Успех романа превзошел все ожидания Гончарова. Недаром И. С. Тургенев сказал о романе: «Пока останется хоть один русский — до тех пор будут помнить Обломова». Было ясно, что «Обломов» — произведение нерядовое. В самом деле, роман имеет необычный даже для русской классической литературы масштаб обобщения. В нем выразился в наиболее полном виде русский национальный менталитет. Недаром А. Н. Толстой написал A.B. Дружинину: «Скажите Гончарову, что я в восторге от «Обломова» и перечитываю его еще раз. Но что приятнее ему будет — это то, что «Обломов» имеет успех не случайный, не с треском, а здоровый, капитальный и не временный в настоящей публике». Философ B.C. Соловьев считал, что Гончаров создал «такой всероссийский тип, как Обломов, равного которому по широте мы не находим ни у одного из русских писателей».
В самом деле, «Обломов» не просто имел успех у читающей публики. Роман утвердил писательский авторитет Гончарова настолько, что он, по сути, признаётся классиком русской литературы, главой школы русского романа ещё при жизни. «Обломовым» интересуются буквально все слои общества, даже сам император Александр II. Министр народного просвещения Е. П. Ковалевский 25 февраля 1859 года, сразу после выхода второй части «Обломова», составляет для царя рапорт о первых двух частях романа как о произведении, выходящем «из ряда обыкновенных явлений беллетристики». «Достоинства сочинения заключаются в художественном изложении и глубокой разработке подробностей, составляющих отличительную черту замечательного таланта г. Гончарова…».[210] 27 апреля Е. П. Ковалевский пишет новый рапорт на имя Александра II с кратким изложением окончания романа «Обломов»: «Большой роман г. Гончарова кончен. Литература наша получила в нем капитальное приобретение…»[211]
В храме Святого Пантелеймона
После заслуженного триумфа романа «Обломов» Гончаров решается вновь — и уже твёрдо — вернуться к мысли об окончании последнего романа трилогии — «Обрыв». Это произведение вбирает в себя уже более широкий спектр «русских вопросов» и пишется Гончаровым с другим настроением. Кажется, что-то переменилось и сдвинулось в самом времени, в самой атмосфере эпохи. Многие люди гончаровского круга начали заметно праветь в своих взглядах уже в конце 1850-х — начале 1860-х годов. Выразилось это в том числе и в осязаемой тяге этих людей к церкви. Гончаров, скорее всего, никогда не порывал с церковью, но до конца 1850-х — начала 1860-х годов ни положительные, ни отрицательные сведения по этому вопросу не фиксируются в документах. Во всяком случае, его церковная жизнь не демонстрируется и не акцентируется им самим. Со временем это изменилось. При скудости сведений о жизни писателя мы не можем точно сказать о том, какие храмы посещал Гончаров как прихожанин в течение своей жизни. Такие сведения есть лишь о храме святого великомученика Пантелеймона, да — эпизодически — ещё о двух-трёх церквях. А ведь проявления человека в его отношениях с церковью очень многое проясняет! В том числе и в случае с автором «Обломова».
Скорее всего, Гончаров начинает посещать храм святого великомученика Пантелеймона, когда поселяется в доме на улице Моховой. Храм располагался недалеко от дома. После возвращения в Санкт-Петербург из кругосветного путешествия на фрегате «Паллада» он снимает квартиру на Невском проспекте в доме Кожевникова, близ Владимирской улицы.[212] Это предположение можно сделать на основании его общения со священником М. Ф. Архангельским.
В приходе святого Пантелеймона, который находился в центре Санкт-Петербурга, был серьёзный церковный клир, служили священники, имеющие ученые степени. В списках петербургского духовенства обозначено, что в этом приходе служили, помимо Гавриила Васильевича Крылова, священники Михаил Ферапонтович Архангельский и Павел Федорович Краснопольский, а также дьякон Николай Васильевич Тихомиров. Все они, судя по упомянутому списку, были людьми учеными: либо кандидатами, либо магистрами. Воспоминания Н. И. Барсова дают некоторое представление о духовнике Гончарова — протоиерее Гаврииле Крылове. Это был человек, судя по всему, влиятельный в церковном мире. Достаточно сказать, что Барсов упоминает о близком знакомстве отца Гавриила с придворным протоиереем Иоанном Васильевичем Рождественским, который обучал Закону Божьему великого князя Сергея Александровича Романова[213]. Протоиерей Иоанн отличался высокими духовными качествами, которые еще более укрепились в посланных ему Божиим Промыслом испытаниях: перед принятием священства он потерял жену и всех детей. Знакомство с отцом Иоанном духовника Гончарова свидетельствует как о замечательных духовных дарованиях отца Гавриила, так и о его авторитете в церкви.
По свидетельству Н. И. Барсова, священник Гавриил «был человек хворый, чахоточный…».[214] Иван Александрович любил и уважал своего духовного отца «как человека простого и доброго и прекрасного священника».[215] Гончаров очень многое доверял ему и старался выполнять его рекомендации. Самые сложные духовно-нравственные проблемы жизни Гончарова, упоминаемые в его письмах, получали ту или иную оценку отца Гавриила. Впервые своего духовника Гончаров упоминает, кажется, в письме к Софье Александровне Никитенко (которая, кстати сказать, тоже хорошо знала отца Гавриила и, возможно, также была его духовным чадом) от 4 июля 1868 года. Речь в письме идет
о некоей A. H., женщине, к которой Гончаров, судя по всему, был неравнодушен, но от которой буквально бегал, подозревая, что она лишь выполняет тайное поручение его личных врагов и «завлекает» его в свои «сети». Из письма выясняется, что в подобные проблемы своей жизни писатель откровенно посвящал отца Гавриила: «Ведь Вам мое длинное письмо ни в чем не помешает… А пишу по привычке поверять Вам все вообще и, между прочим, об A. H., о которой только и могу говорить с Вами да с отцом Гавриилом. Не забудьте прочесть ему это мое письмо: пусть он не поскучает выслушать. Я спешу написать это все Вам затем, чтобы и он, и Вы, услышавши от кого-нибудь, что и А. Н. и я — в Швальбахе, не подумали, что я поехал сюда, знавши о ней что-нибудь, и не обвинили бы меня, как ее покровители, с ее слов и жалоб — и по наружным признакам. Боже меня сохрани! Я бы тогда ни ногой сюда! И теперь ничего: не подходи она ко мне, не останавливай, словом не затрогивай — и я не только не заговорю с ней, даже лишнего взгляда не кину — и мне нисколько не мешает работать то, что она тут близко». Письмо к С. А. Никитенко от 19 июля еще более подробно рассказывает об отношениях Гончарова с таинственной «Агр. Ник.» и о ее характере. И здесь снова упоминание об отце Гаврииле, причем очень характерное: «Священник, знающий всё обо мне».[216] Конечно, это говорит о том, что Гончаров исповедовался у отца Гавриила — и не только не скрывал от него ничего существенного, но и советовался с ним в трудных жизненных ситуациях. В более позднем письме к С. А. Никитенко от 4 июня 1869 года писатель снова упоминает своего духовного отца. Судя по контексту письма, отец Гавриил действительно знал о писателе всё и был в курсе его тяжбы с Тургеневым, который, по мнению Гончарова, использовал в своих романах мотивы и образы еще неопубликованного, но уже прочитанного вслух «Обрыва». Духовник Гончарова мог советовать и советовал ему только одно: смириться. «Наш общий знакомый отец Гавриил, — пишет Гончаров, — все твердил и в прошлом и в нынешнем году: «Простите всем, смиритесь, и вам простится»… «Простите, смиритесь!» — говорят мне — и отец Гавриил, и собственное мое желание».[217] Гончаров являлся духовным чадом отца Гавриила до самой смерти последнего.
