Пролетки за окнами проезжали,
Весенняя дымка к морю звала
И небо через листву отражалось
На солнечной полировке стола.
И в солнечных зайчиках, в бликах этих
Бессмертье обещано наверняка,
Обещана жизнь в золотистом свете,
Юность продолженная в века.
Крыши сквозь дымку позолотились,
Синим отсвечивает потолок,
И ветер откуда-то из Византии
Доносит разговор куполов.
Готы ломают Рим. Теодорих
Рвется к Равенне, шпоря коня,
Девы мозаик в гулком соборе
Шествуют, головы наклоня.
Вторглись в пределы владений спорных
Варвары. Врезался конский храп,
Копья, копыта, медные шпоры,
Полчища. Ветер. Полчища. Прах.
И все это здесь и все это рядом,
И кажется будет копьем задет
Верхний жилец с блуждающим взглядом,
Приехавший на неделю студент.
И всё это вместе — весна в Равенне,
Первая без опеки весна,
Весна кипарисов, склепов, ступеней,
Страниц неоконченного письма.
________________________________________
Голуби из-под ног взлетали,
Вспархивали на крыши, треща,
У паперти церкви Сан Витале
Были туристы в светлых плащах.
В эту дверь вступаешь как в вечность,
В эту дверь вступаешь как в склеп,
Камень древностью обесцвечен,
От потёмок камень ослеп.
Дверь захлопнул, как в воду канул,
Наверху сомкнулась волна,
Здесь встречаешь Юстиниана
За колонной возле окна.
Только где-то очень далеко,
Через стены сквозь строй веков
Слышен улиц весенний клёкот,
Набегающий гул подков.
От шагов просыпался камень.
Из конца в конец к алтарю
Бил янтарь по оконной раме,
Пропуская в купол зарю.
Небо шло в просветах оконниц,
Фреска разламывалась в порошок,
Девушка, прижавшись к колонне,
Чертила в блокноте карандашом.
«Господи, это она, в читальне
Виденная в последний раз…»
Он пошел по приделам дальним,
Не спуская с фигуры глаз.
«Плиты… Неважно… Чем откровенней…
Ударом тока расплавлен наружный пласт…
Встретить ее, сейчас, в Равенне
В Сан Витале, с глазу на глаз…»
Камни хрустящей пылью покрыты,
Сырость на фреске ниши стенной…
Он подошел вплотную по плитам
И встал, не дыша, за ее спиной.
Легким хотелось неба и воли,
Ветра хотелось. Шли года.
Он перевел дыхание. «Оля!
Вот уж не думал, не гадал.»
Дрогнули плечи. Легкая нота
В солнечный купол понеслась,
Она опустила руку с блокнотом,
Морем плеснулась сила глаз.
Если улыбается фреска
И заговорила мозаика,
А от крылатого плеска
Ангелов купола разверзаются,
То и тогда в надмирных высотах
Не верят, не радуются сильней
Чем он — голубой обложке блокнота
И одиночеству церкви — с ней.
Руки ее немного узки,
Античное что-то есть в лице…
Туристы какие-то по-французски
Переговаривались в дальнем конце.
Потом он спросил, рукой беспричинно
Волосы висков шевеля,
«Ты мое письмо получила?
То письмо, в конце февраля».
Глаза посмотрели из Фаюма,
Как на защиту взвилась рука.
Она сказала почти угрюмо:
«Не надо… Не будем о нем… пока»
Это письмо, вернее записка,
Признание ей во вся и всём,
Было как бомба, было как искра,
Было последним, было как сон.
Но это была весна Равенны,
Умная это была весна,
Всё принимающая мгновенно
За дополнение к тексту письма.
Они говорили. Из Сан Витале
Они выходили налегке,
Они в базиликах древних витали,
Вино покупали на уголке.
Они говорили. Они смеялись,
Читая латинские письмена,
Бежали часы. Тени сменялись,
В Равенне была большая весна.
Листья охвачены влажным блеском,
Капля дождя на ветке дрожит,
И оживают статуи. Фрески
Преображаются в плоть и жизнь.
«Письмо мы дописываем вместе,
Ветер и свет в него внесены,
Пусть оно будет вехой и вестью
Первой свободы, первой весны.
Оно как дневник. Как кадры поездок,
Как память о вёснах вьюжной зимой.
Письмо отправлять уже бесполезно,
Через Болонью едем домой.
Камень и фрески Сан Витале,
Душа из Фаюма, грань в судьбе,
Ясно-золотистые дали,
Письмо из Равенны самим себе».
1958 г. «Новый журнал». 1958, № 54
