1933 «Мы славили дружбу наперекор…» Мы славили дружбу наперекор Молве. К хитрецам — спиной. Мы славили дружбу, а не разговор За столиками в пивной. Понятие, выросшее в огне, Отбросившее золу, Суровое братство, которого нет И быть не может в тылу. Зачем же поэзии вечный бой Изволил определить — В одном окопе да нам с тобой Махорки не поделить! 1934
Старым смоленским друзьям Юность всяким превратностям рада, Ей бы только менять города: Кто-то выбрал гранит Ленинграда, Кто-то стал москвичом навсегда. Тридцать лет не бывал я в Смоленске, Не видал — от греха своего — Ни садов его в солнечном блеске, Ни стены знаменитой его; И закатов его, и рассветов, Колыбелей его и могил... И в Смоленскую школу поэтов Македонов меня не включил. Почему же все чаще и чаще, От Невы до истоков Днепра, Наподобие птицы летящей, Сны уносят меня до утра. Окружают меня чудесами И тревожат всю ночь напролет, Будто там — на углу под часами — До сих пор меня девушка ждет, Чтобы вместе, знакомой тропою, Нам добраться до Чертова рва, Где, укрывшись в овраге от зноя, Лихорадочно дышит трава, Чтобы в небо родное вглядеться, К роднику ледяному припасть И вдвоем воскресить наше детство И доподлинной родины власть. 1963 РАЗМЫШЛЯЯ ОБ ИСКУССТВЕ С чего начинается Если — в самые разные сроки — Ты ни разу не сдался в бою, То сойдутся в одно твои строки И составят поэму твою. Пусть теперь, через многие лета, Ищешь ты отпущенья грехов — Лебединая песня поэта Начинается с первых стихов. 1963 Караван По ночам, чтоб отдохнуть от зноя, Трудится — безропотен и строг — Под широкой лунной белизною Караван неторопливых строк. Верен многолетней дисциплине, Продолжает он ночной поход... Где-то — за пределами пустыни — Лают псы. А караван идет. 1964 «Молчанье озлобляет нас. Но ложь…» Молчанье озлобляет нас. Но ложь — Она, в своем рассчитанном звучаньи, Давно Поэзию не ставит в грош И потому — опаснее молчанья. Где ж Совнаркома грозная печать И ленинская подпись под декретом, Где навсегда запрещено поэтам: Во-первых — лгать, а во-вторых — молчать?! 1964 Двадцать лет спустя Быть может, надеялись где-то, Что наша работа — пустяк, Но в таинствах мрака и света Мы знали, что это не так: Ведь было бы попросту глупо — Как воду носить решетом, — Чтоб наша бродячая труппа Играла в театре пустом. 1964 Степь Поэт, как время над просторами, Царит в степи своей голодной; Тот, кто уходит в глубь Истории, Уходит в глубь души народной. Там, где в пещере люди грезили, Там — на стене — его начало: Там молчаливая Поэзия Свои стихи нарисовала. 1964 Другу Если, бросив дурные привычки, Ты в иные поверишь пути — Мы поедем с тобой в электричке, Чтобы сказочный терем найти. Я заранее ставлю в известность Человека, такого как ты, Что приедем мы в дачную местность, В самый полдень ее духоты. Но тотчас же за пыльным вокзалом, Миновав овощные ларьки, Мы пройдем к чудесам небывалым, Но реальным — всему вопреки. Видишь издали, в солнечном блеске, Как в окно устремившийся день Очертил на сквозной занавеске Знаменитого профиля тень. Нам остались забор и лужайка, Чтобы все повидать наконец, — Чтобы вышла седая хозяйка, Приглашая гостей во дворец. Ты забудешь вокзал и киоски, Ахнув, словно в кино детвора: Почему на высокой прическе Не надета корона с утра? Все забудешь ты в этом чертоге, Где сердца превращаются в слух, Подивясь на волшебные строки — На ее верноподданных слуг. Нет, на старость они непохожи, Потому что сюда в кабинет Или Смерть, или Молодость вхожи, Но для Старости доступа нет. Может, песню ты сложишь про это От своих заседаний вдали, — Как спокойная гордость поэта Стала гордостью русской земли. |
