Ундина вздохнула:

— Ну и гадюшник.

Юноша молчал какое-то время, потом повернулся, посмотрел на Ундину и тихо, хрипло спросил:

— Он ведь рассказал тебе, правда?

— Что рассказал? — Ундина прикинулась, будто не знает, о чем идет речь.

— О «Кольце огня».

— «Кольце огня»? Этой жуткой колбасне в канун солнцестояния? Где должны быть все так называемые продвинутые ребята? Господи! Да, он рассказал мне.

Она презрительно усмехнулась, пытаясь избежать дальнейшего обсуждения. Она злилась на Мотылька, и сейчас ей хотелось поскорее убрать бардак, а потом отправится спать. Но она не могла. Рядом с ней сидел человек, похоже не собиравшийся уходить. Да она почему-то и не хотела, чтобы он уходил, а ведь они были едва знакомы. Но почему Никс? Почему ни с того ни с сего это именно они? Ундина испустила несвойственный ей вздох.

— И что? Ты едешь?

Никс пожал плечами.

Она схватилась за перила и потрясла их.

— Происходит что-то странное… не знаю что.

Он кивнул.

— Я даже не знаю этих чуваков. — Она показала на двух пареньков в черных бейсболках, в обнимку лежавших на любимой маминой кушетке, обтянутой белой кожей.

Никс рассмеялся:

— Эй…

— Нет, я… — Ундина взглянула на Никса. Он внимательно смотрел прямо на нее, и взгляд его был добрым и спокойным. Она вытащила голову из проема перил и взглянула на потолок.

— Какого черта я делаю? Мои родители только сегодня уехали, а я уже вляпалась в неприятности.

— Да не такие уж и неприятности.

Ундина посмотрела прямо перед собой.

— И то верно.

— Как бы то ни было, это свобода. А со свободой приходит и ответственность.

— Ох, умоляю. Может, еще напомнишь про гражданскую сознательность на грядущих выборах?

Никс вспомнил свой недавний разговор с К. А., когда тот сказал, что «все равно от себя не убежать», и рассмеялся.

Какая она все-таки стерва, эта карма.

— Ундина, я твой друг.

Он никогда еще никому не говорил этих слов.

— Друг? — Она посмотрела на него. — Ты даже не знаешь меня.

Никс пристально взглянул на нее, и она пожалела, что произнесла это.

— Я имела в виду…

— Назовем это дружбой с первого взгляда.

— Ох, черт. — Ундина прижала ладони к лицу. — Прости. Это все оттого, что я всегда хотела облажаться. Я никогда не лажалась, но всегда хотела.

Она опять посмотрела наверх.

— Похоже, я неплохо стартовала. Боже, надеюсь, все нормально доберутся до дому. Индра таки перестаралась.

Никс кивнул.

— Думаю, это была твоя первая и последняя вечеринка.

— Поможешь убраться?

— Я весь в твоем распоряжении. Все равно мне больше некуда идти.

Она потянулась к руке Никса и пожала ее.

— Ты хороший.

На уме у них все еще витало это — «Кольцо огня», солнцестояние, — но они так и не поняли толком, что все это означает.

— Джеймс Мозервелл — придурок, сам знаешь.

— Ага. — Никс опустил глаза.

Им обоим хотелось что-то сказать, но оба не знали, что именно.

— Понимаешь, я никогда не лажалась. Вообще никогда.

Он рассмеялся.

— А я — постоянно.

— Хороша парочка.

— Ага.

В памяти Ундины мелькали мысли, лица, слова. «Кольцо огня», «исход», «ты ей понравишься». Мотылек действительно произносил все это вслух или же эти странные слова и раньше были тут, у нее в голове? Сидели и ждали, когда она услышит их?

Это было уже чересчур. Ундина откинулась на белый плюшевый ковер, ее ноги по-прежнему свисали с лестничной площадки.

— Что за бред, — вздохнула она и закрыла глаза.

Никс пристально смотрел в лицо Ундины.

«Господи, — думал он, — как же ты красива». Он снова вспомнил Нив, красотку Нив, которая принадлежала К. А., его другу, была если не его подружкой, то серьезным увлечением. И еще девушку с душистым горошком, и то, что он чувствовал в темноте, и как бежал прочь, пока вокруг нее не вспыхнуло сияние, — как это случилось с его матерью, и с Джейкобом, и со всеми другими людьми.

Белки глаз Ундины поблескивали из-под век — она спала. Никс вдруг понял, как он устал. Устал бежать, устал бояться, устал от одиночества. Он лег рядом, обнял ее. Тело девушки было одновременно теплым и прохладным, словно внутри ее боролись две силы. Ему было знакомо это противоречие — знакомо всю жизнь. Лежать возле нее было так спокойно, что он позволил себе закрыть глаза. Он вспоминал людей, которых встречал в жизни: Джейкоба и К. А., Блика и Нив, и то общее, что было между ними. Он вспоминал пылающие щеки Нив, изгибавшейся на коленях у Тима Бликера, вспоминал уголок нижнего белья, который видел, когда они миловались с К. А. на диване. Ее светлые волосы, исчезающие в сиянии Джейкоба, когда отец взял ее на руки, — словно легчайший отсвет огня перекинулся на нее…

«Нет!» — Он отбросил эту мысль прочь.

Свет остался. Он был единственным, на что Никс мог положиться. Он снова посмотрел на Ундину. Откуда-то ему было известно, что вокруг нее мантия света не появится никогда. Он сунул руку в карман, чтобы найти «пыльцу», но расслабился, не успев до нее дотянуться. Его правая рука оставалась в кармане, в нескольких дюймах от пакетика, а левая обнимала Ундину. Он находился у нее в доме и знал, что здесь безопасно.

И последнее, о чем он успел подумать перед тем, как погрузиться в темноту: это первая за год ночь, когда он не боится заснуть.

Наутро после лучшей вечеринки года Моргана д'Амичи проснулась от лязга кастрюль на кухне. Или этот лязг раздавался у нее в голове? Пахло чем-то вкусным. Бекон, решила она. И оладушки. Она услышала знакомые, оглушительно шаркающие шаги брата и повернулась в кровати лицом к окну. Болит голова… Свет льется из окна. Болит голова… Солнце скользнуло по ее лицу, и большие пальцы ног заелозили по шелковистой поверхности перкалевой простыни. Моргана поняла, что К. А. готовит завтрак, прямо как в старые добрые времена, и мысль эта доставила радость, несмотря на головную боль. Она еще глубже зарылась в белоснежные покрывала. Ей было тепло и спокойно и…

Тут Моргана распахнула глаза, ощутив, как сердце ухнуло в пятки.

Прошлая ночь. Что произошло прошлой ночью?

Последнее, что она помнила, так это как танцевала с Джеймсом Мозервеллом. Она попросила поцеловать ее, а он слинял. Еще она накричала на Ундину, а потом свалила с вечеринки. Темное полотно дороги. Свет фонарей. Проезжающая машина.

Вот оно. Все дальнейшее, осознала Моргана, как корова языком слизнула. Должно быть, она вырубилась.

Нет. Мотылек не мог это сделать.

Или мог? Она дала ему? Моргана просунула руку между бедер — трусики были на месте, все чин-чином. Мысль о том, что Джеймс Мозервелл овладел ею, пока она была пьяна, бесила ее, но если бы он оставил себе доказательство победы, она просто сошла бы с ума.

И как она умудрилась так напиться? Моргана не пила никогда — ей не нравилось терять власть над собой, и уж тем более до полного беспамятства. Но как же она добралась до дома?

Через окно Моргана взглянула на желтые розы, которые мать посадила много лет назад, сразу после того, как ушел отец. Чтобы твой день был ярче, сказала тогда Ивонн. Обычно цветы поднимали ей настроение, но сегодня Моргана заметила лишь изъеденные листья и пожухлые лепестки. Чахлые колючие ветки никак не смогли скрыть тот факт, что живет она в доме, лишь немногим лучше трейлера. Моргана провела пальцем по выбившемуся локону, лежавшему на подушке; ее наполняли растерянность, тревога и апатия. В волосах застряла веточка. Моргана взглянула на нее, а потом провела рукой по затылку и обнаружила там клочок сухого листка. Она рывком выскочила из кровати — ступни и щиколотки были покрыты следами засохшей грязи, на плече остались крошечные красные царапины. «Господи боже, — подумала она. — Они занимались этим прямо на земле, как животные?»

Лучше сделать вид, что ничего этого нет.