«Получена телеграмма из Нью-Йорка, сообщающая о появившейся в „New York Times“ пространной телеграмме из Москвы о поручении Николаю Константиновичу экспедиции в Тибет якобы Академией наук. Немедленно телеграфируем и восстанавливаем истину — экспедиция имеет отношение только к американским учреждениям. Как выяснилось, „Times“ не поместила последней достоверной версии. Поместили ли ее три или четыре другие нью-йоркские газеты? Слышно, что это уже вторая странная выходка со стороны „Times“»[335].

Через 12 дней экспедиция на автомобилях прибыла в монастырь Юм-бейсе, перевалочный пункт паломников, путешествующих из Монголии в столицу Тибета Лхасу. Далее можно было идти только горными тропами, поэтому машины пришлось отослать обратно в Монголию. Экспедиция, потеряв время на аренду и организацию каравана, двинулась на лошадях и верблюдах в глубь Тибета. До границы Монголии еще были многие километры пути, а торговый представитель СССР в городке Юм-бейсе сообщил Николаю Рериху, что из-за каких-то неприятностей политического характера советский представитель в Бала-Цайдаме был неожиданно выслан и теперь поддержки в Цайдаме у экспедиции не будет.

Экспедиция продвигалась вперед по безлюдным тропам, изредка встречая на пути груженые караваны. На пятнадцатый день путешествия из Юм-бейсе в Шибочен буряты, принимавшие участие в экспедиции, заговорили об обратном пути. Они услышали, что китайцы во Внутренней Монголии опрашивают караваны и убивают всех бурят и русских.

Конечно, это были только слухи, переданные одним из встречных караванов, но такие разговоры имели под собой и некоторую реальную основу. Дорога, по которой двигался караван Рерихов, оказалась опасной, зато безлюдной, поэтому шансов встретить на ней разбойников было гораздо меньше, но буряты заявили, что поедут обратно только через Англию, так как боятся китайцев. Никто не стал их разубеждать, что этого сделать просто невозможно. Между тем экспедиция действительно рисковала встретиться с китайскими войсками, которые, по слухам, находились где-то поблизости.

На двадцать второй день пути караван наконец пришел в Шибочен. Здесь один из бурят, испугавшись дальнейших трудностей, объявил, что не будет участвовать в походе. Экспедиция шла в Лхасу самым коротким путем, но такой путь был плохо знаком караванщикам, и поэтому иной раз Рерихи оказывались за многие километры от предполагаемого места.

На этой сложной дороге к Н. К. Рериху должен был присоединиться еще один участник путешествия полковник Кардашевский, уже выехавший из Тяньцзиня. Чтобы он не разминулся с караваном, близ местечка Сучжоу была устроена стоянка.

Уже в пути Рерихи узнали, что Америка, Англия, Франция, Италия и Япония объявили ультиматум Китаю[336], а значит, экспедиция может в любой момент быть арестована китайцами как диверсионный американский отряд.

В далеких горах до путников доносились только гул китайской гражданской войны и слухи о многочисленных военных переворотах. Впечатления о неспокойном положении в Китае привез и Н. В. Кордашевский, присоединившийся к экспедиции 28 июля 1927 года.

Караван, по мере своего продвижения, постоянно обновлялся, так как дорога, пролегавшая через труднопроходимые горные перевалы, требовала большого напряжения сил и от людей, и от животных. В середине сентября экспедиция уже шла по территории Тибета, и Рерихи торопили караван, чтобы к началу ярмарки попасть в город-таможню Нагчу, последний заслон на пути к столице Лхасе. Чем ближе подходил караван к Лхасе, тем сложнее было договариваться с властями.

На одной из тибетских застав произошла небольшая остановка, были пересчитаны лошади и досмотрен багаж, а начальник заставы задал естественный для Тибета вопрос:

— Какова ваша цель посещения Тибета?

— Это — Американская экспедиция, снаряженная несколькими американскими учреждениями, — ответил Рерих.

— Амери, Амери, Амери-хан, — повторил несколько раз начальник заставы и быстро составил отчет. Юрий случайно в него заглянул и оторопел:

В такой-то день тибетского восьмого месяца года огненного зайца прибыл в Шенгди король Амери, чья цель изучать буддизм и приобретать священные тексты и изображения.

Николай Константинович и Юрий пытались возражать и пробовали объяснить чиновнику, что слово «американец» не может переводиться как Амери-хан, а таможенник говорил, что знаком с монгольским и знает, что «хан» по-монгольски «король» и не надо морочить ему голову. Бурное возмущение и протесты со стороны Рерихов только подтверждали правильность его предположения, чиновник заявил, что члены экспедиции напрасно пытаются скрыть от него истинное положение своего лидера, чье имя — «Амери» и чей ранг обозначен монгольским словом «хан». Тибетские паспорта, выданные в Монголии, никоим образом не интересовали таможенного чиновника.

Тем временем в России события развивались таким образом. После смерти Ф. И. Дзержинского ключевые посты в ВСНХ заняли другие люди. На октябрьском пленуме из партии был исключен Л. Д. Троцкий и концессионный комитет изменил свою политику. А сотрудники ОГПУ сожалели, что так легко отпустили Н. К. Рериха из Монголии в Тибет.

В октябре 1927 года, на последней пограничной заставе перед Нагчу, караван Н. К. Рериха снова задержали. Вначале показалось, что это очередная проверка документов, но потом эта короткая остановка превратилась в долгую зимовку, за время которой были испробованы все возможности получить разрешение идти дальше в Лхасу.

Началось все с переговоров с мелкими чиновниками, а закончилось встречей с главнокомандующим Восточными Тибетскими войсками генералом Кушо Кап-ши-па. Это был молодой человек лет двадцати четырех, который гордо заявил, что он является чиновником 4-го разряда и имеет право лично сообщить Далай-ламе о прибытии великих гостей. Казалось бы, все должно разрешиться быстро, тем более что личный секретарь генерала оказался хорошим знакомым Юрия Рериха, которого он знал еще по Дарджилингу.

Разговор с генералом Кап-ши-па проходил доверительно, и Н. К. Рерих рассказал ему о цели своего визита в Лхасу. После дружеского общения отношение генерала к Н. К. Рериху резко изменилось. Кап-ши-па стал доброжелательным и даже изъявил желание проводить всех в лагерь и лично помочь Рерихам с процедурой таможенного досмотра вещей, ибо «совсем неуместно маленькому чину касаться вещей большого человека». Николай Константинович отдал распоряжение немедленно готовиться в поход и тут же послал с гонцом составленное секретарем письмо к губернаторам в Нагчу. Кроме того, генерал пообещал Николаю Константиновичу лично написать Далай-ламе сообщение о рериховском посольстве.

На следующий день после досмотра лагеря экспедиции Кап-ши-па предложил Рерихам переехать вместе с караваном поближе к ставке, где он и закончит все формальности. При этом генерал предупредил, что теперь въезд в Нагчу категорически воспрещен всем иностранцам, но Рерихов, таких высоких гостей Тибета, этот запрет не коснется, и снова подтвердил, что ради них он пока остается здесь и еще раз лично напишет о буддийском посольстве Далай-ламе.

Лагерь экспедиции был перенесен поближе к ставке главнокомандующего. Вскоре Николай Константинович получил записку с просьбой срочно приехать к генералу для переговоров. Друживший с Юрием секретарь рассказал, что рано утром было получено какое-то письмо из Нагчу и что его содержание ему пока неизвестно.

В сообщении, присланном из Нагчу, говорилось, что гражданский и духовный губернаторы не решаются принять на себя ответственность за то, чтобы пропустить экспедицию вперед, так как очень боятся существующего категорического указания Далай-ламы о запрещении въезда в Нагчу всех иностранцев. А потому они просят главнокомандующего, как старшего по рангу, взять на себя ответственность за проезд экспедиции. Кап-ши-па принял неожиданное для Рерихов решение, он вызвал двух губернаторов Нагчу к себе в ставку. Генерал писал: