томаш вошел в храм.

Внутри древнего здания в полумраке горели свечи из ячьего жира. Подойдя ближе к этому тусклому свету, португалец извлек из кармана листок и сосредоточенно всмотрелся в него. Затем, сориентировавшись, пересек помещение и оказался в еще одном вымощенном камнем дворе. Там на пути у него, материализовавшись из тени, окутывавшей проход к часовням, возник монах с наголо выбритым черепом, закутанный в пурпурно-красное одеяние.

— Джинпа Кадрома! — обратился к нему Томаш.

Монах внимательно посмотрел на чужеземца и после мимолетного раздумья поклонился, жестом призвав следовать за собой.

Они поднялись на открытую террасу второго этажа Джоканга и повернули в довольно узкий коридор, ведущий в глубь здания. Здесь было безлюдно и тихо. Еще раз повернув за угол, монах остановился перед занавесом. Слегка отодвинув край, он осторожно заглянул внутрь и что-то едва слышно произнес. Дождавшись ответа, монах распахнул полог, почтительно склонился и подал Томашу знак войти, после чего, снова отвесив глубокий поклон, исчез.

Комнатка была маленькой и темной. Свет скупо проникал в нее через узкое оконце, возле которого восседал на циновке необъятных размеров монах. С фотографий на полке посетителю улыбались находящийся в изгнании далай-лама и почивший панчен-лама. На столике рядом в неустойчивом равновесии высились стопки книг. В руке священнослужитель тоже держал небольшую книжицу, которую при появлении гостя неторопливо закрыл.

— Tashi deleh, — подняв голову, одарил он улыбкой пришельца.

— Tashi deleh.

— Меня зовут Джинпа Кадрома, — объявил лама. — Вы желали беседовать со мной?

Томаш назвал свое имя и показал, словно рекомендательное письмо, листок бумаги, на котором было нацарапано несколько строк рукой сотрудника американского посольства в Лиссабоне Грега Салливана.

— Мне дали ваши координаты… ну, в общем… друзья. Они сказали, что вы сможете мне помочь.

— Какие друзья?

— Э-э-э… боюсь, что вы их не знаете лично. Но они друзья.

Монах скривил свои полные губы.

— Н-да, — в задумчивости пробормотал он. — И в чем же должна заключаться моя помощь?

— Я ищу в Тибете одного человека.

Томаш вынул из куртки и протянул Джинпе почтовую открытку. Тот взял ее, посмотрел на фотографию Поталы, скользнул взглядом по тексту на обороте.

— Что это?

— Это — открытка, присланная из Тибета одному моему другу, который вскоре после ее получения бесследно исчез. У меня есть основания предполагать, что написавший открытку тибетец сможет помочь мне понять, что произошло с моим другом. Тибетца этого зовут… — Томаш вывернул шею, пытаясь разобрать подпись под текстом открытки в руке собеседника, — его имя Тензин Тхубтен.

Джинпа пристально посмотрел в глаза португальцу и с безучастным видом поставил открытку на полку рядом с фотографией далай-ламы.

— С Тензином Тхубтеном никто не может встретиться просто так, ни с того, ни с сего, — промолвил монах. — Сначала мы должны будем навести кое-какие справки и переговорить с некоторыми людьми.

— Разумеется.

— Ответ вы получите завтра. Если мы обнаружим за вами что-либо внушающее хоть малейшее подозрение, вы никогда не встретитесь с лицом, которое разыскиваете. А если все будет нормально, вы достигнете своей цели. — Джинпа сделал быстрый жест рукой, будто уже прощался. — В десять утра будьте у входа в часовню Ария Локешвара.

— Гм-м, — пробормотал гость. — А где это?

Джинпа повернул лицо в сторону шкафа и подбородком указал на открытку.

— Во дворце Потала.

Когда Томаш Норонья приступил к восхождению на утес, возвышавшийся над приземистыми строениями тибетской столицы, Лхасу накрыла свинцово-серая туча, и из нее пошел нудный мелкий дождь. Португалец хотя и поднимался в намеренно медленном темпе, постоянно прислушивался к сердечному ритму, следил за частотой дыхания. Поднявшись по зигзагообразной лестнице выше крыш Шола, он решил сделать остановку и, запрокинув голову, залюбовался великолепным дворцом, встреча с которым его ожидала.