— Может быть. — В голосе Ху прозвучало нетерпение. — Гонконг лежит отсюда на востоке в таком же удалении, как и на юге. Не воспринимай это слишком дословно, старый! Спроси еще раз.

— Посоветуй мне. Что я должен спросить?

Ху Чуанмэй пристально изучала кости, хмурясь так, что брови сошлись на переносице.

— Я думаю, — сказала она наконец, — что нам грозит большая опасность, Папа. Задай свой вопрос еще раз, но только в отношении следующей недели.

— Ясно, ясно. Предаст ли нас Хризантема в течение следующих семи дней?

Она громко повторила вопрос и снова выкинула кости.

— Возрастание, — сказала она затем. — Сунь над Чжень. Возрастание. «Выгода в том, чтобы пуститься в путешествие. Выгода в путешествии через большую воду». Время возрастания продлится недолго, поэтому надо действовать без промедления.

— А что гексаграммы, каковы они?

Ху Чуанмэй посмотрела на графические символы сплошных и прерванных линий и со всхлипом втянула в себя воздух.

— Девять сверху!

— Да? Скажи мне, пожалуйста, Ху Чуанмэй, что это значит?

Старая женщина запела:

Она опять заговорила нормальным голосом:

— Линии говорят об измене, отчуждении и утрате, Папа. А также: настало время возмездия.

— Ха… — Вздох старика растаял в тишине. — Спасибо, Ху Чуанмэй. Должно быть, ты устала. Извини нас за то, что мы утомили тебя.

— Не стоит. Теперь я могу идти?

— Можешь-можешь.

Старуха поднялась на свои изуродованные ноги — две хрупкие, давно искалеченные лапки — и поковыляла из комнаты. Сунь Шаньван подождал, пока потайная панель скользнет на место и спросил:

— Что мне делать, Папа?

Но старец продолжал сидеть молча, глядя сквозь своего заместителя вдаль. Потом он поднял руку, и Сунь замер в ожидании.

— Ха!.. Кости, книга… пожалуйста, убери их на место, Сунь Шаньван.

Заместитель начальника Центральной разведки подавил реплику, готовую сорваться с его губ, и молча повиновался. Вернувшись к столу, он сказал:

— Папа… между Чжао и КГБ есть какая-то связь. И ведь это КГБ пытался ликвидировать Томаса Юнга и его внучку. Я уверен в этом.

— Возможно.

— А кто еще это мог быть? Покушение осуществляли подонки, которых используют русские. Другие подонки этих русских заблаговременно известили нас об этом. Откуда бы еще узнали об этом те, кто сообщил нам о покушении, если бы за всем этим не стояли русские?

— Русские хорошо умеют это делать. Но — зачем?

— Я не могу объяснить это.

— Хм-м. Мы должны обеспечить безопасность Томаса Эдварда Юнга.

— Меры уже приняты.

— Но, Папа… предположим, что Чжао связан с русскими. Предположим, что он связан с ними уже давно, еще до того, как Тан стал работать на нас. Что тогда?

— Ты думаешь о бумажке, которую девушка видела в Сингапуре?

— Да. Тот листок бумаги, который Вэй Шаша нашла в сейфе и на котором была написана фамилия Чжао. Какие дела могли быть у него с Таном, а?

— У Хризантемы много интересов, Сунь Шаньван.

— Но время! Здесь слишком уж много совпадений. Почему Чжао летел в Сингапур на том же самолете, что и Саймон Юнг?

— Чжао может летать куда ему угодно.

Сунь в отчаянии воздел руки.

— Папа, пожалуйста!

И тут во внешние двери раздался стук. Сунь нетерпеливо крякнул и пошел открывать.

— Что?! — выпалил он в лицо молодому сотруднику, стоявшему за дверью.

— Радиограмма из Чаяна на аварийной частоте. Заместителю начальника. Статус «молния».

— Давай ее сюда. — Сунь выхватил листок бумаги из рук курьера и быстро пробежал текст глазами.

Старик повернул голову в сторону Суня и спросил:

— Что случилось?

— Прошу прощения, Папа, текст слишком длинный. Можно, я прочитаю его вам?

— Пожалуйста. Пожалуйста, прочти.

Сунь Шаньван начал читать медленно, но очень скоро принялся частить и запинаться. Закончив, он сорвал очки с переносицы и вытер лоб. Его била дрожь. Только когда прошла целая минута, он надел очки и коротко спросил:

— Какие будут распоряжения?

Но старик продолжал молча смотреть в пространство, и, хотя за окном сквозь темень уже начали пробиваться первые предрассветные проблески света, они не могли разогнать тьму, продолжавшую сгущаться, проникнув в каждую извилину старого мозга. И тут даже Сунь Шаньван, при всей его прозорливости и уме, был вынужден признать поражение.

День свадьбы выдался не только сухим, но и безоблачным. В половине седьмого легкий предутренний туман рассеялся, и стало ясно, что день будет жарким — на небе не было ни облачка.

Саймон очень осторожно отодвинул край занавески, закрывавшей окно в комнате Цю, и выглянул наружу.

— Все тихо, — пробормотал он.

В комнате было жарко и душно. Цинцин лежала на соломенном тюфяке, в полусне мотая головой из стороны в сторону. Ее истощенный мозг и во сне не мог отдохнуть — женщину мучили кошмары. Цю был привязан к креслу в ногах кровати. Он сидел лицом к Саймону. Он не спал и поминутно стискивал подлокотники кресла, вне себя от злости, пытаясь разорвать веревки, стягивавшие его. За всю ночь он ни на минуту не сомкнул глаз, не сводя их с Саймона. Сейчас, когда первые лучи солнца пробились сквозь тонкую занавеску, ему, казалось, полегчало. Однако напряжение бессонной ночи сказывалось. Оно без труда читалось в его ввалившихся щеках, в каплях пота, катившихся по лбу, в злобном взгляде его лихорадочно горевших глаз.

Джинни сидела на стуле, придвинутом к двери. Двумя руками она держала тяжелый револьвер, направив его на Цю. Из четырех человек, находившихся в комнате, она выглядела наиболее уставшей. Когда Саймон отвернулся от окна, она сказала:

— Я думаю, тебе лучше выйти, или они что-то заподозрят.

— Я не хочу оставлять тебя одну с ним. — После событий прошлой ночи он знал, что жена не сумеет заставить себя нажать спусковой крючок.

— Я могу побыть здесь еще некоторое время.

— Да? Но ведь пройдет много часов, прежде чем в Пекине примут какое-то решение. Цю Цяньвэй привязан, он не может двигаться. Мы будем здесь, когда ты вернешься. — Джинни догадалась о невысказанных опасениях своего мужа и вспыхнула. — В следующий раз я уже не проявлю слабости!

Она встала, следя за тем, чтобы ствол револьвера все время смотрел точно в грудь Цю, и отодвинула ногой свой стул. Саймон положил ладонь на руку своей жены, но этот его жест не вызвал никакой ответной реакции с ее стороны. Как только он закрыл за собой дверь, он услышал, как Джинни снова пододвинула стул на место.

Гостиная была пуста, но Саймон услышал звуки, доносившиеся с кухни. Он прокрался на цыпочках к входной двери и тихонько отворил ее. Мгновение он стоял на пороге и смотрел на Минчао, который слонялся со своими друзьями взад-вперед перед домом. Поминутно какой-нибудь из парней протягивал свою ладонь к солнцу, а затем со смехом хлопал ею себя по лбу. На лицах у парней застыло недоверчивое выражение: все, что выпало, было не обычным для Китая. Ведь не бывает так, что просто потому, что ты женишься, ты заслуживаешь такого счастья: тут тебе и воскресенье, выходной день, погода стоит прекрасная. Минчао увидел Саймона и улыбнулся ему.

— Хорошо, а? — Он ждал этого дня всю свою сознательную жизнь.

Саймон тоже улыбнулся.

— Очень хорошо. Когда ты отправляешься за приданым к Чжаоди?

— Скоро, скоро. Ты хочешь пойти со мной, шурин Саймон?

Саймон замешкался. С одной стороны, ему не хотелось далеко уходить от дома — Джинни могла понадобиться его помощь, но с другой — он рассчитывал ничем не выделяться и не привлекать к себе внимания.

— Если можно…

— Пожалуйста! Можно, конечно.

Родители Чжаоди жили на другом краю деревни, поблизости от того места, где дорога спускалась с холмов. К счастью, идти было не так уж далеко, ведь надо было перенести много вещей. Мать Чжаоди, которая занималась всем этим, заключила сделку по всем правилам: приданое получилось большое.