Много позже, когда Н. К. Рерих окажется в Маньчжурии, эта дружба с русскими эмигрантами очень поможет ему в далеком китайском городе Харбине, в начале Второй Американской Центрально-Азиатской экспедиции.

Концессии на Алтае в конечном счете были получены. Но до 1930 года Николай Константинович так и не сумел осуществить свой грандиозный план, еще 6 июля 1929 года стало известно, что Н. К. Рерих утратил права на концессии. Своим сотрудникам Николай Константинович объяснял неудачу корпорации «Белуха» довольно просто — не было достаточного количества людей.

Дело в том, что Советское правительство посчитало нецелесообразным продлевать контракт на концессии. На письмо, посланное Н. К. Рерихом, после долгих согласований 12 февраля 1930 года пришел официальный ответ, что переговоры можно возобновить, но теперь посредником будет созданная в Америке торговая Советско-Американская корпорация «Амторг». Причем переговоры предлагалось вести открыто. Для Рериха такое афиширование отношений с Советской Россией в момент выдачи английских виз для поездки в Индию и оформления в собственность земли в Кулу было подобно грому среди ясного неба, тем более что Николай Константинович уже подал документы на получение американского гражданства, и по неясным причинам ответ задерживался в недрах бюрократической машины.

И если в 1928 году для Рериха распространение слухов о его связи с Советской Россией через концессии и корпорацию «Белуха» было нежелательно, то в 1930 году оно могло уже просто разрушить многие его проекты.

И «…когда в газетах, — учил своих сотрудников Н. К. Рерих, — пройдет слух, что Николай Константинович советский подданный, сказать, что он давно американский подданный…»[259]

Но вернемся в 1924 год, когда английская разведка только строила планы по дискредитации Н. К. Рериха, а Советская Россия еще ожидала приезда великого художника в Москву.

9 ноября 1924 года сестра Лидия писала Н. К. Рериху из Петрограда, незадолго до того переименованного в Ленинград:

«Дорогой Коля, получила на днях Твою открытку с американским адресом и недоумевала, почему Ты так скоро покинул Индию, но сегодня пришло Володино письмо, и тогда мы узнали, в чем дело, он написал, что Ты до 10 декабря пробудешь там и, следовательно, успеешь получить мое письмо. Боре я передала Твое письмо, которое Ты прислал в июле, и теперь передам, что Володя пишет из Твоего письма к нему, но не знаю, заставит ли все это его взяться за перо. У него какое-то отвращение к корреспонденции. Мы все уговариваем его написать и Тебе, и Володе, но он постоянно обещает и не пишет. Зуля — его жена — даже сердится на него за это, но ничего не помогает. Правда, он страшно занят и сильно устает, но все же мог бы собраться, наконец, и ответить».

Советская Россия не забыла о своем знаменитом соотечественнике. Несмотря на то что Николай Константинович был эмигрантом и, казалось бы, на его имя должно было распространяться табу, как и на многих писателей и художников, покинувших во время революции родину, советские газеты вспомнили о 50-летии великого художника, правда, в газетах перепутали число, но такая случайность была не в счет. Поэтому Лидия, сообщая об этом брату, с некоторой гордостью и уважением выводила «ТЫ» с большой буквы:

«Недавно писали у нас в газетах о Тебе по поводу 50-летия Твоего, но вышло комично, что стиль перепутали и сообщили, что 27-го по новому стилю. Напиши, какие этюды написал Ты в Индии и что работал Светик. Как было бы приятно посмотреть Твою выставку. Долго ли Ты думаешь пробыть еще в Индии? Сообщи нам Твой адрес в Индии, чтобы написать через Ригу, это будет скорее. Читала я Твою книгу, которую получила. Пришли, если можно, Твои книги на русском… Замечено, что Ты стал философом, а по стилю напоминает Тагора. Может быть, Ты будешь смеяться над моим суждением, но это так».

Родственники ждали приезда Николая Константиновича в Советскую Россию и надеялись, благодаря его авторитету, изменить свое бедственное положение.

«23 сентября нового стиля нам пришлось пережить наводнение по силе такое же, как было сто лет тому назад, — жаловалась Николаю Рериху Лидия. — У нас квартира в 1-м этаже, и в комнатах было на аршин воды, а во дворе больше аршина. Вообще вода была только на один фут ниже, чем в 1824 году… Маму я отвезла к Боре, как только можно было проехать, потому что пешком она не может идти, и там она пробыла это время, а сейчас она вернулась домой, так как теперь все просохло. Полы и двери все перекосились, но приходится тут жить, потому что нет квартиры, а если есть, то с ремонтом на 1 или 2 тысячи рублей, ну это, конечно, невозможно, получая в месяц около 100 руб.

Напиши, как Вы живете? Тут один художник говорил нашему знакомому, что Ты стал миллионером, но я этому не верю. Если бы Тебе хорошо жилось, так Ты не прислал бы в прошлом году маме 40 франков. Хотя, конечно, было неосторожно с Твоей стороны не упомянуть в письме, сколько Ты посылаешь. Может быть. Ты выслал 40 долларов, а нам передали 40 франков. Там было 2 бумажки по 20 франков, одну я разменяла и купила маме фунт леденцов, только на это хватило, а другие 20 франков мама хранит, как драгоценность, в знак того, что любимый сын вспомнил о ней. Она всегда очень скучает, когда нет от Тебя известий».

Лидия ставила Николаю в пример младшего брата Владимира, который даже из белогвардейского Харбина присылал родным письма почти каждый месяц и часто вкладывал туда заработанные доллары.

«Вот Володя довольно часто пишет, каждый месяц от него письма получаем, а иногда он Маме присылает по 10–15 долларов… Жаль, что он один, если бы он мог жить с Тобою или с нами, ему бы лучше было… Напиши поподробнее, как Вы живете, что делаете… Мы все целуем Вас всех и желаем успеха. Твоя Лиля».

Но Николай Константинович уже определил для себя путь в далекий Тибет. Возвращаться в Советскую Россию, не заручившись ничьей поддержкой, было бы просто опасно и опрометчиво.

Индия и Китай, вот две страны, по территории которых должна пройти первая экспедиция Николая Рериха.

15 августа 1924 года Н. К. Рерих написал из Индии В. А. Шибаеву об организации коммерческих проектов:

«Родной Яруя, возьмите представительство (из Германии или других дешевых стран) на:

1). Дешевые сорта пахучего цветного мыла.

2). Дешевые часы.

3). Дешевые фальшивые жемчуга и блестящие безделки.

Здесь может быть дело. Вообще, World Service может получить значительное расширение на чае и прочих вещах. Так как Вам крюк небольшой ехать через Париж, то лучше встречайте меня в Париже (Hotel Lord Byron, rue Lord Byron, Paris 8). Из Америки думаю выехать 10 или 15 декабря. Значит, около 20-го декабря буду в Париже. Конечно, точный день телеграфирую Вам из Америки. Проездом через Берлин все-таки спросите о судьбе моих картин, задержанных в Мюнхене…»[260]

12 сентября с коммерческими учреждениями и планами экспедиции все было решено, только вот от В. А. Шибаева почему-то письма задерживались. Из Индии перед самым отъездом Н. К. Рерих писал Шибаеву:

«Родной Яруя, думаем, что Ваши письма пропадают. Все прислали „свои желания“, но лишь от Вас нет. Светик так хотел помочь по чайному делу, но ждал напрасно. Через 10 дней выезжаем. Очень возможно, что найдете меня около 20 декабря в Берлине. Сообщу окончательно из Парижа».

Многие личные вещи, вывезенные некогда Н. К. Рерихом в Финляндию, все еще оставались недоступными, брать их с собой в 1919 году в Англию было накладно, а везти их потом в Америку — совершенно немыслимо. Благо В. А. Шибаев теперь жил в Риге и мог позаботиться об оставленных вещах Николая Константиновича.

«Если до поездки сюда, — писал из Индии В. А. Шибаеву Н. К. Рерих, — получите вещи из Финляндии, привезите мне ящик для красок и ножки к нему. Все мои этюды и начатые картины пошлите в Америку. Остальные вещи запишите — мы дадим указания. Если найдете среди книг книги Крыжановской или Гофмана (русские), привезите сюда. Если найдете I том моих сочинений — пошлите в Америку».