Борьба с воображением Что, брат? Воображенье одолело? Под солнцем тесно стало вам двоим? А ну, скорей укройся, воин смелый, За пресловутым юмором твоим! Освободись от дружеских объятий! Попробовал? Не вышло ничего? Попробуй силою! Смелей, приятель! Дурак! Отелло! Задуши его. «Ты скажешь: сам взгляни на это снова…»
Ты скажешь: сам взгляни на это снова — Да разве к счастью, славе и добру Быть мнительным и грустным до смешного? Пускай. И это на себя беру. И голову теряя, и приличье, Все револьверы в небо разрядив, Я вижу, как я все преувеличил И как я все же прав был и правдив. «Однажды, когда я себе самому…» Однажды, когда я себе самому Казался веселым и смелым, Спросил я судьбу свою: что и к чему Написано в книге ее и во тьму Нельзя ли взглянуть между делом? Какую награду сулит мне борьба, Какую придумала милость? И я увидал, что старуха судьба Ко мне хорошо относилась. Сказала она: «Александр Ильич, Дорогу твою мы отыщем. Прости и послушай: ты счастлив и нищ. Ты будешь несчастным и нищим». «Да, это я сказал. Не будь упрямым…» Да, это я сказал. Не будь упрямым И трубку телефонную сними, И позабудь, наедине с Хайямом, О том, как суетятся за дверьми. А стоит только вам разговориться — И ты увидишь мир с иных высот. Сам посуди: тебе, товарищ, тридцать, А старику, пожалуй, девятьсот. Посвящение(«Недобрая была тогда погода…») Недобрая была тогда погода. И дождь, и снег. На сердце. На судьбе. И то, что я писал в теченье года. Все это — длинное письмо тебе. Поймешь ли ты? — Поймешь. (Разборчив почерк.) Открытым сердцем, милою душой. Заплачешь ли? — Заплачешь. Тихо. Ночью. Одна в постели, ставшей вдруг чужой. И все слова и все прикосновенья Забудешь? — Не забудешь ничего. Быть может, только на одно мгновенье... А я писал, безумец, для него. 1939 Мурманск «В грядущих тревогах, в жестокой неволе…» В грядущих тревогах, в жестокой неволе Я, может быть, только одно сберегу — Дорогу, и полночь, и Марсово поле, И свет от созвездий на тихом снегу. Как будто следы неземного кочевья Давно позабытых народов и царств, Как будто не наши кусты и деревья, Как будто не Марсово поле — а Марс. И два человека, одни во вселенной, — Сюда добрались, ничего не боясь, И друг перед другом стоят на коленях И плачут, один на другого молясь. И плачут от счастья, что к вечным страданьям Они проложили невидимый мост, И плачут, любуясь, в немом обожанье, В светящемся мире туманов и звезд. 1939 «Азиатской тропы повороты…» Азиатской тропы повороты И вонючее горе болот... Разве даром я шел по болотам, Задыхаясь, — вперед и вперед? Разве это проходит напрасно, И напрасно я жил и дышал У воды океана прекрасной, Подымающей огненный шар? Если я бескорыстным просторам И открытым путям изменю, Если я разорву договоры И предам золотому огню, Если, уличной девки покорней, Я впущу малодушие в дом, — То деревьев протянутся корни И сойдутся на горле моем. И забвения вечные воды На меня по горячим следам Опрокинутся силой Природы, До сих пор неизвестною нам, Но врывается солнце густое, И дорога подводит коня. ...Вероятно, я что-нибудь стою, Если ты полюбила меня. 1934 Долгая история (Вместо писем) I «Аленушка, Аленушка!..» Аленушка, Аленушка! За блеск веселых глаз Бутылку всю до донышка Я осушил сейчас. На миг — милее нет другой На родине на всей, Где я устал от недругов, Устал и от друзей. Гляжу совсем растроганный На руки, на кольцо, На бровь, на детски строгое Упрямое лицо. Хочу — со всею силою (А сила не слаба), Чтоб гордость Вашу милую Щадила бы судьба. Ведь я один-то вечером Видал, собравшись в путь, Как та слезинка девичья Упала мне на грудь. Все скажут: «Вот влюблен уж как!» — А я махну рукой. Останусь я, Аленушка, Один с моей тоской. А та — прикажет стариться, Торопит в те моря, Куда не скоро явится Аленушка моя. |
