Чжао, словно загипнотизированный, неотрывно смотрел на Казина. Председатель, видя, какой эффект произвели его слова, казался явно довольным.

— Дата решает все, — резко сказал он. — К определенному моменту все должно быть готово, все должны быть на местах именно в назначенный срок — и ни днем позже. Мистер Чжао, я уже завел часы и начал отсчет времени. Секунды утекают прочь. А при вашем, как бы это сказать, деликатном финансовом положении, возможно, что уже даже позже, чем вы думаете. Ну так что?

Чжао не отвечал. Тогда Казин повернулся к карте и двумя злобными размашистыми движениями перечеркнул Гонконг крест-накрест. Он вложил в эти два взмаха карандашом столько чувства, что грифель продрал карту, оставив на бумаге рваные борозды, напомнившие Чжао обои, сорванные со стен особняка, бывшего некогда пышным и богатым, а теперь идущего на слом. Рваный след карандаша действовал на китайца угнетающе: ему почудилось, что это его живот располосован крест-накрест ударами меча, как это бывает при харакири.

Казин снова повернулся к нему.

— Так скажите же мне, — любезно поинтересовался он, — что вы думаете по этому поводу?

В течение всего разговора в мозгу Чжао бился вопрос, беспокоивший его все больше. Наконец, после долгого молчания, он собрался с духом, чтобы задать его.

— А почему ваш выбор пал на меня? Почему я должен участвовать в этой… авантюре?

— Почему на вас? — повторил Казин. Он медленно пошел к креслу, на котором сидел гость, в то время как Крабиков направился к нему с другой стороны. Чжао глянул снизу вверх на их безжалостные лица, и его мозг осветила вспышка ужасающего прозрения: ведь у него не осталось ни времени на раздумья, ни надежды. Осознав это, он в ту же секунду нашел ответ на свой вопрос.

— Мистер Чжао, — тихо сказал Казин, подсаживаясь на диван поближе к нему, — рано или поздно Центральная разведка неизбежно узнает о наших замыслах. Как только они что-то пронюхают, мы должны быть немедленно поставлены в известность. Нам необходимо знать, что они будут намерены предпринять в качестве контрмеры. У нас должна быть достоверная и подробная информация обо всех их действиях и планах на каждой стадии нашей деятельности. А значит, в свете сказанного, ответ на ваш вопрос представляется весьма очевидным, не правда ли? — Казин дружески и доверительно положил руку ему на колено. — Строго говоря, что нам нужно больше всего — так это вы!

Прибыв в Пекинский аэропорт, Саймон Юнг обнаружил, что его рейс на Токио отложен на час. Получив подтверждение времени вылета, он решил прогуляться по залу ожидания, вымощенному голубым кафелем. Всеобщее внимание к своей персоне он воспринимал с юмором и не подавал виду, что замечает любопытные взгляды окружающих. В первый его приезд в Китай — а это было несколько лет назад — любой иностранец собирал вокруг себя толпу зевак. Но теперь иностранцы стали настолько обычным явлением на пекинских улицах, что городские жители уже не поворачивали головы им вслед, глазея на белую кожу. Однако Саймон Юнг все же отличался от остальных европейцев в одном отношении: его рост без обуви составлял примерно 193 см, и это буквально зачаровывало китайцев.

Он остановился перед жизнеутверждающей настенной росписью Юань Юньшена «Праздник воды: песня жизни» и долго стоял перед ней, погрузившись в раздумья. Спустя несколько мгновений вокруг него начала собираться небольшая группка любопытных, державшихся все же на почтительном расстоянии. Они, как зачарованные, рассматривали иностранного гостя, поражаясь его росту. Когда наконец Саймон пришел в себя, он обнаружил, что за ним наблюдают. Некоторое время он еще продолжал любоваться рисунком, а затем повернулся к окружившим его китайцам с улыбкой на лице. Смущенные зрители мгновенно рассеялись, и Саймон остался один на внезапно опустевшем пятачке зала ожидания.

Впрочем, не совсем один — какой-то любопытный продолжал стоять там же, где и стоял. Саймон направился к лестнице, но человек этот оказался как раз на его пути. Саймон взял в сторону, чтобы обойти его, но китаец развернулся, словно намеревался последовать за ним. Саймон замедлил шаг и внимательно взглянул на назойливого китайца.

Любопытный выглядел лет на тридцать, хотя с уверенностью утверждать было нельзя, потому что он обладал одним из тех круглых, как луна, гладких лиц, которые с одинаковым успехом могли принадлежать и юноше, и старику. Волосы его, редкие, но хорошо промытые, наводили на мысль о чистоплотности, однако по одежде складывалось иное впечатление. На первый взгляд — как будто сельский житель: одет в синюю куртку, испачканную глиной, и такого же цвета штаны, закатанные до колен. В правой руке незнакомец держал большой, с виду дорогой кейс, на мизинце правой руки поблескивало золотое кольцо, а на ногах были лакированные кожаные туфли.

Для любого, кто, не в пример Саймону, не разбирался в многообразии гонконгских суррогатов, кейс в руке любопытного воспринимался как изделие от «Луис Вуйтон», но порыжевшие канты обшивки выдавали подделку. Кожзаменитель, попадая под дождь, всегда рыжел — это Саймон знал по собственному опыту. Однако даже такой кейс из искусственной кожи намного превосходил все, что Саймон видел когда-либо в руках китайских крестьян.

У человека с кейсом была странная улыбка. Когда он заметил, что Саймон рассматривает его, он растянул губы, обнажив кончики плотно сжатых зубов. В его манере держаться было что-то вызывающее тревогу: поведение его казалось неестественным и выделяло этого человека из толпы, что никуда не годится для общества, в котором отсутствие индивидуальности представляет главную добродетель.

Саймон Юнг крепче сжал ручку своего портфеля и обошел китайца стороной, держась от него на почтительном расстоянии. До вылета на Токио все еще оставалось немало времени, но Саймону вдруг захотелось, чтобы пассажиров поскорее пригласили подняться на борт. Он почти физически ощущал, как взгляд странного китайца буравит его спину.

Саймон прошел вперед и уселся на черное пластмассовое кресло напротив обменного пункта валюты. В аэропорту был период затишья, и зал ожидания оказался полупустым. Саймон раскрыл «Фар истерн икономик ревью» и начал читать первую попавшуюся статью, но нашел ее скучной. Он отшвырнул журнал на свободное сиденье и, заложив руки за голову, потянулся.

Да, следует признать, что поездка была удачной, подумал он. Во всяком случае лучше, чем он рассчитывал. Китайцы закупили у фирмы «Дьюкэнон Юнг» программное обеспечение, собираясь оснастить сеть государственных учреждений. Образцы товара прошли проверку в особой экономической зоне Чжухай, так что первая цель его поездки была достигнута. А реплика одного из китайских чиновников, случайно брошенная за обедом, вселяла надежду на возможные поставки электронного оборудования для заводов в провинции Гирин, что с неизбежностью означало увеличение объема выпускаемой его фирмой продукции на восемь процентов. А это, в свою очередь, означало необходимость немедленной командировки в Токио в целях договора о финансировании с Номурой и его парнями. Хлопотно, конечно, но ничего не поделаешь.

Саймон поднял голову, взглянул на часы и одновременно боковым зрением заметил, что человек, так упорно смотревший на него, стоит теперь примерно метрах в десяти от него и разговаривает с двумя другими. Юнг нахмурился: что-то здесь было не так. Он еще не понимал, в чем дело, но обстановка начала нервировать его. Он небрежно сунул правую руку в карман, чтобы убедиться, что бумажник и паспорт на месте.

Двое подошедших к человеку с кейсом были такими же странными с виду. Они смотрелись так, словно намеренно привлекали к себе внимание окружающих. Чем-то они даже вызывали подозрение. Старший, лет пятидесяти, очень худой, с узким лицом и впалыми щеками, был в большой шляпе из красной шерсти, что, видно, не слишком удобно в такой духоте. Он пристально смотрел из-за плеча своего приятеля с кейсом туда, где сидел Саймон. С легким чувством тревоги Саймон отметил, что и у него в руках большой красивый кейс из свиной кожи с позолоченными цифровыми замками.