— Раз вы дали нам «Поцелуйчики», — проворковала она кассиру в ухо, — будет честно, если вы тоже получите один.

Когда она наклонилась вперед, ее блузка задралась, открывая поясницу над джинсами, и Мотылек кончиками пальцев принялся ласкать голую кожу, не отрывая глаз от человека за кассой.

— Значит, поцелуи достались всем, — объявил он. И добавил более строгим тоном:

— А теперь валим отсюда.

Оказавшись снаружи, Ундина уставилась на Мотылька, который теперь пристраивал покупку в багажнике серебристой «джетты» Триш Мейсон. Она даже в некотором роде пожалела, что не курит, — сигарета, возможно, помогла бы ей справиться со злостью.

— Что здесь только что произошло?

— Волшебство, может быть? — рассмеялся Мотылек.

— Ты — придурок. Почему бы тебе не сказать прямо? Ты хотя бы раз можешь ответить честно?

Он вскинул брови.

— Именно это я и сделал.

— Знаешь, есть кое-что, чего я никогда в тебе не понимала, Мотылек. Чем еще ты занимаешься, кроме погони за собственным хвостом?

— Наверное, людям помогаю. Разве не это я только что сделал?

— Ундина, солнце! — воззвала Моргана, стоявшая с другой стороны машины. — Твоя конфета растает у тебя в кармане.

Ундина посмотрела на подругу поверх закрытого люка в крыше автомобиля. По дороге сюда ей хотелось открыть его, но Моргана сказала, что сквозняк растреплет ей прическу. Но сейчас Ундине казалось, что она вот-вот задохнется.

— И это все, что ты можешь сказать? «Твоя конфета растает у тебя в кармане»? Ну так держи ее, — сказала она, выуживая шоколадку и кидая ее Моргане, — раз она так тебе понравилась.

Мотылек подошел к Моргане и что-то шепнул на ухо. Ундина заметила, как его пальцы легли на талию подруги, и вдруг почувствовала какой-то укол… нет, не ревности, только не ревности. Она никогда еще не испытывала этого чувства.

Мотылек с улыбкой повернулся к Ундине.

— Значит, увидимся в десять.

Ундина сжала зубы и стиснула брелок с ключами. «Джетта» икнула в ответ.

— Тебя — не — приглашали. Но Мотылек уже зашагал прочь.

— Поехали, Моргана, — нахмурилась Ундина, хлопнув дверцей машины. — Нив ждет.

— Тим Бликер режет кошек у добропорядочных бабусь, дружище. Какого черта ты вообще разговариваешь с ним? — К. А. посмотрел на друга.

Никс, развалившийся на пассажирском сиденье, ничего не ответил и только смотрел через тонированное стекло «мустанга» на мягкий желтый свет портлендских фонарей. Воздух июньского вечера был мягким и немного сырым от дождя, который прошел рано утром.

— Слышь, чувак. Я серьезно. За каким хреном ты вообще связался с этим дерьмом?

— Да я спать не могу! Все время эти сны. — Никс взглянул на К. А., а потом снова стал смотреть в окно. — Я просыпаюсь среди ночи, а после никак не могу снова заснуть. А «пыльца» помогает справиться со снами.

— То есть ты хочешь сказать, что принимаешь «пыльцу», потому что она отгоняет дурные сны?

— Не отгоняет, а глушит. Ослабляет.

— Ослабляет, — повторил К. А. — Глушит. Зашибись! Ты поджариваешь свой мозг потому, что «пыльца» глушит твои сны. Ну конечно, чувак, это совсем другое дело! Совсем другое дело!

К. А. не в первый раз удивлялся тому, что они с Никсом подружились. К. А. работал у Джейкоба с девятого класса: сначала был разносчиком пиццы, попутно выполняя разные мелкие поручения и возобновляя складские запасы, потом стал официантом, а с прошлого года, получив права, занялся доставкой. Ему нравилось засиживаться в пиццерии допоздна, трепаться о чем попало с Никсом и Нив. Нив, дочку Джейкоба, он знал очень давно: до восьмого класса они посещали одну школу, после чего родители перевели ее в «Пенвик».

Насколько мог судить К. А., Нив заслуживала особого внимания — она была красива, умна и в придачу отличалась повышенной чувствительностью — что, по мнению К. А, было не так уж плохо. Он нередко видел ее на футбольных матчах, в которых встречались их команды. Она отлично смотрелась в классической плиссированной юбке болельщицы, особенно когда делала кувырок, мелькая в воздухе гольфами и белыми хлопковыми трусиками.

Но по-настоящему он обратил на нее внимание однажды в пиццерии. К. А. тогда стоял и трепался со своим новым приятелем-посудомойщиком, пока тот курил, а она вдруг ворвалась в подсобку и, как истинная хозяйская дочка, воскликнула:

— Слушай, д'Амичи, если эти три пирога немедленно не отправятся в Глисан, ты узнаешь, каким образом мой папаша готовит пепперони,[27] не причиняя вреда свиньям.

Никс фыркнул с такой силой, что сигарета вылетела у него изо рта, а Нив, не ожидавшая наткнуться на столь широкую аудиторию, залилась краской. После того как она, покачивая бедрами, удалилась, К. А. поинтересовался, обращаясь к Никсу:

— Как думаешь, стоит сказать ей, что я всего лишь заскочил сюда за зарплатой?

— Я бы не стал рисковать. — Тот покачал головой. — Во всяком случае, не сейчас, когда у нее есть доступ к мясорубке.

Таким образом, в этот день у К. А. завязались новые отношения сразу с двумя людьми: стремительно набиравший обороты флирт с Нив и еще более стремительно растущая дружба с разгильдяем-бродягой-беглецом-посудомойщиком, или кем там, черт побери, являлся Никс. По сути, Никс был из тех ребят, которых такие, как К. А., либо бьют смертным боем, либо всячески избегают. Вместо этого он стал ему как брат, которого у К. А. никогда не было, причем младший брат, что делало ситуацию еще более странной, поскольку Никс был на год старше его. Трое самых юных сотрудников пиццерии частенько просиживали вместе самый тягостный, последний час перед окончанием работы — заведение закрывалось в полночь по будним дням и в два ночи по выходным, — потягивая пиво, перелитое, из уважения к Джейкобу, в банки из-под газировки. Иногда, если время тянулось особенно долго, а они уже умудрялись порядочно захмелеть, К. А. выуживал из Никса рассказы об Аляске, о его путешествиях до того, как тот оказался в Портленде. Но стоило разговору коснуться матери, Никс сразу замолкал. Все, что можно было выведать, — она умерла молодой.

Сейчас руки К. А. лежали на руле, но смотрел он в сторону.

— Что сегодня случилось? У вас с Джейкобом?

Никс откинулся на сиденье и вздохнул:

— Дружище, я не хочу сейчас говорить об этом.

— Ты знаешь, ты ему нравишься. Однажды он сказал, что ты напоминаешь ему его самого, каким он был, когда впервые приехал в Портленд.

Заметив, что его друг невольно улыбнулся и покачал головой, К. А. решил поднажать:

— Нет, чувак. Я серьезно. Он сам мне это сказал.

Лицо Никса посуровело. Он глубоко вздохнул и пнул перегородку между кабиной и двигателем.

— Блин, хорош уже! Я ухожу. И говорить тут нечего.

К. А. перевел взгляд на дорогу.

— Ну ладно, приятель. Я просто пытался помочь. Остынь.

Они помолчали немного, потом Никс снова заговорил:

— Смотри, старик. Дела у меня сейчас не фонтан. Я в ауте. Я не могу там работать. Эти кошмары по ночам… я не знаю, что с ними делать. Да еще и Финн выгнал меня сегодня из сквота…

— Что?

— Финн меня выгнал, старик. Я позвал туда Блика, чтобы он занес мне «пыльцу», а Финн сейчас без ума от Эвелин, и… — Никс провел пальцем по контуру металлической дверной ручки. — Короче, ты в курсе, как Эви познакомилась с Бликом. Чувак, я облажался с головы до пят. День сегодня был просто отстойный! С работы ушел, из сквота выгнали. От меня всем одни неприятности, включая меня самого.

Он замолчал, стиснув зубы и уставившись перед собой.

— Думаю, мне пора двигаться дальше.

К. А. глубоко вздохнул и заметил, продолжая смотреть на дорогу:

— Все равно от себя не убежишь.

Он покосился на своего пассажира, ожидая ответа. Но на лице Никса расплылась широкая ухмылка, наполовину ироническая, наполовину грустная.

— Старик, ты еще слишком зеленый, чтобы говорить такое.