Голос его был не таким сильным, как прежде, но оттого не менее решительным. Селигу потребовалось немало усилий, чтобы удержать сестру, и теперь он не собирался сдаваться. Кристен ясно видела, что Селю будет спорить до конца, поэтому, хоть и неохотно, решила сдаться.

– Будь потвоему, хотя мне это не нравится. И ложись поскорее. Отдых для тебя сейчас так же важен, как еда, и в этом ты будешь меня слушаться!

Селиг в последний раз взглянул на свою стройную узкобедрую мучительницу, все еще распростертую в грязи, и улыбнулся… или по крайней мере попытался. Но даже это оказалось слишком трудным для него, и он со стоном рухнул обратно на тюфяк.

Кристен от злости скрипнула зубами. Ради брата она была способна на все, однако именно он не позволял дать выход ярости. Гнев Кристен был так велик, что она была готова потерять голову от бешенства, хотя волейневолей вынуждена была признать правоту брата. Если бы над ней издевались так, она бы тоже не пожелала, чтобы родные отплатили за нее, если сама была в состоянии сделать это.

Она снова зло уставилась на датчанку, прежде чем подойти ближе. Эрика все еще не поднялась на ноги, но, хотя и с трудом, сумела сесть.

Вставать девушка не спешила: лицо Кристен было попрежнему свирепым. Эрика настороженно смотрела на норвежку. Но та, не обращая на нее внимания, спросила у Торольфа:

– Ведьма ела?

– Она не заслужила никакой еды, – последовал короткий ответ.

– Но ты слышал Селига, – возразила она. – Нужно кормить ее, заботиться и не причинять никакого зла. Пусть она ни в чем не испытывает нужды до того дня, когда Селиг сам сможет с ней разделаться.

– И до той поры ты будешь сдерживаться?! – Это было сказано с явным намерением утихомирить ее гнев, и до какойто степени ему удалось. В юности сестра Торольфа, Тира, была лучшей подругой Кристен, и теперь он занял место Тиры в ее новом доме. По правде говоря, Торольфу, как и ее братьям, разрешалось поддразнивать Кристен, и подобные проделки легко сходили ему с рук.

И то, что он подсмеивался над ней сейчас, заставило Кристен увидеть себя со стороны.

– Я удовольствуюсь тем, что буду представлять, как когданибудь Селиг расправится с ней. – Она вздохнула.

– Сварит в кипящем масле?

– По меньшей мере.

Никто и не заметил, что Эрика побелела как мел, не поняв шутки. Девушку охватила паника, к горлу подступила горькая желчь. И если бы Кристен и Торольф не перешли к обсуждению места для лагеря и планов на завтра, Эрика никогда бы не смогла взять себя в руки еще до того, как взгляд светлобирюзовых глаз норвежки снова остановился на ней.

– Покорми датчанку, Торольф, – резко сказала Кристен. – А потом приведи ко мне, да не забудь захватить веревку, я свяжу ее на ночь. Если ничего не найдешь, пошли за веревкой в деревню.

Она повернулась, чтобы уйти. Но Эрика остановила ее. С девушкой обращались, как с ненужной вещью, она слышала, как равнодушно они говорили о ней, и этого было достаточно, чтобы выйти из себя, но Эрика рассеянно отметила это, поскольку была слишком испугана и подавлена. В конце концов это даже к лучшему, не стоит еще больше раздражать этих людей.

– Ты можешь связать меня сейчас, я все равно не могу есть.

– Будешь.

– Я не могу жевать, леди Кристен.

Эрика не солгала. Внутренняя сторона щеки совершенно онемела, из глубоких ранок еще сочилась кровь, не говоря уже о том, что при одной мысли о еде девушку тошнило.

– Может бить, утром, – пробормотала она наконец. Кристен ничего не ответила, явно размышляя, не применить ли силу, но, повидимому, мысленно согласилась с ней.

– Тогда принеси веревку, – обратилась она к Торольфу.

Рывком подняв Эрику на ноги, Кристен потащила ее к телеге, но не втолкнула на нее, как ожидала девушка, а вместо этого заставила сесть на землю рядом с колесом и, встав рядом, нетерпеливо постукивала носком сапожка в ожидании веревки. За все это время она больше ни слова не сказала Эрике. Время тянулось, и девушка неловко поежилась. Сейчас ее прикрутят к колесу и забудут на всю ночь, и тут она вспомнила, что не…

Ее щеки уже пылали от смущения, и, хотя слова не шли с языка, Эрика все же заставила себя спросить:

– Не могла бы ты… то есть… мне необходимо…

– Неужели Торольф не додумался свести тебя в кусты? – раздраженно спросила Кристен.

Приложив ладони к побагровевшим щекам, Эрика с трудом выдавила:

– Нет… но я отказалась… только не с ним. Ты велела ему не выпускать меня из виду.

– Верно, только пленница не может позволить себе роскошь разыгрывать чрезмерную стыдливость.

– Пожалуйста, я прошу тебя, как женщина женщину. Если бы ты могла поставить себя на мое место…

– Я была на твоем месте, датчанка. И оказалась в плену вместе с викингами, которых ты видишь в лагере! Нас заковали в цепи и держали под охраной тех саксов, которые сегодня отправились со мной на поиски Селига. Думаешь, тогда меня хоть на мгновение оставляли одну?!

Значит, Селиг сказал правду и о том, что сестра вышла замуж за своего хозяина? И теперь прежние узники и бывшие стражники стали товарищами по оружию и объединились?

Эрика не могла себе представить, как такое могло случиться. Ей хотелось расспросить об этом, но девушка не осмеливалась.

– Пожалуйста, – снова пробормотала она. В ее голосе звучало такое отчаяние, что Кристен немного смягчилась.

– Ладно, – проворчала она, рывком поднимая Эрику с земли, – если бы мне самой не нужно было…

Эрика почувствовала такое облегчение, что не заметила, как пальцы Кристен, почти такие же сильные, как мужские, впились в ее руку, причинив боль. Норвежка широкими шагами направилась к кустам, таща за собой девушку, однако, не дойдя немного, остановилась, озирая полумрак в чаще зарослей. Сердце Эрики упало: неужели женщина в последний момент передумала?! Но тут она, не веря ушам, снова услышала голос Кристен:

– Тот великан, он что, твой муж? Эрике даже не пришло в голову солгать.

– Он моя тень и был ею с того дня, как я еще ребенком спасла ему жизнь. Я ему все равно что дочь.

– Думаешь, он прячется гденибудь поблизости? Теперь Эрике хотелось солгать, но она не видела в этом никакого смысла, если вспомнить о том, что сказала только что.

– Я удивилась бы, не окажись Терджис рядом, – призналась она. – Он почти не отходит от меня.

– Ну, сейчас это ему принесет немного пользы. Во всяком случае, освободить тебя он не сможет, даже если последует за нами в Уэссекс.

Она подозвала одного из воинов, стоявших поблизости, и велела взять еще пять человек и окружить близлежащий кустарник. Кристен явно не собиралась рисковать ни собственной безопасностью, ни потерей пленницы. Щеки Эрики вновь вспыхнули.

– Разыгрываешь из себя скромницу? – презрительно осведомилась Кристен. Эрика инстинктивно сжалась:

– Я ничего не могу с собой поделать.

– А я могу только посоветовать тебе побыстрее забыть о прежних привычках! – отрезала Кристен. – Когда мой брат разделается с тобой, поверь, тебе будет не до стыдливости.

Эрика не сомневалась, что Кристен не лжет и Селиг сдержит обещание. Должно быть, норвежка наслаждается, предвкушая, что сделает Селиг с пленницей. Эрика чувствовала, что медленно теряет рассудок от терзающих душу картин возмездия. Она должна сбежать, прежде чем окончательно погрузится в пучину безумия, должна.

Но как? Ведь не одна, а несколько пар глаз постоянно следят за ней!

Эрика так и не поняла, что разбудило ее, но, когда на следующее утро открыла глаза, она почувствовала, что ктото стоит рядом. Видны были только ноги – длинные, мускулистые, в кольчужных поножах и коротких сапогах из тонкой кожи. Однако поднять голову и увидеть, кто находится возле нее, Эрика не смогла – при первой же попытке сделать это девушка поморщилась, охнув от боли.

Она совсем забыла, что провела ночь привязанной к огромному колесу телеги и толстая веревка туго обматывала ее талию, грудь и руки, не давая сползти наземь. Последнее, что помнила Эрика, – как пыталась держать голову прямо, но, видимо, во сне она склонилась набок, шея затекла, и мышцы невыносимо ныли. Очевидно, по этой же причине руки, стянутые за спиной, и кисти совсем онемели. Возможно, это было и к лучшему, потому что еще с вечера Эрика пыталась немного растянуть колючие путы и сильно, почти до крови, стерла кожу на запястьях. Ноги тоже ничего не чувствовали, и тонкое трико было порвано на щиколотке веревкой, когда девушка безуспешно попробовала ослабить и ее.