Весь он был полон образом Ундины — переменами ее настроения, ее запахом и даже тем, как она плела свои косички. Он спал возле нее, вдыхая ее аромат, и у него было чувство, что во сне он сливается с ней, почти становится ею. Он никогда не рассказывал ей о Блике и Джейкобе, о Беттине и свечении, но, когда однажды утром они с Ундиной проснулись, Никс понял, что они общались во сне и что-то разделили в течение этой ночи: что-то глубокое, чего никто из них не понимал.

Это все походило на единение влюбленных и все же было чем-то другим. Мейсоны звонили дочери ежедневно. Они добрались до Чикаго, поселились в большом доме в Эванстоне с террасой и садовыми качелями. Ральфу нравились его коллеги в «Зеликсе»; Макс уже приступил к занятиям в консерватории. Если Ундина передумает и приедет, для нее готова спальня.

Она ничего не говорила родителям про Никса, а рассказывала только о том, как идут занятия по рисованию и поиск работы на лето. Ундина практически не воспринимала Никса как отдельного человека, скорее, он становился частью ее, а она — частью его. Несколько раз они приглашали К. А. и Нив посмотреть кино. Моргану они приглашали тоже, но она ни разу не пришла. В другое время Ундина рисовала и слушала Никса, а он готовил еду.

Они ели и спали, а на следующий день все повторялось сначала.

Первую половину июня они провели в состоянии, похожем на сны наяву. В глубине души Ундина понимала, что ей следует вернуться к реальной жизни — рисованию, занятиям у Рафаэля, поискам работы на лето, которую, как она уверяла во время вечерних переговоров с Чикаго, она продолжает искать, к родителям и друзьям, но пока она оставила все как есть. Внешне никак не проявляясь, в это время что-то происходило. Какая-то цепь выковывалась между нею и Никсом, крепла связь, готовившая их к…

Тут ее мысль останавливалась.

Если не считать самого солнцестояния, она понятия не имела, что их ждет. Впервые в жизни Ундина не решалась мысленно переступить черту и посмотреть, что там. Они с Никсом не говорили о «Кольце огня», хотя и знали оба, что здесь-то и кроются ответы на все вопросы, ключ к странным событиям последних недель. Начиная с появления в их жизни Джеймса Мозервелла и заканчивая встрече и на вечеринке. Но они уже все сказали друг другу своими снами в те самые первые ночи.

— Чувак, я слышал, это будет под открытым небом, на Кэннон-бич.

— Нет, чел, это внизу, в туннелях.

— Они будут раздавать там «пыльцу», чувак. Это разводка со стороны властей. Собираются взять всех ребят с поличным.

— Говорят, все девки будут в чем мать родила.

Слухи насчет «Кольца огня» ходили разные, но все сходились в одном: там будет играть «Флейм» и тусовка ожидается огромная. Предполагалось, что народ съедется со всего северо-запада — из Вашингтона, Ванкувера и даже Кале. И тем не менее создавалось впечатление, что никто не знал места действия. Ребята со связями притворялись, будто они в курсе, но это была неправда. Дилеры платили бабки за любую правдоподобную информацию, но все ниточки оказывались ложными. Никто не имел понятия, где пройдет «Кольцо огня».

Никто, кроме Морганы. Ей не требовалось гадать. Все, что ей требовалось, так только вспомнить.

Это было все равно что на вступительном экзамене. Тогда, в девятом классе, у нее были отличные оценки, и все же она ошиблась в нескольких вопросах — нарочно, нет ли, она не была уверена. Тут гипотенуза, там — неправильно вставленная пропущенная буква, но этого хватило, чтобы избежать зачисления в «Пенвик» или любое другое сборище придурков, куда она не имела ни малейшего намерения поступать. Она не стремилась ни в одну из специализированных школ, провонявшую потом от подмышек учеников и слюнями их нежных родителей. Нет, школа Мак-Кинли была в самый раз. Моргане нравилось чувствовать себя крупной рыбой в просторном водоеме. Любая другая роль наскучивала ей, а неторопливое течение жизни в крупнейшей старшей школе Портленда оставляло ей время для работы помощником менеджера в «Кракатау». Она делала вид, будто обожает свою работу, хотя это было не так. Моргане просто нравилось любое положение, дававшее ей возможность указывать людям, что им делать. В этом она достигла мастерства, и хозяева поручили ей несколько вечерних смен после занятий в школе и несколько утренних — в период летних каникул.

Семнадцатилетняя девица была еще слишком молода, чтобы разносить в «Краке» вино и пиво, но ресторан славился лучшим маккиато в Портленде, и здесь собирались толпы народа. Эту популярность заведения Малыш Пол предпочитал объяснять своими «неотразимыми флюидами», но Моргана знала, что это все благодаря ее собственной политике привлекать золотую молодежь Портленда, одновременно ограничивая доступ.

— Воспринимай это как выбраковку убийственным взглядом, — призналась она как-то раз К. А. — Это до смешного просто. Нужно всего лишь заставить плевела чувствовать себя как можно более нежеланными гостями.

— Плевела?

— Плебс. Неудачников. Тех, что засоряют сад.

Моргане хватило одного лишь движения бровью, чтобы он заткнулся. Как бы то ни было, цель оправдывает средства, или как там говорится? К. А. нравилось в «Краке», и в течение учебного года он почти все свободное время проводил там — подобно любому портлендскому подростку, которому посчастливилось не быть выставленным вон одним только взглядом невероятно горячей штучки за барной стойкой.

Моргана гордилась такой обстановкой. Она взяла за правило пускать народ только по документам, но не возражала, если по выходным в ресторане распространялось некоторое количество «пыльцы» — просто для поднятия настроения. Она даже вызывалась дежурить по субботам после закрытия, когда начиналось нечто вроде диванной вечеринки.[32] Кафе прекращало работу в одиннадцать, но в субботнюю полночь «Кракатау» всегда был забит до отказа, кто-нибудь брал на себя роль диджея, а Моргана одним глазом следила за входом, а другим — за баром. О них даже написали в «Вайс»[33] как о «самом лучшем месте, где можно закинуться». И хотя на Западном побережье «пыльца» распространялась уже несколько лет, на восток она только начинала пробираться.

Ночь, когда Тим Бликер заявился сюда в поисках сведений о «Кольце огня», не отличалась от других. Моргана заметила его, когда он осторожно проник через главный вход. Покрутил туда-сюда головой, оглядывая зал, и лишь затем приблизился к барной стойке, где Моргана подменяла Малыша Пола, который отлучился на очередной перекур. Этой паузы, как всегда, хватало, чтобы ему отсосали (в «Краке» вечно было хоть отбавляй симпатичных посудомойщиц) или чтобы отсосать самому.

Завидев ее, Блик расплылся в улыбке. Они уже встречались, и она помнила парня с вечеринки, которую он однажды устраивал в Юджине. Моргане тогда было пятнадцать, и она в первый раз нажралась. Она даже попробовала «пыльцу», отчего ей стало плохо, и поклялась никогда впредь этого не делать. Блик… Вечеринка… От этих воспоминаний ее передернуло.

Однако она не подала и вида и невозмутимо продолжила протирать бокал для воды, приветствовав посетителя лишь легким кивком.

— Моргана д'Амичи — хороша, как всегда!

Моргана ничего не ответила, и Тим Бликер присел возле барной стойки.

— Чем могу помочь? — Она вытерла стойку, на которую Бликер положил свои покрытые густыми рыжеватыми волосами руки.

У него было очень много волос — но только не на голове. Повышенная волосатость, мешки под глазами и изможденное лицо придавали ему протухший, стариковский вид. Да еще и с зубами у него было что-то не то.

— Доппио-маккиато, детка. Я знаю, уже поздно, но мне еще несколько вечеринок оживлять.

Она никак не отреагировала, но внутренне содрогнулась.

— Сними пенку. — Он улыбнулся масляной улыбкой и похлопал себя по несуществующему животу. — Контролирую индекс массы тела. А от диеты Аткинса изо рта воняет.