Сэррей встал и добавил с поклоном:

— Честь и счастье дорогого мне существа поставлены на карту в данном деле так же, как и моя собственная жизнь и честь. Мальчишеские проделки бесчестного человека возмутили меня, и я боюсь нового преступления. Поэтому-то я и обращаюсь к вам с вопросом: неужели вы не хотите лично убедиться в безопасности Брая?

— Я завтра увижу этого человека.

— Может быть, мое честное слово не общаться с Браем и данное им обязательство отправиться в Лондон окажутся достаточными, чтобы вы освободили его от незаслуженного ареста?

— Сэр Брай останется, где он есть! — ответил Ралейг, поднимаясь в свою очередь.

Сэррей, еле сдержав себя, вышел из комнаты, где уселся в кресло и, не обращая внимания на накрытый ужин, тяжело опустил голову на руки.

Он подумал о том, что Ралейгу явно противно возложенное на него поручение, что он всеми силами постарается не получить доказательств против Лейстера. Однако он надеялся, что прирожденная честность и порядочность не позволят ему скрыть явные улики, если они все-таки попадутся ему. Но как добыть эти улики в таком лабиринте подлости, интриг и предательства?

Вдруг внезапно блеснувшая мысль заставила Сэррея вскочить. Не притронувшись к еде и питью, он прошел в спальню и не раздеваясь, бросился на кровать. Он был так истощен физически и нравственно, что крайне нуждался в отдыхе.

Из всего разговора Сэррея с Ралейгом Кингтон уловил только то, что сэр Брай останется там, где он есть; на этом Кингтон и решил построить свои дальнейшие комбинации.

Он задумался над идеей Пельдрама, чтобы извлечь свои выгоды из той подготовительной работы, которую тот сделал. Раз Брай решил немедленно удалиться, как только ему дадут неопровержимые доказательства законности брака Филли, то он мог склониться в пользу того, чтобы дать показания, благоприятствующие графу Лейстеру, так как этим оказал бы услугу Филли. Но подобное доказательство ему мог дать один только Кингтон. И то, что он вынул этот документ из книги метрик, он мог оправдать тем, чтобы помешать сделать это другим, которым могло бы быть на руку уничтожить все следы законности союза Лейстера с Филли.

С одной стороны, Кинггон рассчитывал на легковерие Брая, с другой — на его честность, которая не позволит изменить раз данному обещанию. Брай обещает явиться ко двору и явится. Но это должно было случиться до возвращения Сэррея. Ну, а если не явится Брай, тогда… Лицо Кинггона озарила дьявольская улыбка, и на этот случай у него тоже был готов план.

Брай был арестован, и его сторожили очень надежно, граф Лейстер и он, Кингтон, поручились жизнью за то, что доставят его в Лондон. Было бы безумием предположить, что при таких обстоятельствах они постараются заставить его исчезнуть… Но как только явился Сэррей, Брай исчез… У этого Сэррея есть слуга, хороший парень, с ним Кингтону удалось отлично сойтись по дороге… Может выйти знатная штука!

Эта новая мысль переполнила Кинггона такой радостью, что к себе в комнату он вернулся в самом радужном настроении духа. Там уже был накрыт ужин. Кинггон с жадностью выпил несколько стаканчиков вина, еще более успокоившись. Продолжая потягивать вино, он окончательно решил отправиться в Лейстершир, чтобы начать там переговоры с Браем. Но пока перебирал в уме отдельные детали намеченного плана, усталость все более и более клонила его в сон. Кинггон прилег на минуту отдохнуть на диван и почувствовал, как сознание ускользает от него, как, словно налитые свинцом, опускаются тяжелые веки и, тяжело дыша, заснул на диване.

Через час дверь его комнаты тихонько открылась, и на пороге показался Пельдрам; следом за ним вошел Ламберт. Пельдрам снова закрыл дверь и запер ее изнутри.

За первым разговором Пельдрама и Ламберта последовало много других в таком же духе и старый Ламберт не упустил возможности глубоко посеять в сознании Пельдрама ростки недовольства и зависти, которые дали богатые всходы. Большой подмогой старику в данном случае оказались скука и одиночество Пельдрама, который постепенно открыл старику содержание посылаемых им докладов, рассказал, какими мерами он надеялся обеспечить себя от болтливости Ламберта и, наконец, даже назвал ему место, куда Кингтон отвез Филли и Тони.

Ненависть и зависть служат очень могущественными источниками энергии. Проникнувшись полным доверием к Ламберту, Пельдрам начал все более и более склоняться к его предложениям. Мнение Лаберта, что им надо отправиться в Ратгоф-Кастл, чтобы увезти оттуда обеих женщин, он решительно опротестовал, но поговорить с Браем согласился, и за первоначальным посещением к нему последовало много других.

Пельдрам в конце концов составил себе план действия, который должен был удовлетворить всех троих, в особенности же его самого. Результатами этого плана должно было быть то, что Ламберт получит обратно свою дочь, Брай — свободу, а он сам — значительную сумму денег от графа, который будет вынужден заплатить ему под угрозой свидетельских показаний Ламберта, Тони и Брая; в особенности же хорошую услугу могло оказать предъявление удаленного из книги метрик листочка.

План был великолепен, но ему не хватало для полного проведения в жизнь самого пустяка, а именно — упомянутого документа, который, по всей очевидности, все еще находился в руках Кингтона, и Пельдрам много думал над тем, как бы перехитрить Кингтона и выкрасть у него этот документ, чтобы вышибить его из седла.

План Пельдрама был уже выработан, когда пришло известие от Кингтона, что он вместе с королевским комиссаром и лордом Сэрреем прибудет в Кэнмор-Кастл для розыска и что необходимо довести Ламберта до того, чтобы он и мысли не имел дать какие-либо неудобные показания; во всяком случае до того, как с Ламбертом не поговорит сам Кингтон, его не следовало представлять приезжим. Подобные же инструкции давались относительно Брая.

Пельдрам отпустил гонца и поспешил к Ламберту. Тот уже заметил гостя и сгорал от нетерпения узнать о привезенных новостях.

Пельдрам сообщил ему обо всем и потом возбужденно прибавил:

— Ну, что вы теперь скажете? Что нам теперь делать?

Ламберт понял, что шаги Сэррея увенчались успехом, что он благополучно довел свою жалобу до сведения королевы. Это переполнило его радостью, и он ответил:

— Если лорд Сэррей явится при таких обстоятельствах, то все хорошо, и нам совершенно не придется заботиться о чем бы то ни было!

— Вы так думаете? — усомнился Пельдрам. — Но вы ошибаетесь! Послушайте-ка, что дальше будет, потому что вы знаете далеко еще не все. Очевидно, Кингтон предполагает, что я держу вас под замком, как он приказал, и предписывает мне принудить вас угрозами показать комиссару, что вам ничего не известно о супружестве графа; одновременно и сэра Брая тоже приказано обработать, только другим способом. Из всего следует, что хотя Сэррей и подал королеве жалобу, но не мог подкрепить ее бесспорными уликами. Даже больше — эти улики, очевидно, очень слабоваты, раз для получения их послали с комиссаром даже Кинггона. Ну а вы сами понимаете, что там, где этот молодчик начнет мутить воду, не скоро доберешься до истины.

— Неужели это правда? — огорчился Ламберт. — Но все-таки что же вы решили?

— Прежде всего сделать то, что я должен, — запереть вас! Мы служим, да и хотим служить графу Лейстеру. Но, не изменяя ему, нам следует позаботиться, чтобы ваша дочь навсегда освободилась от силков Кинггона, а я заступил его место около графа. Ну, что вы об этом думаете?

— О, если бы это удалось, сэр Пельдрам!

— Должно удасться, и для этого нам не нужно ни комиссара, ни Сэррея. Лишь бы мне удалось выкрасть у Кингтона документ. Я твердо решил отстранить вас от них и заявить, что вы скрылись, если же наше предприятие не удастся, то у нас всегда будет время вступить в переговоры с прибывающими господами!

— Я что-то не совсем понимаю вас, сэр Пельдрам! — задумался Ламберт.

— И этого достаточно, — буркнул Пельдрам. — Вашему нетерпению скоро придет конец, так как я твердо рассчитываю, что вы поможете мне отнять у сэра Кинггона его документ и полномочия. Если это удастся, то достаточно будет одного моего слова, чтобы ваша дочь стала свободной.