— Папа, все в порядке?

— Сейчас, конечно, уже очень поздно, но я подумал, может быть, ты что-нибудь знаешь о маме?

Снова обострилось чувство вины. Он звонит, чтобы попытаться помирить их с Мици?

— Папа, я виновата, что не общалась с ней. Но ты не волнуйся. Я ей обязательно позвоню. Я обещаю. Я просто немного разозлилась — только и всего.

— Хм… Нет. Мэри-Энн, об этом мне ничего не известно, правда. А сегодня или вчера ты не получала от нее никаких известий?

Значит, он звонит не из-за их размолвки?!

— Известия от мамы? Папа, но ведь ты живешь с ней.

— Ну да. То есть нет.

— Разве ее нет дома?

Марвин молчал.

— Ты не дома? Ты искал ее? — Мэри-Энн пришло в голову, что у Марвина, возможно, начинается болезнь Альцгеймера. Он упорно пил содовую из жестяных банок, а она где-то читала, что это способствует развитию симптомов этого недуга.

— Ну да, ее здесь нет.

— Мама посещает уйму мероприятий, папа. Возможно, она на собрании «Матерей-методисток» или на заседании литературного кружка. Ты смотрел ее расписание на кухне?

— Нет, я имел в виду… ее нет в Миннесоте.

— Что?!

Марвин вздохнул:

— Я не хотел, чтобы ты вот таким образом узнала об этом. Мы собирались тебе рассказать.

— О чем? — Мэри-Энн охватила паника. Мици нет в Миннесоте? А отец понятия не имеет, где она? Ее мать пропала, а отец, судя по всему, сходит с ума. — Ты обращался в полицию?

— Нет.

— Папа…

— Мэри-Энн, она оставила записку. То есть письмо, а точнее — список. Все, что мне надо сделать, пока она будет в отъезде.

— Куда она уехала? Папа, это совсем не похоже на маму. Она сроду никуда не уезжала, не предупредив об этом.

— Ох, Мэри-Энн! — простонал отец.

Неужели он плакал? Ей показалось, что Марвин всхлипнул.

— Мы с твоей матерью, мы… — Его голос сорвался.

— Что стряслось, папа?

— Мы решили расстаться.

Мэри-Энн показалось, что у нее в желудке разверзлась пропасть. Глубокая расселина, расколовшая ее надвое и подбиравшаяся к ее сердцу. Она опустилась в кресло.

— Расстаться, то есть развестись, да?

— Нет. Я не знаю. Мы решили, что мне следует пожить где-нибудь некоторое время. Я сейчас в гостинице «Сент-Пол».

— Когда? Из-за чего? Почему мне никто не сказал? А Майкл и Мишелл знают?

— Вчера вечером у нас был семейный совет. Мы с твоей матерью решили, что вместе позвоним тебе сегодня вечером. Я вернулся домой с работы, а ее нет. Кроме того, исчезли некоторые ее вещи и синяя дорожная сумка «Туристер» — значит, она уехала. И еще она оставила список.

— В нем не написано, куда она отправилась?

— Нет. И когда вернется, тоже не сказано.

Мэри-Энн почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Ее родители разводятся, и Мици где-то совсем одна.

— Я позвонил всем родственникам, твоей тете и бабушке, но никто ничего о ней не слышал.

— Ладно. Я уверена, что ей просто нужно немного побыть одной.

— Я подумал, может быть, ты знаешь, где она. Ты всегда была ее любимицей.

— Как же! — усмехнулась Мэри-Энн, по щекам которой уже вовсю текли слезы. — Это скорее относится к близнецам.

— Нет, к тебе — ее дочери, которая стала писательницей, отважилась уехать из Миннесоты и осуществила все мечты своей матери.

Мэри-Энн провела по щеке тыльной стороной руки.

— О чем ты говоришь, папа?

— Это было давно. Целую вечность назад. Знаешь, она ведь тоже сочиняла.

— Что?!

— Когда мы познакомились. Стихи и рассказы. Она была талантливая, в университете победила на паре конкурсов. Даже публиковалась. У нее был дар. Но потом появился я, затем ты и Мишелл с Майклом… Больше у нее ни на что не оставалось времени.

— Я не знала об этом.

— Помнишь «Приключения солнечного лучика»?

— Детские книжки с картинками, нарисованными от руки? Я их обожала.

— Это она сочинила.

— Не может быть!

— И рисунки, и текст. Она написала их, потом отдала напечатать на машинке и переплести. Она хотела, чтобы ты училась читать по этим книжкам.

— Это были ее книжки?

— Да. Но она так и не отправила их в издательство.

— Но они были у всех моих друзей и очень им нравились.

— Талант у тебя от мамы. Она подарила свои книжки всем твоим друзьям. Она всегда была очень внимательной. Все для других, никогда о себе не думала. — Марвин не мог больше говорить, его душили рыдания. Ему было тяжело говорить о Мици в прошедшем времени, точно она умерла.

— Папа, я уверена, с ней все в порядке.

— Я был таким плохим мужем.

— Она любит тебя, папа. Я убеждена, что тебе не нужно торопиться разводом…

— Ox, Мэри-Энн, ты не поняла. Это не я ушел от твоей матери. Это она от меня ушла.

Мэри-Энн положила трубку. Такого длинного и эмоционального разговора у нее с отцом никогда не было. Куда могла деться Мици? Бережливая до крайности (кое-кто называл ее скупой), Мици не стала бы тратиться на гостиницу. Она должна была отправиться к подруге. Но Мэри-Энн знала, что Марвин и Мишелл весь вечер убили на то, чтобы просмотреть записную книжку Мици от корки до корки. В ней значилось свыше пятисот фамилий (каждое Рождество всем до единого посылалась поздравительная открытка от Майерсов), и Мишелл обзвонила почти всех родственников и ближайших подруг Мици. Может быть, она у сокурсницы по университету, с которой недавно встречалась? Не только мобильного телефона, но и вообще ничего, даже отдаленно напоминающего электронные приборы, у Мици не имелось: для нее воплощением высоких технологий были ее бифокальные очки.

Мэри-Энн обещала Марвину позвонить, если что-нибудь узнает о матери, хотя и не разделяла его уверенности в том, что именно ей первой из всех членов семьи Мици даст знать о себе. В тот ее последний визит они расстались не очень хорошо, и с тех пор, как Мици уехала в Миннесоту, больше не разговаривали. Мэри-Энн почувствовала себя страшно виноватой. Если бы она не игнорировала звонки матери, возможно, ничего бы этого не случилось. Она смогла бы успокоить Мици или по крайней мере убедить ее остаться с Марвином. Мэри-Энн припомнила последнее сообщение, которое Мици оставила на голосовой почте ее мобильного телефона. Это было два дня назад (Мици звонила во вторник). Нет, голос матери не показался ей печальным или рассерженным. Она никак не намекала на разрыв отношений или намерение исчезнуть.

Но сегодня был уже четверг. Может быть, отец прав и она получит известия о матери первой. В своих привычках Мици была постоянна, как никто другой. Она всегда звонила по четвергам — и когда болела, и когда была занята, и даже когда они с Марвином были в отпуске. Прижимая к груди телефон, Мэри-Энн мысленно умоляла: «Ну пожалуйста, мама, оставайся собой!» Но в Миннесоте уже было около одиннадцати, а Мици обычно звонила в половине десятого. Может быть, она ужинает в ресторане?

Не выпуская телефона из рук, Мэри-Энн прошла через холл на кухню. Есть ей не хотелось, но стакан вина был просто необходим. Она завернула за угол и взглянула в сторону мойки. Там как ни в чем не бывало стояла Мици и шинковала морковь.

— Надеюсь, дорогая, ты проголодалась. Я готовлю запеченного лосося и картошку с розмарином.

— Мама? — Мэри-Энн не поверила своим глазам. Это привидение или в самом деле ее мать?

— Да, милая? А ты думала, что я позвоню? — Мици вскинула бровь и указала разделочным ножом на сотовый телефон, который Мэри-Энн крепко прижимала к груди.

— Папа только что…

— Как у него дела? — поинтересовалась Мици, снова принимаясь за морковь.

— Он…

— Встревожен? Расстроен? Немного растерян?

— И подавлен.

— Пра-а-авда? Добро пожаловать в мой мир. Так ему и надо! — И Мици резким ударом ножа разрубила морковку.

— Может быть, ты позвонишь ему? — Мэри-Энн нерешительно протянула матери телефон.

— Нет, — последовал категоричный ответ.

Мэри-Энн непонимающе посмотрела на мать. Кто эта женщина, которая составляет список, собирает вещи, садится в самолет и улетает в Лос-Анджелес, ни с кем не попрощавшись?