Мотылек прикусил губу. Он стоял, скрестив руки на груди, пытаясь скрыть навалившееся отчаяние. Казалось, какие-то слова рвались с его губ, но тем не менее он молчал.

— Что еще?

Он покачал головой и коротко, но заметно вздрогнул.

— Не говорю тебе, что ты прощен, — продолжала Вив. — Ты еще не заслужил прощения. С тех пор как твое кольцо распалось, ты стал образцовым подменышем: твои поступки справедливы и правильны, твое рвение искренно. Но как случилось, что ты до сих пор не уничтожил Блика? Как случилось, что он сейчас здесь, да еще и со зверушкой, и стремится нарушить мирное собрание нашего племени, помешать нам принять в свои ряды новых подменышей? Этот район, эта территория принадлежит тебе с самого рождения — почему же ты до сих настолько плохо ее знаешь, что даже не заметил резателя, копящего силы у тебя под боком?

Она на миг опустила веки, а потом ее взгляд заострился, и Мотылек закашлялся.

— Я не… Я плохо себя чувствую. Я болен. Я устал. Сроки…

— Сроки — ничто. Ты позволяешь своей человеческой половине управлять тобой! Но ты должен быть сильнее. Ты должен лучше осознавать свою истинную сущность и держать свой разум чистым от всего того, что принадлежит твоему телу. Ты не человек, Мотылек. Ты — фейри. У людей нет ничего, чем бы ты хотел обладать.

Вив резко выдернула из складок развевающегося черного плаща тонкий стилет, на секунду задержала его в своей ладони, словно проверяя баланс, потом ровно, одним плавным движением руки подбросила клинок и чиркнула им по щеке Мотылька. Пурпурно-красная жидкость выступила на скуле под левым глазом; через секунду кровь заполнила порез, грозя перелиться за края.

— Ты чувствуешь это? Нет. Не чувствуешь. Потому что ты не принадлежишь своему телу. Ты неразрушим. Ты блистателен. Ты — фейри. Ты не знаешь боли. Иначе ты не тот, кем я тебя считаю.

Она вздернула тонкую черную бровь. Мотылек поднял глаза, взгляд его теперь стал тверже.

— Я именно тот, кем вы меня считаете. — Он вздрогнул всем телом, вздохнул. — Простите меня.

Вив раздраженно цокнула языком.

— Разве фейри просят прощения?

Он ненавидел, когда она начинала играть с ним в эти игры — и больше всего ненавидел за то, что она всегда выигрывала.

— Нет, я не прошу прощения. Я неточно выразился. Я беспокоился из-за кольца. Они не рядовая группа. Чтобы собрать их сегодня, потребовалось больше ухищрений, чем обычно. И Ундина…

Женщина кивком велела замолчать.

— Да, Ундина другая. — Вив улыбнулась, потом трижды взмахнула ресницами. — У нее есть потенциал, чтобы стать Потомком. Ты это знаешь.

С этими словами Вив огляделась. Проводники уводили своих людей, на месте действия оставались подменыши, в обязанности которых входило убрать шпиль, пока не прибыли представители властей. Для полиции «Кольцо огня» будет лишь неудавшейся молодежной вечеринкой.

— Мотылек, — сказала Вив, преимущественно обращаясь к себе самой, — ты, наверное, самый неутомимый подменыш, которого я когда-либо видела. Но ты не человек. И подменышу понять это труднее всего — что тело, в котором ты родился, на самом деле не является тобой. Я знаю, — глаза Вив потемнели, на лицо упала горестная тень, — это великая печаль нашего народа — невозможность удержаться в наших телах. Что наш уход отсюда…

Теперь она смотрела наверх. Взошла луна, небо посветлело, по его темно-фиолетовому куполу рассыпались молочные крупинки звезд.

— Я помню это чувство. Я помню эту… боль. — Она запнулась, будто не сразу сумела подобрать слово.

На мгновение они встретились глазами. Мотылек поморщился, дотронулся до щеки и снова убрал руки в карманы.

— Во всяком случае, резатель уже принялся за работу. Теперь мы должны перейти к обороне.

Мотылек кивнул.

— Я разыщу Никса. Он не уйдет без первого урока.

Вив тоже кивнула, но не двинулась с места, будто ждала чего-то еще.

— И я уничтожу Блика.

Она кивнула снова и заговорила, опустив глаза:

— Для меня это нелегко. Я знала Блика, как и тебя, с тех самых пор, как он прошел преображение. Твой проводник подвел вас обоих. То, что ты сделал правильный выбор, говорит о твоей истинной природе фейри. В Новале ты будешь вознагражден.

Мотылек знал, что теперь ему можно идти, и все же он промедлил еще секунду. В душе шевелилось сомнение — сумеет ли он выполнить обещанное?

Телохранители Потомка стояли рядом, ожидая знака, но Вив словно забыла о них. Отрешенная от всего вокруг, она глядела в небо, на вершины деревьев, водя по земле своей неизменной тростью.

Ундина едва могла пошевелиться. Все вокруг изменилось почти до неузнаваемости. Исчезли все те люди, которые совсем недавно заполняли поляну — двигались, обнимались, хлопали, распевали. Джин — ее передернуло при воспоминании о его поцелуях, — пропал, и Никс тоже пропал. Она одна лежала на траве, скорчившись в позе зародыша. Судя по всему, она потеряла сознание. Наверное, она отключилась после того, как увидела кровь, стекавшую изо рта светловолосого парня, — это она помнила. Жаль, что не перед этим, тогда ей не пришлось бы слушать дикий бред, который несла психопатка, возглавляющая эту омерзительную секту. Исчезло буйство плясавших, прыгавших, кружившихся тел, нависшая темнота дышала миазмами обмана и предательства.

Все было бессмысленно — и деревья, и горы, и луна. Мотылек тоже здесь был: она видела, как он разговаривал с той женщиной. Ундина прикинула, сколько «пыльцы» Джин дал ей. Неужели она действительно поверила в то, что летит?

И Никс. Он свалился ей на голову в то время, когда она чувствовала себя одиноко и нуждалась в поддержке, втерся в доверие, и где же он теперь? Подумать только, она даже пустила его в свою постель — теперь ей противно было даже вспоминать об этом, хотелось выбросить из памяти его прикосновения. И Джина, и всех прочих тоже.

Народ фейри!

Или как там эти обдолбанные придурки себя называли?

Она оглянулась — место собрания практически опустело. Похоже, ей придется добираться до дома самостоятельно.

Разве что на пару с Мотыльком — тот все еще оставался здесь. Он всегда где-то рядом околачивается, от него так просто не избавишься.

Держа руки в карманах, кивая и многозначительно морща лоб, он слушал ту сумасшедшую в черном плаще. На вид этой женщине было лет пятьдесят — в таком возрасте неприлично гоняться за подростками, не важно, с какими целями. И прическа у нее жуткая — абсолютно черные волосы поднимались ото лба острым клином, переходя в тугую, гладкую корону, пронизанную серебряными прядями, словно автомобильный диск спицами. Одна длинная коса обвивалась вокруг короны из волос шесть или семь раз. Носить такое — все равно что прилепить на бампер наклейку: «А еще я летаю на метле». Это пригодится потом для полиции.

Ундина понимала, что пора убираться отсюда. Она находилась в самом эпицентре безумия, не зная дороги домой. Она ослабела, ее трясло, но больше всего ей требовалось привести в порядок свои мысли. В памяти всплыло лицо отца.

«Ищи зацепки. Они есть всегда. Во что была одета девушка на сцене? В корсет? Что-то на бретелях?»

Она нашла в воспоминаниях тот момент, перед самым ударом молнии, когда она пребывала в совершеннейшей эйфории. Да, на танцовщице «Флейма» был надет широкий пояс.

«Правильно, — услышала она голос отца. — Вещи таковы, какими они кажутся».

Ундину Мейсон воспитывали мать-архитектор и отец-ученый. Первая обучала ее видеть суть вещей — те веревки, шкивы и арочные контрфорсы, с помощью которых возводились и поддерживались чудеса; второй учил ее познавать истину.

Вздрогнув, Ундина плотнее натянула на уши красный шарф.

К черту это все.

Не нужно запоминать приметы этих людей. Нужно отыскать Никса, забрать ключи и валить отсюда ко всем чертям. Она пожалела, что днем сняла промокшие джинсы, и снова взглянула на Мотылька. На лице того застыло выражение сдерживаемого удивления, и почему-то он держался за щеку, но Ундина находилась слишком далеко, чтобы понять, что там происходит. Что вообще за отношения между ним и той женщиной? Наверное, он спит с ней, мрачно подумала Ундина. Гадость какая. Есть ли вообще такая секта, которая не требовала бы «инициации»?