С другой стороны, развитие индустрии у греков и римлян разрушало примитивное первобытное единство, которым был пропитан весь быт германцев. Греко-римская фаланга могла считаться разбитой, как только она была разорвана. Германцы гораздо скорей могли потерять всякий внешний порядок, но могли беспорядочными группами и совершенно разрозненно наступать или отступать среди скал и лесов. Душа тактической части сохранялась неизменной; сохранялись внутренняя связь, взаимное доверие, умение действовать в подчинении инстинкту или призыву вождя. Германцы не только были пригодны для правильной битвы, но особенно годились для рассыпного боя, для нападения в лесу, для засад, притворных отступлений и вообще для малой войны всякого рода.

Вести малую войну на германской земле римляне не отваживались и даже не пытались. Завоевание суровой негостеприимной страны привлекало их очень мало. Им нужно было задушить германскую свободу лишь для того, чтобы защитить завоеванную Галлию от нападения германских варваров. Если бы они могли надеяться смирить дикий народ подавляющим количеством своих войск, то перед ними, как самое большое затруднение, вставал вопрос о продовольствии, и притом в такой форме, которой не знал Цезарь при завоевании плодородной и богатой Галлии. Прокормить большое войско в глубине Германии было очень трудно; страна с таким скудным земледелием могла дать лишь очень мало, а продовольственным обозам приходилось проходить большие расстояния по проселочным дорогам — это требовало мощного аппарата, — что было особенно затруднительно в такой стране, как тогдашняя Германия, где совершенно отсутствовали искусственные дороги.

И действительно, при первой же попытке продвинуться в глубь страны римский полководец Друз должен был вернуться обратно. Он создал себе двойную базу на водном пути. Прежде всего он провел канал из Рейна в Иссель, позволивший ему проникнуть через Цвидерское озеро прямо к берегам Северного моря, Fossa Drusiana (Друзианский ров), существующий и до сих пор; затем он использовал как водный путь р. Липпе, впадающую в Рейн как раз напротив главной крепости римлян на Нижнем Рейне, у лагеря Фетера (Биртен) при Ксантене. Весной, а также в течение известной части года р. Липпе может быть использована как водный путь, почти до самых своих верховьев; поднявшись по ней, Друз построил на том месте, где она становится уже несудоходной, небольшую крепость Ализо, служившую складом. Дельбрюк доказывает блестящим образом, что эта прославленная крепость не могла ни в коем случае быть средством для покорения и усмирения соседних народностей. «Германцы представляли собой нечто иное, чем хотя бы современные негры, которых можно держать в покорности на большом пространстве, посылая лишь небольшие экспедиции из укрепленного пункта». Но как склад Ализо имел свой смысл: если римское войско пользовалось водным путем для своего обслуживания, то этот водный путь нуждался в конечном пункте, где челны выгружали бы свой груз, а провиантские обозы препровождали бы его дальше в глубь страны. Если бы рожь и муку надо было везти не с Рейна, но нагружать за 150 километров по прямому измерению, ведение войны в Средней Германии было бы совершенно немыслимым.

Способом же, указанным выше, завоевание Германии могло казаться возможным. Друз принудил береговые народности к признанию римского владычества, а после него Тиверий привел к покорности все племена до границ Эльбы, не прибегая к большим боям. Объяснения этого поразительного факта Дельбрюк ищет, по примеру Ранке, в том, что германцы бросились в объятия Друза и Тиберия из страха перед большим королевством, основанным в Богемии князем маркоманнов Марбодом, распространившим уже свои владения за Нижнюю Эльбу, так же, как галлы, из страха перед королевством Ариовиста, бросились в объятия Цезаря. Римляне пришли как союзники, и их владычество было скорее кажущимся, чем действительным; лишь в течение короткого лета осмеливались римские войска держаться внутри страны; зимой они обыкновенно уходили на Рейн. Зимой снабжение даже водным путем становилось невозможным; плавание по Северному морю, Эмсу, Везеру или Эльбе, и летом требовавшее смелости, зимой совершенно прекращалось; самое большее, на что осмелился один раз Тиберий, — это на зимовку при Ализо.

Германец

Возможно, что господство римлян, являвшееся более видимостью, чем реальностью, казалось германцам более сносным по сравнению с завоевательными стремлениями Марбода. Во всяком случае, как только римский наместник Квинктилий Вар попытался превратить кажущееся господство в действительное, германцы не имели уже никаких сомнений и уничтожили его вместе с его войском, состоявшим из трех легионов и соответствующего количества вспомогательных войск, после ужасной трехдневной битвы в Тевтобургском лесу под предводительством князя херусков Арминия.

Относительно места битвы, как известно, очень много спорили, так же, как и относительно местоположения Ализо, последнее окончательное открытие которого, как морская змея, часто всплывало в ясные дни на столбцах газет. Дельбрюк примыкает в сущности к старому архивному советнику Клостермейеру, известному в истории германской литературы в качестве тестя Граббе и учителя Фрейлиграта. Фрейлиграт описал в одном из последних своих стихотворений, как он ходил со старым господином «тевтобургствовать» на Гротенбург, где сейчас стоит памятник Арминию.

Поэтом удачно выдвинуты здесь решающие моменты вопроса. Арминий — между прочим, это имя не имеет ничего общего с Германом, оно является римским именем князя херусков, бывшего в Риме и сделавшегося даже римским всадником, его германское имя неизвестно, — Арминий по пути римлян к Рейну, и прежде всего к Ализо, запер Доренское ущелье, глубокую седловину в Оснинге, через которую должен был пройти Вар, и измученные ежедневными битвами легионы разбились об этот железный засов.

Мы не имеем никаких сообщений об этой битве с германской стороны, сообщения же со стороны римлян далеко не исчерпывающие и не ясные; сообщение их, что германцы устроили ложное восстание удаленных народностей, чтобы вызвать римского полководца из лагеря, до сих пор понималось так, что Вар был завлечен в совершенно непроходимую чащу и попал в засаду, расставленную ему здесь германцами. Это объяснение Дельбрюк отстраняет как романтическое измышление, и, конечно, совершенно основательно. Завлечение в столь искусственную ловушку такого большого войска противоречит всем стратегическим возможностям.

Истинный ход событий вырисовывается из двух обстоятельств, о которых сообщалось настолько единодушно, что в их достоверности не приходится сомневаться. Во-первых, битва происходила осенью, и, во-вторых, Вар продвигался со всем своим обозом; оба эти обстоятельства не в малой степени содействовали его гибели, так как его продвижение очень затруднялось вследствие ненастной осенней погоды и обременительного обоза. Очевидно, это было обычное ежегодное возвращение римлян из глубины Германии к Рейну или же к Ализо. Обман Вара ложным восстанием имел своей целью не принудить его выступить в военный поход, так как Вар выступил бы в таком случае без обоза, что затруднило бы его поражение; он имел своей целью создать предлог, который позволил бы германцам, не возбуждая подозрений Вара, собрать свои силы и выступить с ними вместе, в качестве союзников, для подавления вымышленного восстания, которое, естественно, оказалось в местности, к которой Вар должен был приближаться при своем возвращении в Ализо. В действительности мнимые друзья напали на римлян, как только они вышли из лагеря, и до такой степени ослабили их, что Вар не смог взять штурмом Доренское ущелье и нашел здесь свой печальный конец.