— Похоже крутая тема, — затягиваясь, проговорил Займар. — Я вижу Лидию Олбрайт.

Она никогда не могла понять, откуда у Займара такой акцент — британо-австралийский с налетом новозеландского. Тихоокеанский «евротреш», решила она. Вот черт, она всегда обращала внимание на акцент. У Уэстона был выговор нью-йоркского еврея. Причем сам акцент не имел значения — ей просто нравилось, как он звучал.

— Не такая крутая, Займар, но это действительно я.

— Ага, она еще и разговаривает. И голос, как у Лидии Олбрайт. — Займар улыбнулся и сделал еще затяжку.

Лидия осмотрелась. Нужно найти одежду Займара, а главное — ботинки. Разгуливая босиком по обезьяньему дерьму, можно какую угодно заразу подцепить.

— Девки, гляньте сюда. Это Лидия Олбрайт из Голливуда. — Займар расхохотался и толкнул одну из спящих. Третья голышом вышла из ванной и свернулась калачиком на диванчике в углу.

Лидия подняла с пола джинсы Займара, его футболку от Пола Франка и бросила одежду на постель рядом с режиссером.

— Давай, парень, пошевеливайся. Самолет в моем распоряжении всего двадцать шесть часов. Надо поторапливаться.

— Поторапливаться? Лид, да ты разуй глаза! Думаешь, я отсюда так запросто свалю?

В углу Лидия нашла сандалии Займара (покрытые все той же коричневой грязью) и, стараясь не касаться подошв, прошла с ними к кровати.

— Нет, но я думаю, что у тебя подписан контракт с неустойкой на производство моего фильма, а это значит, что ты либо едешь со мной его снимать, либо забудешь о гонораре в десять миллионов долларов и вернешь студии два миллиона, которые тебе уже выплатили. Плюс к тому на ближайшие пять — десять лет будешь отстранен от профессии — я лично прослежу за тем, чтобы на этот срок — как минимум — и духу твоего в кино не было даже близко.

Займар улыбнулся:

— Лид, пихнула бы ты телок и дала мне кончить, будешь мне лучшим другом.

— Попрощайся с подружками. Вернешься сюда, как только снимешь мой фильм.

Займар откинул простыню, и Лидия невольно скосила глаза. Займар сделал то же самое.

— Большой, да, Лид? — кокетничал он, лукаво глядя на нее.

Лидия вспыхнула, точно школьница.

— Ну, мы в вестибюле подождем. — И они с Туаном вышли из номера. Сердце у нее бешено колотилось. Да, в самом деле большой.

— Мисс Олбрайт и мистер Займар, пожалуйста, пристегните ремни. Мы идем на посадку в Лос-Анджелесе, — объявил пилот по внутренней связи.

Те пятнадцать часов, что Займар спал, Лидия читала сценарии, говорила по телефону, изводила помощниц и прохаживалась по салону «Гольфстрим-5500». За два часа до Лос-Анджелеса Займар очнулся — в состоянии жестокого похмелья, совершенно разбитый и невменяемый. Для начала она накачала его водой «Фиджи» (за последние полтора часа он бегал в туалет восемь раз), затем напичкала витамином С и мультивитаминами. К моменту приземления он должен был быть в форме. И наконец, они обсудили сценарий.

— Говорят, она лапочка, — заметил Займар, прихлебывая кофе.

— Трахать мою сценаристку ты не будешь, — решительно сказала Лидия. — Усек? Это ее первый фильм — и так будет дел по горло. Ей этого твоего дерьма даром не нужно.

— Да, мадам. А ты, я вижу, изображаешь мамочку, Лидия? Ну кто бы мог подумать?! Значит, держишь всех в ежовых рукавицах?

— Рафаэллу играет Селеста Соланж.

— Интересно, как ты ее уломала?

— Секрет.

— Ясненько. Кстати, о секретах — рыжий пердун, смахивающий на лепрекона, отхватил себе «Уорлдуайд»?

— Арнольд Мэрфи. Да.

— Слушай, Лидия, я в глубь острова поехал, когда узнал об этом. А так даже не думал подставлять тебя. Просто решил, что раз у вас с ним свара, то фильма не будет.

— У нас с тобой все получится. Мне повезло.

— Знаешь поговорку об удаче? Она благоприятствует тому, кто к ней готов. Откуда пришло спасение, Лид?

— От Сиси и Джесс.

— Ну, я всегда знал, что три женщины — это сила. — Займар похотливо ухмыльнулся, и, не будь он так хорош собой, Лидия расценила бы это как оскорбление.

— А что Брэдфорд? Прошел реабилитацию?

— На читке был трезв как стеклышко. Надеюсь, протянет.

— Он перед камерой неподражаем, Аид, когда воздерживается от дури. А когда под кайфом — полный кошмар.

— Ты будешь присматривать за ним на площадке, а я — после съемки.

— И когда начинаем? Через десять дней?

— Через три. Арнольд уже рвет меня на куски — вынь да положь ему отснятый материал.

— Вот урод! Да надери ты ему задницу, он и тогда не поймет, что фильм хороший.

Лидия рассмеялась.

— Я когда-то работал с ним, на своем втором фильме. Это было вскоре после вашей разборки. Он не знал, с какой стороны объектив у камеры. Полный лох.

Самолет тряхнуло: шасси коснулись полосы.

— Пусть он и полный лох, Займар, — сказала Лидия, взглянув на часы, — но будет нас трахать ближайшие два месяца.

Джессика обвела взглядом своих агентов, расположившихся в конференц-зале Си-ти-эй. Эта небольшая команда из сорока пяти человек, которой она руководила, являла собой цвет киношного бизнеса. В основном здесь были широко представлены деловые костюмы и галстуки; реже встречались юбки и высокие каблуки. Зато какие: Лабутен, Чу, Бланик!

Семь женщин-агентов, включая Джессику. Меньше двадцати процентов всех агентов киноиндустрии, которые представляли интересы восьмидесяти процентов мировых кинозвезд, — женщины. Вообще агентская работа по сути коммерческая, а потому мужская. Агенты продают актеров, режиссеров, сценаристов и их идеи. Торг идет напряженный, в условиях жесткой конкуренции. Семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки. Агент живет для своих клиентов него нужд.

За последние полтора года Си-ти-эй потеряла двух агентов-женщин: одна ушла в управленческую компанию, другая родила ребенка. Джессика принадлежала к третьему поколению женщин Голливуда, допущенных к агентской работе. В первом поколении все были бездетными (замужем — единицы), из второго тоже мало кто обзавелся детьми. И даже сегодня многие женщины-агенты оставались одинокими, а у большинства тех, что все-таки выходили замуж, брак неизбежно заканчивался разводом. Да и какой мужчина стал бы терпеть подобную жизнь?

Джессика бросила взгляд на «Ролекс», инкрустированный бриллиантами (часы стоили десять тысяч долларов и были подарены клиентом, получившим «Эмми»). Девять пятьдесят восемь. До конца совещания, проходившего по средам, оставалось еще две минуты. То был еженедельный ритуал — общий сбор, на котором все младшие агенты, курировавшие студии, отчитывались о проделанной работе и рассказывали свежие сплетни. Двадцатипятилетний Тайлер Брагер (именно он накануне позорно прошляпил Холдена Хамфри), отвечавший за «Саммит студиос», бубнил про сценарий, за который «Саммит» заплатила семизначную цифру, причем постоянно путался и говорил не по делу.

— Кто из режиссеров им нужен? — перебила Джессика.

— Что, простите? — Тайлер сбился и судорожно сглотнул. Младшие агенты до смерти боялись попасть впросак на этих утренних совещаниях. Каких-то десять лет назад Джессика сидела на месте Тайлера и тоже обливалась потом от страха, так что под мышками на ее шелковой блузке проступали несимпатичные пятна.

— Какой режиссер? Ты говорил о наших клиентах. Так который из них нужен продюсеру?

— Продюсер Майк Фокс, но он не сказал, кто…

— Вот как? И когда ты говорил с Майком?

— Вчера вечером.

— Правда? И когда именно?

— На вечеринке, он упомянул…

— Значит, ты говорил с Майком на вчерашней вечеринке? — Тайлер лгал. И Джессика это знала. И могла бы слопать его живьем. Если бы захотела.

— Да, и он упомянул, что хотел бы работать на этом проекте с Ван дер Вееном и Таттлом.