Николай Рерих не только помог в издании и переводе «S.O.S.» на несколько языков, но и занимался распространением брошюры среди эмигрантов. Многие русскоязычные и иностранные газеты перепечатывали воззвание Леонида Андреева. Достаточно назвать лишь некоторые многотиражные издания «S.O.S.»: 24 марта и 28 сентября 1919 года — газета «Общее Дело» (Париж); 29 марта 1919 года — бесплатное приложение к газете «Русская жизнь» (Гельсингфорс); отдельные издания 1919 года: «S.O.S.!» Гельсингфорс; «S.O.S.!» Виипури (с рисунком Н. К. Рериха «Меч мужества» на обложке); «S.O.S.! Спасите!» Париж; сразу два издания с предисловием В. Л. Бурцева, Нью-Йорк, под названием «Спасите!: Обращение к цивилизованному миру». В том же 1919 году статью перевели на английский язык, и уже 1 марта 1919 года английская газета «The Times» (Лондон) печатала отрывки из воззвания. Финская газета «Nya Fyren», выходившая на шведском языке, печатала статью Л. Андреева даже с продолжением из номера в номер. Практически всем изданиям предшествовали переговоры, которые проводил Николай Рерих, и причем всегда довольно успешно. Появился издатель, который даже пообещал выплатить гонорар за издание брошюры. Рерих аккуратно пересылал деньги и гонорары Леониду Андрееву в Финляндию.
23 апреля 1919 года Л. Андреев благодарил Рериха за все хлопоты: «Сейчас, перед отправкой на почту, получил Ваше письмо и деньги, милый друг. К написанному раньше могу прибавить от всей души: эх! Читали ихнюю резолюцию? Вообще — не хочется, не могу говорить. Вас еще раз крепко целую. Конечно, мы вместе и твердо. Пишите мне и давайте адрес, Леонид Андреев»[208].
Лондонский Комитет Освобождения России издал брошюру Андреева «S.O.S.» на английском языке, с предисловием П. Н. Милюкова, тиражом в 10 тысяч экземпляров.
Скоропостижная смерть Леонида Андреева расстроила некоторые планы, которые они с Николаем Рерихом собирались осуществить в Англии, а затем и в Америке. Леонид Андреев писал о них Николаю Константиновичу:
«Дорогой друг мой!.. Вот три пути, которые сейчас открываются передо мною, — это жизнь. Один — я беру на себя целиком все дело антибольшевистской пропаганды, как я писал и предлагал Карташеву и другим, и вступаю в здешнее правительство с портфелем министра пропаганды и печати. Понимаете: все целиком! Организацию во всей ее огромности помимо собственного писания. Живу, значит, либо в Ревеле, либо где придется, езжу взад и вперед, целые дни разговариваю, ищу и настраиваю людей, а ночью пишу, борюсь с инерцией и слабодушием. Труд, который только под силу железному здоровью, а я болен, болен!.. Но долг обязывает работать для России, и вот завтра я еду в Гельсингфорс добиваться того, что есть мой несомненный конец как художника и живой твари…
Второй путь. Не добившись толку в Гельсингфорсе (эти маленькие люди боятся меня), еду в Америку. Там читаю лекции (на каком языке?) против большевиков, разъезжаю по Штатам, ставлю свои пьесы, продаю издателям „Дневник Сатаны“, и миллиардером возвращаюсь в Россию для беспечальной маститой старости. Это уже лучше. Поездка может быть неудачною (я болен и сваливаюсь после первой лекции, или американцы просто не хотят слушать меня), но она может, при счастливо сложившихся обстоятельствах, превратиться и в триумфальное шествие: увижу людей, которые любят меня, получаю импульсы к новой художественной работе и, уврачевав душу, может быть, подтяну и тело, которое у меня всегда плетется сзади. Уже давно доходят слухи, что в Штатах ко мне относятся очень хорошо; когда-то меня приглашали для турне и сулили огромный успех; и сейчас случается, что неведомый мистер из Кентукки вдруг присылает мою книжку для автографа. Отчего не поверить чуду? Случилось же вчера ночью, что к нам в [дом] попал упавший с лошади и заблудившийся полупьяный финский офицер, напугал женщин, на коверканном языке стал говорить о своей любви к Леониду Андрееву и, узнав, что таковой перед ним, проделал целую сцену поклонения в духе Достоевского, я не знал, куда деваться от бурного юноши. А ведь — финн! И как он размахивал револьвером, грозя убить М. Горького, а мне говорил, что если я стану большевиком, то и он станет большевиком! Серьезно: ведь есть же, должно быть, люди, которые верят мне и моему слову, — а я их не вижу, как ослепший, вечно служу над собой панихиду, унынием и тоской о личной судьбе убиваю здоровье. Америка!
Но как добраться до нее? Где найти доброго и щедрого импресарио, не мошенника? Как прожить это время, пока таковой найдется? Где добыть денег, что[бы] обеспечить семью на время отъезда? (Я хочу ехать с женой и маленьким сынишкой, остальные здесь.) У меня украли штаны, сапоги — как соорудить новые и какого они должны быть фасона для Америки? Все эти вопросы, серьезные и ничтожные, во всяком случае пустые для разумного и практичного человека — для меня сплошь проклятые, сплошь неразрешимые вопросы — ах, до чего я младенчески беспомощен в жизни, только теперь это вижу! А сегодня день моего рождения: ровно сорок восемь лет хожу я по земле, и так мало приспособился к ее порядкам.
И третий, наиболее вероятный путь — это больница. Но эта дорога так мрачна, и вообще я тут подхожу к таким мыслям и решениям, что лучше остановиться…
Завтра, как говорил, еду в Гельсингфорс. Но заранее убежден в неудаче и оплакиваю зря затраченные деньги. Новый и еще мне не вполне известный и сомнительный состав правительства, робость и половинчатость условий, которые мне поставят и которые сделают мой труд непродуктивным и бессмысленным, несомненные попытки, которые будут сделаны для полного обкорнания моей независимости публициста и превращения меня в редактора правительственного вестника… Сейчас подали телеграмму от Карташева: „Все глубоко изменяется, дело продолжается, Ваш приезд обязателен и необходим“. Стало быть — в министры? Еду — но не только не сжигаю моста за собою, а еще старательнее строю новый.
Просьба к Вам огромная: пособите младенцу Леониду относительно Штатов. У Вас есть знакомства и связи в Америке (а я растерял все адреса и написал только одно письмо по фантастическому адресу некоему Г. Бернштейну, чуть ли не покойнику). Возле Вас, вероятно, и существуют американские журналисты и кроткие импресарио (а в Тюрисеве их нет), и Вы, наконец, настоящий деятельный друг, чем я и решил нагло пользоваться…»[209]
Об организации антибольшевистского агитационного центра Л. Н. Андреев писал 30 августа 1919 года и К. Д. Набокову, поверенному в делах русского посольства в Лондоне:
«Глубокоуважаемый Константин Дмитриевич!
Позволяю себе, не имея чести быть лично знакомым с Вами, обратиться к Вам с большой просьбой; пусть оправданием мне послужат трудные обстоятельства, в которых мы все живем.
Я решил ехать на некоторое время в Америку (в Штаты). Цель поездки агитационная, противобольшевистская. По дороге я хотел бы заехать в Лондон для беседы и согласования моих действий с видами моих политических друзей; в частности, мне необходимо поговорить с Павлом Николаевичем [Милюковым]. Не будете ли Вы так добры и не окажете ли мне содействие в получении английской визы? Я тороплюсь, а если начинать хлопоты о визе здесь, то уйдет масса времени.
Еду я с моей женой, Анной Ильиничной (здоровье не позволяет мне ездить одному), и с десятилетним сыном Саввой.
Усиленно извиняюсь за беспокойствие…»[210]
Леонид Андреев подробно писал о своих планах бывшему министру иностранных дел, лидеру кадетской партии П. Н. Милюкову, находившемуся тогда в Англии:
«…Я не политик; моей задачею, как публициста-лирика (если можно так выразиться), было непосредственное воздействие на души, статьи же в журналах и притом на расстоянии требуют совсем иных качеств. Отсюда мое решение: на свой страх и риск, заручившись содействием какого-нибудь импресарио, ехать с агитационною целью в Соединенные Американские Штаты. Я не буду здесь объяснять, почему из всех стран Согласия я остановился на Америке, но думаю, что при известных усилиях с моей стороны и при помощи друзей из этой поездки может выйти толк; во всяком случае, я не останусь бездейственным, когда все руки в работе, и ближе подойду к смыслу пропаганды, нежели оставаясь в Финляндии. И мне необходимо заехать в Лондон, чтобы поговорить с Вами. Сколь я не политик, мне все же придется не только касаться политики, но и порядочно залезть в нее, и здесь я хочу просить у Вас указаний, так как глубочайше верю в Ваше понимание и опыт, и не хочу в вопросах, касающихся всей России, быть самочинным и слишком индивидуальным. Передо мною и сейчас стоит целый ряд чисто политических вопросов. где мое личное до известной степени уже расходится с общим, и было бы крайне нежелательно, чтобы это расхождение могло повести к вреду для общего русского дела. Есть у меня на этот счет и некоторые особые предположения и поручения, о которых всего удобнее побеседовать при свидании.
