Все: и маневр Думчева, и крик и падение старика — все произошло так внезапно и скоро, что мы, замерев, только наблюдали.

Первой опомнилась Марта; она бросилась к старику. В тот момент, когда она попыталась перевернуть старика на спину, Ванокин крикнул страшным голосом:

— Не трожь!

Марта вздрогнула всем телом, но не обернулась на крик. Из-за кровати же показалось испуганное лицо Думчева, он часто моргал глазами.

— Не трожь! — опять прокричал Ванокин, и только теперь я сообразил, что крик этот не относился к Марте; и сообразив, я тоже бросился к старику; он находился в беспамятстве.

Марта успела уже повернуть его на бок и, быстро перебирая плохо слушающимися пальцами, развязывала узел галстука. Старик дышал совсем незаметно; я приложил ухо к его груди: стук сердца показался мне не только ровным, но и сильным; я посмотрел на его лицо — веки его вздрагивали. Я не знал: могут или нет вздрагивать веки у человека в беспамятстве, и не стал думать, а помог Марте стащить пиджак и уложить старика на высоко поднятые подушки; Коробкин подошел сзади и укрыл ноги лежавшего.

И здесь… Поправляя изголовье, я подсунул руку под нижнюю подушку, и… рука моя наткнулась на твердое и самопроизвольно ощупала предмет: это была коробочка. Секунды две я только решал (вернее, находился в нерешительности), а потом стал проталкивать коробочку еще дальше, еще глубже под подушку. И в этот момент старик, не двигаясь и не открывая глаз, незаметно для окружающих, с силой прижал плечом то место, где находилась моя рука. Я выпустил коробочку и с трудом вытянул руку.

Я, Марта и Коробкин были заняты стариком. Я думал, что, остановленный криком Ванокина, Думчев отошел уже и прекратил… И хотя какая-то возня происходила за кроватью, я не оборачивался. Обернулся же я только тогда, когда сдавленный голос Думчева произнес: «А-а, пусти!» И вслед за этим, совсем рядом, дрожаще проговорил Ванокин:

— Ах ты червяк полосатый!

После этой фразы Думчев, не добавляя уже никаких слов, просто прокричал, и довольно пронзительно: «А-а-а…»

Ванокин стоял в пространстве меж спинкой кровати и столом, а Думчев был где-то внизу, под ним, его лысина то показывалась из-за стола, то исчезала; таковые странные движения происходили от того, что Ванокин крепко, двумя руками, держал Думчева за ворот рубашки и остервенело дергал то в одну, то в другую стороны. Нас разделял стол, и стол мешал нам сразу достичь возившихся; я что-то невнятно выкрикнул, Коробкин, как эхо, повторил мой выкрик. Мы с ним уже двинулись огибать стол, как новый голос, скорее строго, чем с угрозой, произнес:

— Прекратите немедленно!

Мы разом обернулись. И я увидел Ирину Аркадьевну Мозолевскую (хочется добавить — собственной персоной, потому что она не просто стояла, но монументально высилась в дверях). На ней было платье в крупный горошек, закрытые не по-летнему туфли, на полусогнутой руке — сумка (что-то среднее между личной женской сумочкой и кошелкой); взгляд ее, на нас устремленный, был строг и решителен. Сказать, что я не ожидал ее тут увидеть, да еще в такую минуту, значило бы ничего не сказать. Я же не мог вспомнить, что сам ей все рассказал и дал адрес.

Воспользовавшись общим замешательством, Думчев резко подался в сторону, пытаясь освободиться. Но это ему удалось только в начальное мгновение, потому что Ванокин, быстро придя в себя и ощутив в пальцах пустоту, ловко опять ухватил противника за ворот и для надежности прижал его коленом.

Ирина Аркадьевна протянула вперед руку с висевшей у локтя сумочкой и, не сдвигаясь с места (казалось, что она не просто так твердо стояла, но была прикреплена каким-то образом подошвами к полу), сказала, поводя пальцем в стороны:

— Вы что, не слышите там? Я, кажется, русским языком вам сказала: прекратить.

Очевидно, что появление этого нового лица, столь уверенным тоном приказывавшего «прекратить», было более всего на руку Думчеву, оказавшемуся к этому моменту в затруднительном положении. Да, это было очевидно. Но в который уже раз Думчев удивил меня (да и всех, наверное) нелогичностью, скажем, своего поведения. Не делая более попытки вырваться и даже осторожно, как бы стараясь не причинить неудобства противнику, крепко державшемуся за его ворот, он повернул лицо к Ирине Аркадьевне и с ворчливой интонацией в голосе проговорил:

— А вы еще что здесь за фигура, чтобы приказания отдавать?

Ванокин, видимо, больше всех удивленный, недоверчиво покосился на Думчева, но ворота рубашки не выпустил, хотя колено убрал.

— Что-о? — протянула Ирина Аркадьевна. — Что это я слышу?

— А то и слышите, любезная, что вам здесь делать нечего, — быстро отвечал Думчев. — Без вас как-нибудь обойдутся.

— А! Это вы! — не смущаясь и громко провозгласила Ирина Аркадьевна. — Где же ваша шляпа? Что же это вы свой пост у моего дома оставили? Выхожу, ну, думаю, стоит часовой. А его нету. Вы здесь не очень, гражданин соглядатай, я еще за «фигуру»-то с вами по-другому поговорю. Разберемся еще за «фигуру».

И, не дожидаясь ответа, она повернулась к Марте:

— И ты здесь?! Хороша! Ты, девчоночка, так добегаешься, смотри. Что, уходили старика?! Жив?

— Да, — тихо ответила Марта.

Ирина Аркадьевна сделала два шага вперед и оказалась посреди комнаты (два ее этих шага были тверды, а по захвату расстояния составляли, я думаю, не менее трех мужских обычных); она переложила сумку в другую руку и энергично взмахнула ею.

— Так! — воскликнула она решительно. — Я закрываю вашу сходку: прошу всех покинуть помещение.

Думчев, быстро вывернув головой, резко сказал Ванокину:

— Что вы смотрите? Какая-то там будет…

— А ну! — прикрикнула Ирина Аркадьевна. — Тащите его к двери.

— Что это себе позволяют?! — поворачивая голову то к нам, то к Ванокину, заговорил Думчев. — Что значит «тащите»? Я, между прочим, не вещь.

— А вот сейчас поглядим, — отозвалась Ирина Аркадьевна и надвинулась на них. Она неожиданно и ловко ухватила Ванокина за рукав и потянула к себе. Не ожидавший такого действия, Ванокин сделал несколько коротких шагов в сторону приложения силы, а так как, видимо, позабыл разжать пальцы, то и протащил Думчева несколько за собой. Мне нехорошо было видно из-за стола, но кажется, Думчев проделал это расстояние на коленях.

— Так-то лучше, — проговорила Ирина Аркадьевна. — Давай, давай!

— Отпустите! — Ванокин резко вырвал рукав.

Но Ирину Аркадьевну смутить было трудно. Она опять ухватила Ванокина за рукав и опять потянула на себя; на этот раз он выдернуть руку не решился, зато отпустил Думчева, и тот быстро встал на ноги. Ирина Аркадьевна была уже на месте Ванокина, и Думчев, таким образом, оказался как бы загнанным в угол.

— Сами пойдете?! — с известным значением произнесла она.

— Что вы себе позволяете? — всполошился Думчев, пытаясь с достоинством выпрямиться и обращаясь более к нам, чем к ней.

— А вот посмотрим, — и Ирина Аркадьевна сделала шаг вперед.

— А ну перестаньте! — подступился Ванокин и, протянув руку, перегородил ей путь на Думчева.

Ирина Аркадьевна несколько секунд молча смотрела на Ванокина и, как видно, почувствовала решительность в его глазах. Она развернулась, отошла к двери ванной комнаты, расстегнула сумку и, после секундного промедления, вытянула оттуда… пистолет. Направив дуло на Ванокина, повела в сторону входной двери и тихо проговорила:

— Уходите.

Ванокин попятился. Наверное, он тоже увидел в глазах Ирины Аркадьевны нечто очевидное.

— Все уходите, — так же тихо добавила она. Ванокин, не спуская глаз с пистолета, подошел к Марте, взял ее руку и молча повел к выходу.

— Ты, Марта, можешь остаться, — сказала Ирина Аркадьевна.

— Нет, — ответила Марта не обернувшись, — я пойду.

Они вышли. Коробкин, коротко глянув на меня, тоже направился к двери.

— Это смертоубийство! — воскликнул из своего угла Думчев, но не очень решительно, скорее вопрошающе. — Я требую меня пропустить!

— Давайте, давайте — пропускаю, — чуть заметно улыбнулась Ирина Аркадьевна.