Разлука И был виновный найден и опознан Самим собой. И, молодость губя, Промолвил он: быть может, слишком поздно Но я решил и осудил себя. Вы слышали Разлуки дуновенье? Теперь на годы горя и тревог Протянуто угрюмое мгновенье, Когда хотел я плакать — и не мог. Песенка
И ты был, друг мой, тоже Получше, помоложе, И девушка хотела Не разлюбить вовек. И сочинил ты в песне, Что нет ее прелестней, И сам тому поверил, Наивный человек. Но годы, слава богу, Проходят понемногу, Живешь, не ожидаешь Ни писем, ни вестей. А за стеною где-то Поется песня эта О девушке, о счастье, О юности твоей. Кандалакша Ну что ж, попробуй. Вдруг все будет так же: Немного хлеба, водка, соль, табак. Опять пройдешь по нижней Кандалакше. Опять перевезет тебя рыбак. И там, где ты забыл дороги к дому, Где в белом блеске движется волна, Сожмется сердце: столь не по-земному Чиста она, светла и холодна. Наверх, туда, где сосны завершили Свой трудный путь. Еще издалека Увидишь камень, поднятый к вершине Могучею работой ледника. А там — подъем окончен. И мгновенно Поющий ветер хлынет на тебя, И ты услышишь музыку вселенной, Неистребимый голос Бытия. А солнце и не ведает заката, А облик мира светел и велик. Да, здесь, на миг, был счастлив ты когда-то. Быть может, повторится этот миг. «Прикажете держать себя в руках…» Прикажете держать себя в руках, В работе находить свое спасенье, Слова искать в пустынных рудниках Под непрерывный гул землетрясенья И самому, о гибели трубя, Замучить ту, что все же не разлюбит?.. Стихи, стихи! Возьмут они тебя, На миг спасут — и навсегда погубят. Память Да разве было это? Или снится Мне сон об этом? Горная река, Далекая китайская граница И песенка уйгура-старика. Да разве было это? На рассвете Труба и марш. Военный шаг коней. И с Балтики врывающийся ветер, И шум ручья, и влажный блеск камней. И веришь и не веришь... И с трудом Бредешь за памятью в ее туманы. ...Бревенчатый под тихим солнцем дом И вереском поросшие поляны. И то, чего забыть никак нельзя, Хотя бы вовсе память изменила: И труд, и вдохновенье, и друзья, И ты со мной. Все это было. Было. «О, если мог бы я, хоть на мгновенье…» О, если мог бы я, хоть на мгновенье, Поверить в то, что все вернется вдруг И я почувствую прикосновенье Таких далеких и желанных рук! За окнами, в сиянье зимней стужи, Лежит залив. Кругом — холмы, леса. А мне все кажется, что это хуже, Чем жить в аду — но верить в чудеса. «Что мне теперь песок любой пустыни…» Что мне теперь песок любой пустыни, Любого моря блещущий прибой, Мне, ясно понимающему ныне, Насколько я в долгу перед тобой. Я дешево плачу: смертельной мукой, Томительным сознанием вины, Отчаяньем, и горем, и разлукой — За ту любовь, которой нет цены. «Ни судьбе, ни искусству, ни славе…» Ни судьбе, ни искусству, ни славе, Никому я тебя не отдам. Не могу я болтать и лукавить, К тридцати приближаясь годам. Все уносят могучие реки. И, не слишком ценя бытие, Я тебе благодарен навеки За любовь, за неверье твое. «Гляжу — не наглядеться никогда…» Гляжу — не наглядеться никогда. О, как по-детски спишь ты, дорогая. Вот и глядел бы долгие года И сам не спал, твой сон оберегая. Но все, что так необходимо мне, По-нищенски судьба смогла отмерить. ...Как в детстве, что-нибудь скажи во сне, Чтоб я сумел словам твоим поверить. Песцы Октябрь, а снег уже лежит на ветках. Внизу холодный, чистый блеск реки. А тут живут за проволочной сеткой Хорошенькие быстрые зверьки. И в ноябре совсем похорошеют, Совсем готовы будут на убой, Чтоб кто-нибудь другой тебе на шею Накинул мех туманно-голубой. Лев в клетке за полярным кругом
Вагон стоял на ледяной равнине. Кругом — враги в одеждах меховых. Но о другой, сияющей пустыне Он размышлял и не глядел на них. Мне ремесло не лжет и не наскучит. Работник, а не праздный ротозей, Я спрашиваю: кто меня научит Держаться так среди своих друзей. |
