— «Erin»?

— Гмм… «erin»? Или «nire». Или, может, «rine». Или… а почему бы и не «rien»? Вот, смотрите.

Он написал:

— «Tariff rien». Но что это значит?

Томаш пожал плечами.

— Ничего. Попытка не удалась. Покрутим как-нибудь иначе.

В течение всего следующего часа они перебирали разные варианты. Из букв первой строки удалось составить еще комбинации «finer rift», «retrain fit» и «faint frier», но ни одна не имела какого-то внятного смысла. Из второй строки — «De terrors tight» — складывалась только одна анаграмма: «retorted rights», но и она была лишена разумного содержания.

— С английским мы тоже далеко не уехали, — подвел итог Томаш. — А могло ли сообщение Эйнштейна быть на немецком? Если весь текст на немецком, ничто не мешало ему и это сообщение написать по-немецки. — Он пробежал глазами по бумаге. — «Месседж» на немецком, скрытый в строках стиха на английском. Блестящий ход, как по-вашему? Что ж, игра стоит свеч, попробуем! — Он озабоченно потер лицо. — Постойте-ка… а что если в зашифрованном сообщении фигурирует название рукописи?

— Какое название? «Формула Бога»?

— Да, но по-немецки — «Die Gottesformel». Нет ли в какой-нибудь из строчек букв «g», «о» и двух «t»?

— «Gott»?

— Да, слова «Бог» по-немецки.

Ариана быстро проанализировала строки.

— Во второй! — воскликнула она. — Сейчас подчеркну.

— Значит, есть: «t-o-g-t». Переставляем их и получаем «Gott».

— Но не хватает «formel».

Историк смотрел на оставшиеся буквы.

— Н-да, «Formel» из этого при всем желании не сложить.

Ариана явно колебалась.

— Но… посмотрите, как интересно, — заметила она. — Кроме слова «Gott», здесь есть еще «Herr». Видите? То есть, если их соединить, выйдет «Herrgott», «Господь». Одно из имен Бога.

— Ого! — оживился историк. — «Herrgott»! А из оставшихся букв какие-нибудь немецкие слова не складываются?

Ариана взялась за ручку и старательно вывела на черновике:

— Гмм, — промурлыкала она себе под нос. — «Herrgott dersit».

— А это что-то значит?

— «Dersit»? Если, например, разделить, получится «Der sit»… А ведь это не «sit», а скорее, «ist». Тогда и смысл появляется.

— «Herrgott der ist»?

— Нет. Наоборот. «Ist der Herrgott».

— И что это означает?

— «Господь» и глагол «быть» в третьем лице. — Ариана взяла листок в руки, пытаясь понять, какие еще слова можно составить из имеющихся букв.

— Какие слова наиболее часто используются в немецком языке? — нетерпеливо спросил Томаш.

— Ну… пожалуй, «und» или «ist».

— «Ist» у нас есть. A «und» где-нибудь выходит?

Иранка зрительно перебрала все буквы стиха.

— Нет, «und» здесь быть не может. Нет ни одной буквы «и».

— A «ist»? Может, еще один «ist» найдется?

Ариана с торжествующим видом указала на четвертую, последнюю строку:

— Вот!

И подчеркнула три буквы.

— Отлично, — одобрил Томаш. — Теперь заострим наше внимание на двух первых буквах каждого слова. «Ch-ni». Это может что-то значить?

— Нет, — ответила она, но тут же засомневалась: — Постойте… если переставить местами слоги, выходит «nich». Не хватает только «t». Одно «t» у нас уже было, но мы использовали его в глаголе-связке «ist».

— А если поискать еще одно «t»…

— Да вот оно! Тогда получается «nicht»!

— Ага! — обрадовался историк. — У нас в этой строчке есть «ist» и «nicht». Какие-то буквы остались не при деле?

— Одна «r» и одна «е».

— «Re»?

— Нет, подождите! «Er»! Получается «er»! «Ist er nicht». Видите?

— Вижу. И что это означает?

— Дословно: «он не есть».

Томаш записал на черновике под второй и четвертой строкой получившиеся слова.

— Так, что у нас осталось? Возьмемся теперь за первую и третью.

Эти две строки никак не поддавались расшифровке. После того как был перепробован целый ряд перестановок, Ариане пришлось попросить на ресепшн немецкий словарь, чтобы с его помощью отрабатывать новые версии. Они давно покинули ресторан и вернулись в бар, перетасовывая в разном порядке буквы и слоги, складывая из них слова и пытаясь скомпоновать их в значащие фразы.

Под их напором шифр наконец стал понемногу выдавать свои секреты. В третьей строке Томашу и Ариане удалось обнаружить слово «aber», что и позволило им прийти к финальной формулировке. С победной улыбкой Ариана начертала на черновике расшифрованные строки четверостишия:

— И что же мы имеем в целом? — поинтересовался Томаш, для которого немецкий скрывал еще много тайн.

— «Raffiniert ist der Herrgott, aber boshaft ist er nicht».

— Это я и сам прочитал, — заметил он. — Но что все это означает?

Ариана откинулась на спинку дивана, провела языком по тронутым легкой улыбкой чувственным губам, предвкушая чудесное звучание фразы, сокрытой Эйнштейном в таинственном четверостишии.

— «Изощрен Господь Бог, — перевела она чарующим голосом, — но не злонамерен».

Черный автомобиль неторопливо двигался по опустевшему городу, окутанному плотным покровом ночи, в которой властвовал спустившийся с гор холодный ветер. Фонари отбрасывали на улицы и проспекты желтоватый призрачный свет. Океан звезд, мерцавших в безоблачном темном небе подобно алмазной пыли, излучал мягкое, нежное сияние на непроницаемую белизну вечных снегов на вершинах далеких гор Эльбурса.

В Тегеране была полночь.

Съежившись на заднем сиденье, в наглухо застегнутой куртке, Томаш наблюдал, как в окне машины с калейдоскопической скоростью меняются виды. Перед его взором мелькали бесконечные лавки и магазины, офисные и жилые здания, мечети. Глаза его смотрели на безлюдные городские артерии и фасады домов, но мысли блуждали далеко отсюда — по закоулкам безумной авантюры, в которую он был вовлечен вопреки собственной воле. Томаш чувствовал бессилие перед неумолимым ходом событий, он ощущал себя потерпевшим кораблекрушение в волнах бурного моря, беспомощной щепкой, влекомой мощным течением в неведомую даль.

«Я, кажется, схожу с ума».

Эта мысль с поразительной настойчивостью все возвращалась и возвращалась к нему по мере того, как машина, кружа по иранской столице, неумолимо приближалась к конечному пункту, к безжалостному мигу, точке невозврата.

«Я, должно быть, совсем сошел с ума».

Бабак молча вел машину. Глаза его, не ведая покоя, зорко смотрели вперед и успевали проверять темные закоулки по сторонам, а еще мгновенно реагировали на малейший отблеск в зеркале заднего вида, любое подозрительное движение. Рядом с Томашем восседал Багери. Уткнувшись в подробную схему здания Министерства науки, он в который раз мысленно проходил разработанный для них маршрут, продумывал малейшие детали. Цэрэушник был во всем черном. Еще в гостинице он дал Томашу черный иранский тюрбан, сказав, что в нем тот будет менее заметен, заставил переодеться в самые темные из имевшихся у того вещей, добавив при этом, что только сумасшедшему могло взбрести в голову перед ночным рейдом напялить на себя светлую одежду. Но Томаш считал себя больным на голову по другой причине: только человек с поехавшей крышей способен, не имея ни опыта, ни подготовки, пойти на то, чтобы в стране с жестоким законодательством под покровом ночи, в обществе двух неизвестных тайком проникнуть в правительственное учреждение и выкрасть секретный документ, содержащий важнейшую военно-техническую информацию.

— Нервничаете? — нарушил молчание Багери.

— Да, — кивнул Томаш.

— Это естественно, — ухмыльнулся иранец. — Но могу вас успокоить: все будет хорошо.