Она оказалась совершенно негодной перед лицом наступавших серьезных испытаний. В 1830 г. незначительные беспорядки на польской границе потрясли ее настолько, что пришлось сократить срок службы под знаменем до 2 лет и проявить крайнюю экономию при снаряжении ландвера. В 1848 г. чрезвычайно умеренные требования, предъявленные прусской армии в Познани, в Шлезвиг-Голштинии, Бадене и Пфальце, были выполнены только в самой скромной мере, и, помимо всего прочего, прусская система ландвера показала, что она не всегда годится для предупреждения государственных переворотов. При зачислении ландверистов в строй весной 1849 г. не обошлось без некоторых сцен неповиновения; некоторых ландверистов понадобилось отправить в их полки под конвоем гусарских патрулей, хотя все же в общем и целом контрреволюция нашла в войске послушное орудие. В 1850 г. мобилизация вскрыла громаднейшие прорехи в военном устройстве, и само министерство, руководившее ею, признало, как рассказывает Бисмарк в своих мемуарах, что война с шансами на успех в то время была невозможна.

В 50-х годах многое было улучшено, но мобилизация 1859 г. вскоре показала, что тогдашнее ядро ландвера совершенно изжило себя. Энгельс говорит об этом в своей уже упомянутой брошюре: «Войско, состоящее в большинстве из женатых людей от 26 до 32 лет, не позволяет месяцами держать себя в праздном состоянии на границах, в то время как ежедневно из дома приходят письма, что жены и дети очень нуждаются, а пособия, выдаваемого семьям призванных, совершенно недостаточно. К тому же люди совершенно не знали, против кого они должны сражаться — против Франции или против Австрии, не причинявших к тому же в то время Пруссии ни малейшего вреда. Можно ли было с таким совершенно разложившимся в течение многомесячной праздности войском нападать на организованные, закаленные в боях армии?». Именно из этой неудачной мобилизации возникла реорганизация армии, которая повела к известному прусскому конституционному конфликту.

Эта реорганизация состояла в том, что из всеобщей воинской повинности сделали нечто, правда не более совершенное, но зато более серьезное, чем она была до сих пор. Мобилизованные ландверные полки были оставлены в виде новых линейных полков; таким образом, увеличили численность пехоты вдвое; применительно к ней пришлось увеличить количество кавалерии и артиллерии до такой пропорции, какая существует в полевой армии между всеми тремя родами оружия, — ту и другую приблизительно наполовину. Центр тяжести действующей полевой армии, лежавший до сих пор на ландвере первого призыва, был перемещен таким образом, что два самых молодых его возраста, среди которых процент неженатых являлся преобладающим, были переведены в резервы, а остальные 5 возрастов присоединены к ландверу второго призыва, служба которого была сокращена на 4 года и задача ограничена выполнением чисто оборонительных функций. Одновременно была восстановлена 3-летняя служба под знаменами, которая номинально существовала с 1814 г., но фактически с 30-х годов была сведена до 2 лет.

Эта последняя мера была наиболее неприемлемой для оппозиции, ибо представляла секрет полишинеля, что возвращение к 3-летней военной службе продиктовало не столько военной необходимостью, сколько стремлением насадить в армии тот «солдатский дух», который делает армию таким послушным орудием государственного переворота. Однако с точки зрения либерализма нельзя было ничего возразить против такой реорганизации армии. Кто в прусском государстве видел продукт исторической необходимости, предназначенный провидением для спасения немецкой нации, — а так думала в первую голову прусская демократия, — тот должен был радостно приветствовать и большую боевую способность и пригодность армии, которая создавалась вследствие этой реорганизации. Сюда присоединялось еще то, что средства на реорганизацию, в количестве 10 000 000 талеров в год, должна была давать не буржуазия и даже не пролетариат, а юнкерство, по отношению к которому имелась в виду отмена налоговых льгот. В этом состояла тайна новой эры либерального министерства, которое создал осенью 1858 г. прусский принц-регент, впоследствии император Вильгельм; ограниченный и заядлый реакционер, каким был принц, должен был все-таки понять, что он не найдет ни одного порядочного юнкера, который будучи министром осмелится посягнуть на такую привилегию юнкерского сословия, как освобождение от земельного налога.

Отсюда становится ясным, почему либеральные министры в других областях государственной жизни оставили все на своем месте, как было при Мантейфеле, и занялись исключительно проведением военной реформы. Это привело окончательно в тупик буржуазную оппозицию, ибо было совершенно неоспоримо, что эта реформа, при всей ее военной необходимости, должна была повысить силу короля и юнкерства не только вне страны, но также и внутри нее. Дело, таким образом, имело две стороны, причем наиболее благоприятная для буржуазии сторона временами могла быть открыта только при помощи микроскопа. Ничто не говорило за то, а многое говорило против того, что принц-регент и его либеральные министры вздумают использовать реорганизованное войско для восстановления немецкого единства в тех размерах, которые соответствовали бы интересам буржуазии.

Последняя поступила бы самым разумным образом, если бы, дав свое согласие на военную реформу, обусловила это согласие такими оговорками, которые обеспечили бы ей также некоторое влияние на армию. Она была в состоянии достигнуть в то время многого. У принца-регента оставался еще страх от 1848 г. Как сильно боялся он борьбы с буржуазией, показывает тот факт, что он решился свалить стоимость проводимой реформы на плечи юнкерства и вопреки всем влечениям своего сердца должен был для этой цели создать либеральное министерство. Но вместо того чтобы взяться за дело твердой рукой, либеральное большинство палаты депутатов сделало самое глупое, что оно могло только сделать, — глупейшее, что может сделать вообще какое бы то ни было парламентское большинство. Из уважения перед «достопочтенными» принцем-регентом и либеральными министрами оно временно утвердило расходы на проведение военной реорганизации сначала на один год, а потом и на другой год. И лишь после того как новые полки, эскадроны и батареи были готовы, оно приняло твердое решение и сказало им: «Убирайтесь прочь!» — требование, которое, понятно, совершенно не было осуществлено.

Теперь буржуазия принялась торговаться, но при обстоятельствах, гораздо менее благоприятных, чем она могла бы сделать это вначале. В конечном счете дело свелось к вопросу о 2-годичной военной службе. Либералы и здесь не осмелились взять быка за рога. Они торговались самым отчаянным образом, заявляя: «Конечно, 3-летняя военная служба лучше, чем 2-летняя, а 4-летняя еще лучше, чем 3-летняя, но финансовое положение страны не может этого выдержать».

Таким образом, спор был с самого начала перенесен в область издержек, которые одни только способны вызвать у либеральной буржуазии волнение крови против постоянного войска. После 50-летних упражнений под палкой Молоха она стала теперь, впрочем, достаточно заслуженным ветераном, и нужны были миллиарды для того, чтобы привести ее в такое волнение, в которое в 1863 г. ее приводили миллионы.

Как это произошло в подробностях, мы увидим после того, как выясним глубже взаимоотношения между постоянным войском и милицией.

Как всякая история, так точно история армий и войн представляет процесс непрерывного развития, в котором медленное движение чередуется с быстрыми переворотами. То, что эти перевороты безусловно находятся в теснейшей связи с переворотами в способах производства, стало давно общим местом даже в буржуазных исторических трудах. Но из этого далее следует положение, что в военной истории не может быть никаких непреодолимых противоречий. Так же милиция и постоянное войско не исключают друг друга, а одно переходит в другое. Боевым кличем: «Здесь милиция! Здесь постоянная армия!» — в общем, совершенно ничего не сказано. Всегда чрезвычайно важны исторические условия. Какой безнадежный сумбур получается у людей, желающих доказывать при всех условиях преимущество милиции перед постоянным войском, показывает сочинение господина Карла Блейбтрея[52] ужасающим, но совершенно убедительным образом.