— Вы полагаете, что этот мрак и определяет смысл послания?

Томаш взял в руку чашку с горячим чаем и осторожно отпил глоточек.

— Отчасти, может быть. Но уж, несомненно, отражает его характер. — Он поставил чашку. — Очевидно, Эйнштейн испугался того, что он открыл или изобрел, и счел за благо предпослать своей работе в качестве эпиграфа некое предостережение. Даже не зная конкретно, чему посвящена «Формула Бога», могу утверждать, что в этом документе затронуты вопросы, связанные с основными силами природы, которые по своей мощи превосходят все вообразимое. Именно поэтому я настаиваю на ознакомлении с основным текстом. В противном случае мои возможности вскрыть код четверостишия серьезно ограничены.

— То есть вы считаете, что тут могут быть скрыты еще какие-то сообщения?

Томаш утвердительно кивнул.

— Да.

— Из чего вы исходите?

— Не знаю, это… пожалуй, это просто впечатление — или ощущение.

— Ощущение?

— Да. Ведь стихи написаны не на обычном английском. Если читать отдельно каждое слово, что-то не стыкуется. Общий смысл, да, присутствует, а вот конкретика ускользает. Давайте попробуем дословно перевести четверостишие. «Земле если конец, ужас охватывающий, шаббат впереди, ночь Христа». Но что это, разрази меня гром?

— Может, автору важнее всего была рифма?

— Возможно, — согласился Томаш. — Слово «tight» рифмуется с «nite». Но ведь оно рифмуется и с «night», разве нет? А если так, почему автор предпочел «nite», по какой причине написал так, а не обычное «night»?

— Может, это претензия на оригинальность?

Историк наморщил лоб.

— Вероятно, — допустил он. — Как знать, может, это действительно стилистические изыски, но все же они представляются мне странными. — Он попытался разобрать первую строку под предложенным углом зрения. — Что могло заставить его сказать «Terra» вместо «Earth»? Почему употреблено латинское слово? И почему «fin», а не «end»? Ведь можно было написать «Earth if end», так нет Ему понадобилось написать «Terra if fin». Почему?

— Чтобы придать четверостишию таинственность, наполнить его мистическим смыслом.

— Может быть. Но чем глубже я погружаюсь в это, тем все более очевидной становится для меня одна вещь. Не могу объяснить причину, это мое внутреннее ощущение. Если хотите — опыт криптоаналитика. В одном сообщении здесь скрыто другое сообщение.

Поскольку речь шла о закодированном сообщении, Томаш четко сознавал, что решение задачи будет крайне осложнено отсутствием кодовой таблицы, и прежде всего криптоаналитик задался вопросом, где такой человек, как Эйнштейн, мог хранить кодовую таблицу? Дома? В институте, где ученый занимался исследованиями? И каким конкретным лицам сообщение могло быть адресовано? Кто этот некто, обладавший кодовой таблицей и способный прочесть тайное послание ученого?

Кто?

Профессор Сиза в данной системе координат, несомненно, подходил на роль одного из возможных действующих лиц. Был ли он просто хранителем кодовой таблицы? Или же являлся получателем закодированного сообщения? Томаш чуть было не спросил Ариану о судьбе физика, вопрос уже висел у него на кончике языка, но, вовремя спохватившись, он промолчал.

Имелся, разумеется, и еще один потенциальный обладатель кодовой таблицы. Сам Давид Бен-Гурион. В конце-то концов, именно тогдашний премьер-министр Израиля заказал Эйнштейну формулу простой в изготовлении атомной бомбы. Кодируя в строках четверостишия свое сообщение, Эйнштейн был уверен, что у Бен-Гуриона есть кодовая таблица, которая поможет ему прочесть послание. А если это так, то израильская спецслужба Моссад должна располагать сведениями о таблице и ее местонахождении. Накануне Томаш передал копию стиха тегеранскому агенту ЦРУ и не сомневался, что тот уже направил текст в Лэнгли. И к настоящему моменту, вполне вероятно, в ЦРУ уже декодировали скрытое в четверостишии сообщение.

Но вот наступило время обеда. Меню гостиничного ресторана состояло исключительно из блюд иранской кухни. Томаш решил вкусить «зерешк-поло-баморк», или же курицу с рисом, а Ариана — отдать должное «горме-сабзи», кушанью из мелко нарезанного мяса с фасолью. На десерт португалец заказал «палудех» — мороженое из рисовой муки с фруктами, а иранка — арбуз.

— Знаете, после обеда я намерен немного отдохнуть, — объявил Томаш, допив «кхавех», черный кофе по-ирански.

— То есть работать больше не хотите?

— На сегодня уже достаточно, — вздохнул он. — Я устал.

Ариана указала подбородком на чашку и улыбнулась.

— Не знаю, удастся ли вам заснуть. У нас очень крепкий кофе.

— Дело в том, что сиеста — древняя иберийская традиция. И нет такого кофе, который мог бы ее отменить.

Без пяти три Томаш вышел из лифта, бодрым шагом пересек холл и незаметно осмотрелся, дабы убедиться, что за ним никто не наблюдает. Он приблизился к швейцару, мимолетно сверился с листком, на котором нацарапал вчера нужное имя и подозвал белл-боя.

— Меня должно ждать такси, — сообщил он.

— Такси, мистер?

— Да. Водителя зовут Бабак.

Паренек вышел на улицу и сделал знак запаркованному справа от входа оранжевому автомобилю. Машина тотчас тронулась, въехала на пандус и остановилась перед входом в отель.

— Прошу вас, мистер, — сказал белл-бой, распахивая заднюю дверцу.

Томаш сунул ему в ладонь сто риалов и устроился на заднем сиденье. Такси рвануло с места и тут же оказалось в гуще автомобилей, лавируя по запутанным переулкам, петляя по улицам и выскакивая на проспекты. Португалец попытался было спросить, куда они едут, но водитель лишь покачал головой.

— Man ingilisi balad nistam, — добавил он на всякий случай.

Томаш откинулся на спинку сиденья и задумался, глядя в окно. Такси колесило по Тегерану уже минут двадцать. При этом Бабак напряженно смотрел в зеркало заднего вида и иногда вдруг резко куда-то поворачивал. Свой маневр водитель повторил не единожды, каждый раз по одной и той же схеме, пока не убедился, что все в порядке. Только после этого он выехал на проспект Талегани и остановился недалеко от университета Амир Кабир. Там к машине подошел давешний знакомец Томаша и уселся рядом с ним на заднем сиденье.

— Как дела, профессор?

— Простите, но я вдруг забыл ваше имя.

Великан усмехнулся, показав испорченные зубы.

— Это ничего, — успокоил он. — Меня зовут Гольбахар Багери, но может, вы и правы, вам действительно лучше не запоминать мое имя.

— В таком случае, как мне вас называть?

— Хм, называйте меня Mocа́. Это сокращенное от Мосаддыка. Знаете, кем был Мосаддык? — Он что-то быстро сказал водителю, автомобиль тронулся и покатил вдоль проспекта. — Мохаммед Мосаддык был адвокатом. Однако известность этот человек приобрел на посту премьер-министра Ирана, который получил в результате победы на демократических выборах. В ту пору все нефтяные скважины в стране монопольно принадлежали «Англо-Иранской нефтяной компании», и Мосаддык попытался изменить условия ведения нефтяного бизнеса в пользу Ирана. Британцы наотрез отказались, и тогда глава иранского правительства принял решение о национализации компании. Этот шаг имел громадный резонанс, и в 1951-м Мохаммед Мосаддык стал по версии журнала «Таймс» «Человеком года», поскольку своими действиями вдохновил другие страны на борьбу за освобождение от колонизаторов. Однако англичане не смирились со создавшимся положением, и Черчиллю удалось убедить Эйзенхауэра свергнуть Мосаддыка. — Рассказчик указал Томашу на какое-то строение, почти скрытое за исписанной лозунгами стеной. Томаш прочел: «Down with the USA». — Это бывшее посольство США в Тегеране. Именно здесь, в одном из бункеров американского официального представительства, ЦРУ разработало план свержения Мосаддыка под названием «Операция Аякс». Путем многочисленных взяток, подкупа и распространения заведомо ложных сведений ЦРУ добилось поддержки со стороны шаха и ряда ключевых фигур страны, включая религиозных лидеров, военачальников, издателей газет, и в 1953 году свергло Мосаддыка. — Багери кинул взгляд на здание и группу охранявших его вооруженных ополченцев. — Памятуя о событиях той поры, в 1979 году, когда грянула Исламская революция, студенты ворвались в посольство, захватили его и более года удерживали в заложниках около полусотни американских дипломатов. Студенты опасались, что посольство готовило заговор против айятоллы Хомейни, как за четверть века до того осуществило заговор против Мосаддыка.