— Хорошо. Сейчас я помогу тебе собраться, старшая сестра.

Сборы заняли мало времени, ибо у Юнгов в Чаяне не было почти никаких пожитков. Кайхуэй упаковала в пакет немного еды со свадебного стола, за который так никто и не садился, и сунула сверток со снедью в руки Джинни. До этого момента Джинни вполне владела собой, но тут она сломалась и начала непроизвольно всхлипывать.

Кайхуэй прижала сестру к себе и принялась массировать спину, успокаивая.

— Ну-ну, — зашептала она. — Не надо плакать. Ты видишь, я же не плачу? Я знаю, что ты будешь счастлива там, куда едешь. Я буду думать о тебе, знать, что ты счастлива. — Она отстранила сестру на расстояние вытянутых рук, чтобы Джинни увидела, что Кайхуэй улыбается. — И ты тоже должна думать о нас. Мы тоже будем счастливы.

— Поедем с нами, — всхлипнула Джинни, но Кайхуэй покачала головой в ответ.

— Из этого ничего не выйдет, старшая сестра. Слишком поздно. Мне нужны мои собственные вещи. Мне нужен мой народ. — Она увидела, что Джинни просто не сможет расстаться с ней на такой ноте и смягчилась. — Когда-нибудь я приеду. А до того времени будь счастлива, будь счастлива. Видишь — я же не плачу?

Но, когда Диана обняла ее, она все же заплакала. И когда Мэт обнял ее и поцеловал в щеку, она прижала к себе мальчика, спрятав у него на груди лицо, чтобы он не мог видеть ее слез, слез «презренной старой китаянки». Но Мэт удивил их всех. Он еще раз поцеловал ее и сказал:

— Мы вернемся.

Саймон, уже стоя в дверях, в изумлении обернулся. Впервые в жизни он слышал, что его сын говорит, как мужчина — твердо и уверенно, но в то же время мягко. Мэт улыбнулся и повторил:

— Мы вернемся, Кайхуэй. Мы все вернемся.

Потом вся семья пошла к вертолету. Диана поднималась на борт последней, и Кайхуэй сунула руку в глубокий карман куртки и что-то передала своей племяннице, обняв ее на прощанье обеими руками.

— Тебе, это тебе, — прошептала она.

Диана посмотрела, что ей дали. Это была бутылочка лимонада. Диана молча повернулась и взбежала по лесенке, но Кайхуэй успела заметить что по лицу девочки текут слезы.

Лесенку втянули внутрь вертолета, винты начали вращаться, снова раздался сотрясающий землю грохот, и вертолет стал подниматься вверх. Саймон выглянул в маленький иллюминатор и успел заметить Кайхуэй, стоявшую немного поодаль от Минчао и Чжаоди, которые держались за руки.

Его лицо окаменело. Он запомнит Чаян.

Вертолет на мгновение завис неподвижно, потом повернул и взял курс на северо-запад, к ущелью через долину. Когда они пролетали между возвышавшихся стен ущелья, звук двигателей, отразившись от скал, заглушил всё на свете, и разговоры в машине стали невозможны. Потом они вынырнули из ущелья, и под ними снова распростерлись равнины Сычуани, покрытые буйной растительностью.

Саймон повернул голову и взглянул через плечо. В кресле позади него сидел Мэт, обхватив голову руками. Диана напряженно смотрела в иллюминатор, словно желая запечатлеть в памяти каждую деталь оставшейся позади деревни, ее деревни. И в это мгновение Саймон понял, что его дети тоже навсегда сохранят в своей душе Чаян.

— Кайхуэй, Минчао… столько лет! — Он понял по голосу жены, что она вот-вот расплачется, и обнял ее за плечи. Джинни подняла глаза, ожидая увидеть в лице своего мужа непреклонное суровое выражение, которое, казалось, навсегда приклеилось к нему, но вместо этого увидела, что Саймон приветливо улыбается.

— Неужели все в самом деле кончилось, Саймон? — спросила она.

— Да, Джинни. Все кончилось.

Он покрепче обнял и баюкал ее весь долгий полет до Чэнду, пока сам пытался подготовиться к тому, что лежало впереди.

Они прилетели в Пекин уже к вечеру. Все: Сунь Шаньван, семья Цю и семья Юнг — были усажены в роскошные лимузины, уже ожидавшие их на летном поле. Они въехали в город, промчались, ни разу не притормозив, до ворот с многочисленной охраной и оказались в микрорайоне Чжуннань, в котором жили все руководители высшего звена Китая. Машина поехала по широкой улице с трехрядным движением, затем со скрипом покрышек повернула налево. Дорога пошла куда-то вниз, все дальше и дальше. Саймон очнулся от своих размышлений.

— Значит, это правда, — сказал он.

Сунь Шаньван, сидевший на переднем сиденье, полуобернулся и спросил:

— Что правда?

— Что существует подземный туннель, соединяющий Чжуннаньхай и Большой зал собраний.

— Это правда. Видите, какую честь вам оказывают, товарищ Юнг.

— У вас есть полномочия вести переговоры со мной, товарищ Сунь?

— Да.

— Это очень хорошо. Благодарю вас.

Машина оказалась в просторном подземном помещении, к ней подскочили солдаты, одновременно распахнув все четыре дверцы. Саймон был рад возможности выпрямиться. Он потянулся и зевнул, вынудив солдат с опаской отступить от него на шаг.

— Сюда, пожалуйста.

Сунь провел их вверх по лестнице с пологими ступеньками до тяжелых двойных дверей, ярко освещенных прожекторами. Телекамера, установленная на высоком штативе, начала вращаться с раздражающей медлительностью, пока ее объектив не остановился точно на них. Через минуту двери слегка приоткрылись на такую ширину, чтобы гости могли пройти только по одному.

Перед ними уходил вдаль длинный мрачный коридор, освещенный лампами, висевшими вдоль толстого черного кабеля, проходившего под потолком. Сунь быстро повел их по коридору, пока они не оказались у вращающихся дверей, выходивших на лестницу. Они спустились на три этажа вниз и вышли в точно такой же коридор, только на этот раз вдоль него через каждые пятьдесят метров стояли солдаты. Саймон услышал, как где-то неподалеку раздается низкий гул. Пока они шли по коридору, гул становился все слышнее. Внезапно они уткнулись в стальную дверь со множеством запоров. Вторая телекамера пару секунд смотрела на них, а затем дверь скользнула назад, открываясь.

Они оказались в главном центре связи всего Китая.

Это был большой зал с низким потолком и полом, затянутым ковровым покрытием красного цвета, в тон телефонным аппаратам, выстроившимся вдоль дальней стены. Перед каждым телефоном стояло вращающееся черное кожаное кресло и стол, на котором лежали стопки бумаги и карандаши. Над ними на стене висел список абонентов, и через весь зал Саймон разглядел вверху списка префикс «39», жирно выделенный черным. Саймон понял, что они находятся в самом центре власти в Поднебесной Империи, потому что номера, начинавшиеся с цифры «39», предназначались только для членов Политбюро.

Сунь подозвал к себе одного из солдат, сопровождавших их от самой машины, и отдал ему краткие распоряжения.

— Проводите этих людей, — он указал на женщин и детей, — в комнаты для гостей. Они подождут нас там. Всем освободить Центр.

Зал опустел, в нем остались только Сунь, Цю и Саймон. Пожилой китаец пододвинул три кресла так, что они, обращенные друг к другу образовали равносторонний треугольник.

— Прошу вас…

Саймон уселся в одно из них и подождал, пока Цю и Сунь займут свои места. Единственным звуком, нарушавшим тишину в зале, был все тот же неумолчный гул, который, должно быть, исходил от очень мощного генератора. Сунь откашлялся и заговорил.

— Вы упомянули о переговорах, товарищ Юнг, и были правы. Могу ли я для начала сказать, чего мы хотим от вас, и что мы предлагаем взамен?

Саймон кивнул.

— Необходимо переделать то, что уже было сделано ранее. Мы поняли это. Сначала я хотел бы принести вам свои извинения. Он нахмурился, взглянув на Цю так, что стало ясно: это выражение сожаления не распространяется на его подчиненного.

— Мы сбились с верного пути. Хотя… ну, это не извинение, однако это поможет смягчить вашу обиду. Мы были потрясены. — В его взгляде ясно читалось уважение. — Мы не думали, что какой-либо иностранец способен выдержать испытание жизнью в Чаяне.

— Конечно. Вы, должно быть, считаете нас слабаками, товарищ Сунь.

— В физическом смысле нет. Но в жизни нашей деревни есть другие нагрузки и стрессы. Психологического порядка.