Н. К. Рерих пишет, что для меня есть какое-то дело и работа. Еще не знаю, в чем она заключается, но допускаю возможность остаться в Англии на более продолжительное время; впрочем, это вопрос новый и сложный… В надежде скоро увидеться крепко жму Вашу руку и еще раз сердечно благодарю за доброе отношение»[211].

В Лондоне, в зале «Essex Hall», 19 сентября 1919 года проходил вечер памяти Леонида Андреева.

«После смерти Леонида было в Лондоне устроено поминальное собрание, — вспоминал Н. К. Рерих. — И я говорил о нем и читал некоторые письма. После собрания подходит Милюков и в большом изумлении спрашивает меня:

— Оказывается, вы были большими друзьями, как же никто об этом не знал?

Отвечаю:

— Может быть, о многом не знали, да ведь и никто и не спрашивал.

Леонид Андреев был моим особенным другом»[212].

Книга стихов Николая Рериха, написанная большей частью в Финляндии, к лету 1919 года была почти готова. Возникла срочная необходимость перепечатать рукопись на машинке, для последующего издания. Найти в Лондоне машинистку, владеющую русским языком, оказалось не так-то просто. Рериху посоветовали обратиться в издательство на Флит-стрит, там работал русский эмигрант Владимир Шибаев, который с радостью откликнулся на просьбу художника. Николай Константинович пригласил Владимира Шибаева на свою выставку, открывавшуюся в мае 1920 года в Goupil Gallery. Уже тогда вокруг имени Рериха образовывалось множество домыслов и слухов. Позже Рерих вспоминал об открытии этой выставки:

«Еще в 1920 году во время моей выставки у Гупиля в Лондоне заявился некий чиновник из Министерства иностранных дел и смутил бедного директора галереи. Сказал, что картины вовсе не мои, что Рерих убит в Сибири и сам чиновник присутствовал на панихиде. Пришлось повидать его и уверить в моей самоличности». Причем чиновник авторитетно уверял, что вот этот Рерих на самом деле — самозванец, ибо настоящий Рерих в 1918 году похоронен, и он лично присутствовал на его похоронах.

Известный русский поэт Николай Асеев, поверив в смерть Н. К. Рериха, даже написал по этому случаю стихотворение, датированное 14 октября 1918 года, и прочитал его на вечере, посвященном памяти Рериха:

Николай Константинович Рерих с юмором отнесся к столь странному известию, сказав, что теперь долго проживет.

После переезда в Лондон, Николай Константинович устроил своего сына Юрия в Высшую школу восточных языков при Лондонском университете, на индоиранское отделение. Именно там Юрий познакомился с индусом, в будущем известным индийским лингвистом — Сунити Кумар Чаттерджи, лично знавшим Рабиндраната Тагора. Кумар часто бывал в доме, который снимали Рерихи в Лондоне, не далеко от Гайд-парка на Квинс Гейт Террас (Queens Gate Terrace), 25, здесь он нашел уважение и понимание Николая Константиновича.

В Лондон, вместе со старшим сыном, 5 июня 1920 года приехал Рабиндранат Тагор, и уже через 12 дней Рерихи оказались среди приглашенных в доме известного индийского поэта.

Ратхиндранат Тагор, старший сын поэта, вспоминал первую встречу Николая Константиновича с отцом, состоявшуюся 17 июня 1920 года:

«…после обеда Сунити Чаттерджи привел Николая Рериха, русского художника, и его двух сыновей; Рерих показал нам альбом репродукций своих картин. Картины действительно замечательны. В западном искусстве нет ничего подобного. На отца они произвели очень большое впечатление… Вся семья собирается в Индию в сентябре. Их искренняя простота и естественные манеры очаровывают, они так свежи, так отличаются от чопорности англичан. Мы хотели бы узнать их поближе…»[213]

После этой встречи 24 июня Рерих написал первое письмо Рабиндранату Тагору: «Дорогой мастер! Пусть мои слова напомнят вам о России…» Николай Константинович пригласил Тагора приехать и посмотреть картины в мастерской, ведь живая картина — это не типографская репродукция. Тагор принял приглашение художника и вскоре вместе со своими друзьями посетил мастерскую.

Друг Тагора, сопровождавший его во время путешествия по Европе, Кедарнат Дас Гупта так вспоминал встречу Рабиндраната Тагора с Н. К. Рерихом в Лондоне: «Это случилось 14 лет тому назад в Лондоне. В это время я находился в доме Рабиндраната Тагора, и он сказал мне: „Сегодня я доставлю вам большое удовольствие“. Я последовал за ним, и мы поехали в Саут Кенсингтон, в дом, наполненный прекрасными картинами. И там мы встретили Николая Рериха и мадам Рерих. Когда мадам Рерих показывала нам картины, я думал о нашем прекрасном идеале Востока: Пракрити и Пуруша, человек, явленный через женщину. Это посещение навсегда осталось в моей памяти».

Специально к приезду Рабиндраната Тагора в мастерской на самом видном месте были поставлены картины, навеянные индийскими сюжетами. Некоторые из этих картин были еще не закончены, но Николай Константинович посчитал, что главное не завершенность произведения, а тема, которая была видна уже в эскизах. В это самое время Рерих работал над индийской серией — «Сны Востока». Кедарнат Дас Гупта вспоминал, что все помещение было увешано картинами и повсюду лежали многочисленные эскизы.

Во время этой встречи Рабиндраната Тагора изумило название поместья Рерихов — Извара, очень похожее на имя индийской богини Ишвар.

После знакомства с Н. К. Рерихом Р. Тагор проникся большой симпатией к русскому художнику и, почувствовав некую близость души, 24 июля написал письмо, в котором выразил свой восторг от творчества Николая Константиновича:

«24 июля 1920 г. Кенсингтон Пелис Меншионз (Лондон)

Дорогой друг!

Ваши картины, которые я видел у Вас в мастерской в Лондоне, и репродукции некоторых Ваших картин, появившиеся в журналах по искусству, глубоко захватили меня. Они заставили меня осознать то, что является, конечно, очевидным, но все же должно быть снова и снова открываемо нами в самих себе: что Истина беспредельна. Когда я пытался найти слова, чтобы описать самому себе идеи, заключенные в Ваших картинах, я не смог сделать этого. И не смог я потому, что язык слов может выразить лишь одну грань Истины, а язык картины находит в Истине свою область, не доступную словесному выражению. Каждый вид искусства достигает своего совершенства лишь тогда, когда оно открывает в нашей душе те особые врата, ключ от которых находится в его исключительном владении. Когда картина является поистине великой, мы не должны иметь возможности высказать, в чем это величие, но все же мы должны видеть и знать его. То же самое относится и к музыке. Когда одно искусство может быть полностью выражено другим — это не настоящее искусство. Ваши картины ясны и все же невыразимы словами. Ваше искусство ограждает свою независимость, потому что оно великое искусство. Искренне Ваш Рабиндранат Тагор»[214].