У берегов Крита Древний Крит он — как бритва, напорист, Дикий камень с рогами быка, И ему виноградное море Неостывшие лижет бока. Посейдона прокладная ласка, Кноса дикого белая кость, Шелест пены у острова Наксос, Шорох влаги, прозрачной насквозь. Все бы струйки зеленые выпить, Все бы гроты запомнить в горах — Здесь у нас, как созвездия, мифы Обступили весёлый корабль. Этот вечер с гомеровской прытью Нам подводит волну под уздцы — Мы снимаем шаланды на Крите, Веницейского форта зубцы. В этом легком, светящемся шуме Различаем строфический ритм — До чего же Гомер хитроумен. Подарив нам и Трою, и Крит! 1980 Возле Пирея Афинский рейд, серебряный Пирей — Он, словно детство, дважды баснословен, Весь в колыханьи этой синей крови, Во власти вечной детскости морей. Но он проперчен дымом судовым, Он деловит, как скряга-клерк в конторе: Меня он вечным детством удивит И вечной старостью меня же переспорит. 1980 Наксос И Ариадну тут одну Тезей покинул На каменном плато, на склоне без теней, И молодой Протей, играющий с дельфином, Зовётся морем тут и руки тянет к ней. 1980 Керамикос Эта почва на солнце сгорает, А в кустарниках тонут гроба — Тишина погребальных керамик, Притуплённая пеплом трава. И блуждая по древним Афинам В каменистой пыли мостовых, Словно ты уже землю покинул И на мраморной стеле затих. Ты давно уже — тень между теней На просторах нездешних долин, И туда только запах растений Долетает, едва уловим. 1980 Склоны Парнаса Громадного пейзажа переливы — Седой нарцисс и синий кипарис, И жёсткий блеск серебряной оливы, Вздымаясь вверх, соскальзывает вниз. Там с облака Кастальский ключ сбегает Как молния на пыльную траву, И там Парнас гранеными зубами Жующий снег — уходит в синеву. Там боги-грозы серебрятся в небе, Гнездятся в камне фебовы орлы, Там гребень скал, как петушиный гребень, Сквозь облачные светится валы. Там Пан себя пасёт и нимф, себе послушных, Коровы спят в светящейся тени, Находит грот Дельфийская пастушка, И Пифия вещает искони. Там козы скачут по гранитным плешам, И синий склон туманами повит, И осенён кустарником ослепшим Заворожённый мифами гранит. 1980 Афинский камень
Карабкаюсь на этот камень жёсткий: Горячий воздух грозами тесним, И светится афинская извёстка, И пахнет штукатурка и жасмин. Иду наверх, стирая каблуки, Сквозит кустарник каменистым крапом, А в лавке продаются черепки, На них скупой орнамент нацарапан. Он к нам пришёл из Крита и Микен, В нём словно звук заворожен певучий, А кипарисы у скалистых стен Похожи на синеющие тучи. 1980 Кариатида Эрехтиона Пока ещё дремала Византия, Видала сны про вечность и про власть, Похитил бык одну Кариатиду — Она потом Европой назвалась. Вся изнутри светилась ясным воском И русым льном курилась сквозь века, И сквозь войной испепелённый остов В ней пела по Акрополю тоска. 1980 Византийские раскопки Играют зорю при подъёме флагов, И в тонкой ряби утренних олив Спит Византия в древних саркофагах, Все подступы камнями завалив. Вот Парфенон вступает в город сверху Солдатским шагом розовых колонн, А рядом эта сгорбленная церковь Стоит смиренно, как земной поклон. И только эти пятна золотые Дрожат на стёртых плитах, как свирель — Твой древний камень прочен, Византия, В узоре геральдических зверей. И этих пятен светлая весёлость Не ведает ни сроков, ни оков — Гул вековой, как тот афинский голубь, Доносится из глубины веков. И мрамор плит, разбитых и разрытых, И тень листвы на квадрах базилик, Орнаменты, бегущие по плитам — Вот Византии неизбывный лик. Закатный блеск алеет над Европой, А Византия — как предел времён, И золотой сторонится Акрополь, Античный мир, вечерний Парфенон. 1980 Двор монастыря в Афинах Блеск воздуха над зеленью долин, Крылатость византийского пространства, И словно дремлет терпкая полынь, И веет отрешенностью бесстрастной. Задумайся, опомнись, покорись. Будь скуп на речь, как эти камни скупы. У входа замер тёмный кипарис, И спят колонны, прислонясь к уступам. Воочию здесь вечность начата, Она в одно мгновенье уместилась, И буден мимолётная тщета Поражена обратной перспективой. Порви непостоянную канву Причинности холодной и лукавой, И близкий рай проступит наяву И одарит своей нетленной славой. И отвергая многоцветный мир, Мы по нему пройдём неуловимо, Пока поблёкнет солнечный эфир В сиянии бессмертных херувимов. 1980 |
